По грехам нашим. В лето 6731... (СИ) - Старый Денис - Страница 19

Черный ворон, что ты вьешься…

А чего я хочу? Да, по сути, и ничего! Может монголов нагнуть? Да сдались они мне. Не пустить на Русь — пожалуй, хочу. С ними бы равноправно дружить. Разные культуры, технологии и тут Русь на их стыке — сильная богатая Русь. И через нас идут караваны с бумагой, порохом, нефтяные трубопроводы, нефтедоллары. Медленно схожу с ума. Если бы не просачивающийся свет через плетень, был бы уверен, что прошло уже не меньше двое суток. Рассуждать логично уже не было силы.

Родина, еду на Родину, пусть кричат уродина…

А что, если сказать, что я прорицатель, нагадать что-нибудь из событий — и в святые? Молитвы подучить и вуаля — на Руси пророк! Нет, тут так не станешь почитаемым. Вот, к примеру, развалить великую страну, быть убитым, как и миллионы бывших своих граждан и святой! Как Николай 2. Нет, тут нужно идти через лишения и очищения, ни разу не ошибиться, всегда быть праведным. И то можешь и не быть святым. Так что путь такой не по мне, тем более с моей любвеобильностью. Эх Божана… Ты-то где? Где Тургеневская женщина, которая на край света за своим романтиком-утопистом пойдет.

Эй, начальник!

— Чаво арешь-то? — пробурчал старческий голос сверху.

— А кормить то будут? В тюрьме вон ужин — макароны дают! — прокричал я невидимому собеседнику.

— Ты чаво там лаешься, безбожник, и не Макар я, а Матвей, а што табе Макар дает-то? Сяди там, не положено гутарить. А что ты наробил та, отрок? — сам себе же противоречил собеседник.

— Да, дядько, татей порубил, — ответил я. Хоть с кем поговорить, может, чего у любопытного охранника узнаю.

— А кольки татей-то, а аружно, али конно? — не унимался пожилой ратник. Его голос выдавал одинокого, но любознательного старичка, которому и поговорить нескем.

— Оружно, дядько четыре, одного поранил, — сказал я.

Через некоторое время плетень отодвинулась, и чуть ли не скатываясь сверху в зиндан, плотненький седобородый ратник согнулся и стал рассматривать меня как диковинного зверя.

— Брешешь! — после осмотра тоном эксперта заявил старичок.

— Можа и брешу, посидишь тут седмицу и не так брехать станешь, — философски заметил я.

— Ты это, можа пити, али ести? Токмо у меня сухари, да водица. А ты боярин али купец, али смерд? Чудна адежа, не розумею кто ты, — Опять перепрыгнул с темы на тему старичок.

— Пить можно, Христа ради. А я сын боярский, а батюшка мой ратился с сарацинами, да и згинул, — ответил я, придерживаясь своей легенды.

— Ой, сиры, а пить зараз. Дак ты татей порубил? — уже скрывшись из виду, отдаляясь, кричал ратник.

Ну и как тут отвечать. На один вопрос ответишь — пять вдогонку.

— Матвей, а пошто тут яма открыта, — послышался голос еще одного человека. Конечно, один старичок не может быть на охране. Видимо, напарник. — Слыхал, двух з десятка Федара тати забили, да Евлампия токмо зарубили, а Еремея посекли, дак вон ляжить, болезный. А татя того изловили.

— Што ты брешаш? Коли изловили, так его сюды кинуть. А тута вона отрок татей порубил ажно чатыры! — ответил Матвей.

— А коли он татей, дык чаво кинули у яму? Вот так, — наставительски закончил собеседник моего старичка.

Через минуту лицо Матвея показалось вновь, и он еще пристальней рассматривал парня, однако, ничего не говоря закрыл яму плетнем и ушел. Вот так и закончилось человеческое общение. Остается только с собой беседовать.

Сколько я еще просидел — не понять, но солнце, видимо еще не скрылось, только светить стало не ярко. Может и облака закрыли светило, а может уже вечер. Часы-то я перед уходом спрятал в свой маленький сейф. Думаю, до универсального кода 11112222 не додумаются аборигены. Подумал, что, если что — пусть в относительной сохранности побудет. Болгарки тут нет, а как открыть изделие 21 века иначе не представляю.

— Эй, отрок, хватай, — прокричал незнакомый голос и в темноте мне сбросили веревку.

А я, оказывается закимарил, через открытую яму показалось звездное небо.

Встать было тяжело, ноги затекли, рук практически не чувствовал. Вот же изобретение — зиндан! Да через пару дней мне и по лестнице от сюда было бы не вырваться. Как там показывавали в будущем голивуде? Сидит сиделец в яме год, а потом всех нагибает — и вперед. Бегит, скрывается, сражается. Не верю, что так возможно. С моей регенерацией и молодым организмом я и через сутоки еще день реабилитироваться стану.

С большим усилием я ухватился за веревку и подтянулся.

— Во, а ты лествицу неси, лествицу неси, аки бер лазе, — комментировал мои неловкие потуги подтянуться неизвестный охранник.

Когда я вылез, мне дали воды, и стоило больших усилий хотя бы отмыть кровь, которая засохла на голове и лице. Да и отмыл ли все? Зеркала не предложили. А я бы предложил за гривен так двадцать, нет за сто.

Пока, насколько мог, приводил себя в нормальный вид и по дороге к большому дому в центре детинца, думал о зеркалах. Именно на них я ставил в своем превращении в алигарха. Вспоминалась какая-то там королевская особа, что за одно зеркало выплатила половину годового бюджета Франции в начале XVII века. Что можно за огромную сумму продавать подобный товар за сто, а может и больше, гривен, я был уверен. Немного пиара, к примеру, подарок великой княгие зеркала, и стану уверенным коммерсантом. Да, серебряно-ртутной амольгамы взял при переходе мало, но создать ее не представляется особым трудом. Ртуть здесь знают. Вот только покупать ее нужно будет аккуратно, чтобы не пронюхали технологию производства зеркал.

Вызывали некоторые тревоги мои коммерческие способности. В прошлой жизни бизнесменом не стал, мало того, за что ни брался — все прогорало. Как проклятый. Хороший знакомый имел шиномонтаж, уехал в штаты и почти бесплатно отдал мне бизнес. Те же сотрудники, тот же управляющий, клиенты, но уже через три месяца я разорился.

А вот сейчас меня вели два ратника к большому двухэтажному зданию в центре детинца, где практически силой усадили на лавку и приказали ждать. И думать о коммерции, когда могут прямо здесь убить, по крайней мере, нелепо. Как-то быстро мысли перенеслись в сторону возможной казни. Что там? Четвертование, обливание водой на морозе, поспросят посидеть на коле. Последее вообще вызвало отвращение.

Еще через минут десять по неведомому повелению синхронно подошли с двух сторон, подняли, хотя я и сам бы поднялся, и повели в здание.

Здание было добротным, не смотря сто и дерево. Создавалось впечатление фундаментального строения, чего я еще не видел в этом времени. Бревна, размером больше моего охвата, лежали на мхе в стыках, являлись стенами. Поверху и по углам стен на бревнах была декоративная резба. Просторное помещение с колонами было оштукатурено и расписано растительными орнаментами. Пройдя большой приемный зал, по меркам концертных залов 21 века, так и не зал вовсе, меня повели дальше.

Мы вошли в комнату с большой печью. Было настолько натоплено, что ломило кости и сразу же начал обильно стекать по спине пот. В конце комнаты восседали двое. Один сидел на большом стуле, другой же на лавке у большого массивного стола. Кто это был, даже догадок не было. Видимо, местное начальство.

— Кто ты? — Обратился ко мне сидящий на большом стуле.

Рассмотреть его было сложно, факелы больше слепили глаза, чем давали возможности видеть. Когда же глаза привыкли, я увидел в этом человеке бывшего культуриста лет под пятьдесят. Когда люди, постоянно занимаются атлетизмом и после десятилетий бросают, становятся большими, но и обрюзглыми. Небольшой, но явный живот выпирал из-под богато расшитой рубахи. Но это был все еще могучий человек. Только выражение лица было брезгливым и отстраненным, что сразу же вызвало антипатии. Не люблю гримастничающих людей.

Мои же провожатые раздались в сторону — как бы демонстрируя, что судят именно меня.

— Корней, сын Владимира — воеводы полабского. — Чуть запоздало ответил я.

— Воеводы? — ухватился за слово главный клоун этого цирка и посмотрел на сидящего у стола человека, который и вовсе пересел так, чтобы я его не видел.