Рагнарёк - Байетт Антония - Страница 1

Читатель, знакомый со скандинавским фольклором, должно быть, удивится, встретив на страницах этой книги морское древо Рандрасиль или змею Ёрмунганду вместо привычного змея. Образ Одина, принявшего муки, чтобы дать людям знание, тоже может показаться непривычным в этом новом изложении. Но в ткань древнего мифа здесь вплетен опыт девочки, читавшей о Дикой охоте под гул немецких бомбардировщиков, и женщины, которой довелось осмыслить этот опыт в духе собственной писательской мифологии.

При работе я обращалась к текстам Старшей и Младшей Эдды в переводе А.И. Корсуна, О.А. Смирницкой, С. Свириденко (С.А. Свиридовой) и к немецкому переложению В. Вегнера. Я выражаю глубокую благодарность своим предшественникам и многочисленным исследователям скандинавского фольклора, чьи работы мне посчастливилось прочесть. Имена, кеннинги и названия даны в соответствии с переводом А.И. Корсуна под редакцией М.И. Стеблин-Каменского.

Эта история сплетена из множества историй на многих языках: исландском, немецком и других. Имена героев могут разниться от мифа к мифу. Например, Идуна – то же самое, что Идун. Мне интереснее использовать разные написания, чем пытаться достичь искусственного единообразия. Миф меняется в зависимости от того, кто его рассказывает. Какой-то одной, «правильной» версии мифа попросту не существует.

Жила на свете тоненькая девочка. Когда началась Мировая война, ей было всего три года. Девочка помнила, хоть и смутно, время без войны. Мама часто говорила ей, что тогда вдоволь было и меда, и сливок, и яиц. Девочка была бледная и щуплая, как саламандра, с волосами, легкими, как просвеченный солнцем дымок. Старшие вечно твердили ей: не делай того, не делай этого – «потому что война». Так и шли вместе война и жизнь. Но вот парадокс: может быть, девочка осталась жива именно потому, что взрослые увезли ее из большого города, где заводы варили сталь и множество труб дымило в пропитанном серой воздухе, в провинциальный городок настолько крохотный, что враг навряд ли стал бы его бомбить. С тех пор она росла в скромном раю английской природы. В пять лет каждый день проходила две мили до школы и обратно через луга, заросшие желтыми баранчиками, лиловой викой, золотыми лютиками и ромашками, – луга, обведенные живой изгородью[1], где густо было сперва от цветов, а потом от ягод: тёрна, боярышника, шиповника. В изгороди тут и там высились ясени. Когда на них набухали черные как смоль почки, мама девочки говорила: «черней, чем почки ясеневы в марте»[2]. В маминой судьбе тоже случился парадокс: с началом войны она обрела право на жизнь разума и теперь учила в школе мальчишек – а мальчишки попались ей способные. Прежде замужним женщинам это было запрещено. Девочка очень рано выучилась читать. Мама бывала ближе и добрей, когда речь заходила о замысловатых сцеплениях букв на бумаге. А отец – отец был далеко. В небе тоже шла война, и он был там, где-то над Африкой, Грецией, Италией, в том мире, который найдешь лишь в книгах. Отца девочка помнила: его волосы, рыжие с золотом, и ясные синие глаза, как у бога из древних мифов.

Девочка знала где-то на глубине – хоть и не смогла бы это высказать – что взрослые живут в страхе неотвратимой беды. Весь привычный им мир стоял на краю гибели.

Зеленый рай английской провинции не погиб, как многое другое, не был втоптан в грязь армейскими сапогами. Но страх не кончался, даром что взрослые пытались его скрыть.

В душе девочка знала, что отец, ясноглазый и золотой, не вернется никогда. А взрослые в конце каждого года цедили по глоточку сидр за его возвращение. Девочка не смогла бы этого высказать, но в ней нарастало самое настоящее, горькое отчаяние.

Как что-то возникло из ничего? – вопрос старинный, занимавший девочку больше, чем ее собственное появление на свет (впрочем, может быть, это сейчас так кажется). Девочка с неутолимой жадностью поглощала сказки. Черненькие на белом значки складывались в горы, оборачивались деревьями, лунами, звездами, драконами, карликами. Целыми лесами вставали они – там обитали волки и лисы, там обитал мрак. Шагая через луга, девочка сочиняла собственные сказки с яростными всадниками и темными пучинами, с добрыми лесными чудами и коварными ведьмами.

И вот однажды, став уже чуть постарше, она повстречала книгу под названием «Асгард и боги». Книга была увесистая, в зеленом переплете, с удивительной картинкой, которая, казалось, вот-вот сорвется с обложки и улетит: среди туч и зазубренных молний мчит верхом Один со своей Дикой охотой, а из устья подземной пещеры с тревогой следит за ним карлик в мягком колпаке. В книге было множество загадочных, невероятно тонких и подробных гравюр: волки и бурные реки, призраки и парящие девы. Это была ученая книга, в свое время мама девочки готовилась по ней к экзаменам по древнеисландскому и древнескандинавскому языкам. И, как ни странно, написал ее немец, доктор Вильгельм Вегнер. Девочка, привыкнув прочитывать книги от корки до корки, не стала пропускать введение: автор в нем грезил о возрождении «исконного германского мира с его чудесами и тайнами». «Германский» значит «немецкий», «немцы». Тут была загадка. Тоненькой девочке снились страшные сны: немцы швырнули ее родителей в зеленую яму в темном лесу, а сами залезли к ней под кровать и пилят ножки, чтоб добраться до нее и убить. Значит, были какие-то другие, исконные немцы? Не только те, что сновали по ночам в небе, сбрасывая на людей смерть?…

Еще в книге говорилось, что это истории нордических народов, то есть, северных: норвежцев, датчан, исландцев. Девочка, живя на севере Англии, привыкла считать себя северянкой. К тому же их края в свое время были под викингами. Получалось, что это – ее истории. Книга превращалась в страсть.

Девочка часто читала по ночам, тайком, под одеялом с фонариком или в тусклом луче, проникавшем в дверную щелку из освещенного коридора, где окна были завешены светомаскировкой. Еще одну книгу она читала и перечитывала: «Путь Пилигрима» Джона Беньяна[3]. Пилигрим искал дорогу в Грядущий мир. Он нес мучительное бремя грехов – у девочки даже кости ныли от этой тяжести. Вместе с ним она увязала в Топи уныния, странствовала в лугах, и в горах, и в Долине Смертной Тени. Вместе с ним противостояла Великану Отчаяния и адскому демону Аполлиону. Но книга Беньяна имела ясный посыл. С «Асгардом» все было не так просто: тут целый мир таинственно возникал, наполняясь существами колдовскими и могущественными, а потом приходил к концу. Это был конец настоящий. Последняя страница, за которой – ничего.

На одной из картинок в «Асгарде» были изображены Исполиновы горы[4]: в ущелье бежит река, над ней вонзаются в небо каменные колонны, ни на что живое не похожие. А среди колонн – люди или скалы? Бугроватые головы без лица, руки-обрубки… Один из склонов покрыт серой щетиной леса. На ближнем берегу реки едва видимые люди-муравьишки задрали головы кверху, смотрят. Странные каменные создания укутаны длинными клоками тумана… Девочка прочла рядом: