Не говори маме (СИ) - Степанова Саша - Страница 4

Терпеть, говорю я себе, терпеть и шагать. Ты мог бы мною гордиться. Смотри, я сейчас открою эту дверь и ничего они мне не сделают, потому что я их не боюсь. Я вообще никого не боюсь. Я не…

— Прошу прощения, можно?

На меня смотрят буквально все, а спустя долю секунды — никто. И это лучшее ощущение из возможных. Я получаю приглашающий жест преподавателя — субтильного старичка в засаленном пиджаке — и вытираю спиной стену, протискиваясь к самой последней парте. Там уже сидит худощавый парнишка с ржаво-рыжими волосами, подстриженными под каре. Хорошенький, как персонаж аниме, — вернее, был бы таким, если бы вымыл голову и бросил привычку ковырять пальцы. В любом случае соседство опасений не внушает, и я приземляюсь на свободный стул. В воздухе разливается крепкий запах пропитанной потом одежды. Я открываю тетрадь на первой чистой странице и, поскольку монотонный бубнеж преподавателя звучит для меня белым шумом, начинаю записывать почти дословно. В искусстве создавать видимость усердия мне нет равных.

Тетрадь моего соседа по парте постепенно покрывается логотипами неведомых групп. Буквы обрастают шипами, шипы — терновыми колючками, те захватывают все больше и больше пространства, пока не упираются в край листа. Букв уже не видно — сплошная какая-то «Спящая красавица».

— Ты вкусно пахнешь.

Я сразу теряю нить письменной мысли.

— Прости, что?

— Преля, а ты не охерел? — прилетает откуда-то сбоку, и мой собеседник на глазах теряет в размерах. Есть во всем этом нечто неуловимо знакомое и гадкое настолько, что становится трудно дышать. Нет, разумеется, комментарии в моих соцсетях нельзя сравнить с этой мимолетной и, в общем-то, дружеской репликой. Слушай, пора перестать реагировать так остро. И говорить «слушай».

— Как тебя зовут?

Стержень шариковой ручки под его пальцами, кажется, проминает тетрадь насквозь. На скулах расцветают алые пятна.

— Как тебя зовут… по-настоящему? — снова шепчу я на случай, если он не расслышал. — Меня — Майя.

Вместо ответа он закрывает тетрадь и придвигает ее ко мне. На обложке, там, где предполагается информация о классе и номере школы, написано: Апрелев Илья.

Нас разделяет апрель, но людей с таким именем очень мало, значит, это не считается. — Спасибо, теперь мне не так обидно, что родители назвали меня как предмет одежды.

А что ты скажешь насчет фамилии, Март Первый Мудрый?..

Оглушенная совпадением — ты словно кинул мне на парту записку, как делал это в школе, — я пропускаю момент, когда все собирают вещи и покидают аудиторию. Ильи рядом нет, но кто-то сидит за моим столом, краем глаза я вижу его сцепленные в замок пальцы. И когда поднимаю голову, Майя Жданова вскакивает со стула, бросается к окну, дергает раму и без единого вскрика шагает вниз.

Майя Жданова шагает вниз, а Майя Зарецкая встает из-за парты и говорит: «Привет!» Он из тех, кто в курсе. Красивый мальчик из хорошей семьи со стрижечкой «гитлерюгенд», «айфоном» предпоследней модели и Оксимироном в наушниках. Такие читают новости у Варламова и на «Мэше», находят профили убийц и их девушек в соцсетях и, возможно, украдкой лайкают самые старые — чтоб никто не увидел — посты. Он мог бы шеймить меня в комментариях за то, что я сосала психу перед тем, как тот брал нож и шел резать бездомных. И мог дрочить на сохраненные в своем телефоне мои фотки, представляя себя на его месте. Или наоборот: сидели бы за одной партой, вместе готовились к экзаменам, волновались друг за друга, сдавали на «отл.» и «хор.», а потом я — на йогу, он — в качалку. Хотя нет, где-то это уже было.

— Привет! Ты куришь? — говорит он дружелюбно и просто. Я тут же вспоминаю, где и с кем нахожусь, и киваю. — Составишь компанию?

Мы выходим в шумный коридор. Я все еще смущена неожиданным позитивным вниманием и забываю испуганно озираться по сторонам, но это и не нужно: никто не тычет в меня пальцем и не провожает полным презрения взглядом. Мой спутник машет кому-то рукой, отвечая на приветствие. На лестнице нас перехватывает девчонка с прижатой к груди толстой книжкой, я мельком смотрю на обложку и с тихим внутренним «ох» узнаю «Дом, в котором...» — еще одна записка из прошлого ныряет прямо ко мне в карман.

Ты хочешь сказать, что я все делаю правильно? Ты именно это пытаешься мне сказать, Март?

— Привет, Джон! — выпаливает девчонка и вся светится. Она передает ему книгу. — Я дочитала!

У нее забавный вязаный джемпер с оленями и полные бедра, тесно обтянутые джинсами — такая теплая…

— Расскажешь потом, как тебе, ладно?

Она согласно встряхивает волосами и убегает, а мне вдруг становится невыносимо хорошо. Я совсем не помню, как это бывает с людьми — хорошо.

— Можно?..

Новый знакомый по прозвищу Джон вкладывает книгу в мою протянутую руку, и я поспешно обнимаю увесистый томик. Я не привезла с собой книг — все они остались дома, и сейчас новые квартиросъемщики в лучшем случае смахивают с них пыль, а в худшем — не смахивают.

— Я уже читала ее. Просто хочу вспомнить.

— Ты из Москвы? — интересуется он внезапно и несколько в лоб.

— Да.

— Заметно.

Я мысленно отметаю возможные альтернативы и просто принимаю его слова за комплимент, хотя могла бы поспорить. Прежде чем стать персоной нон грата, я вела небольшой блог в «инстаграме»: писала обзоры на спектакли, фильмы и прочитанные книги. Ничего особенного. У меня было около тысячи подписчиков — моих ровесников, с некоторыми из них мы общались: переписывались и даже встречались, когда они приезжали в Москву, — чудесные люди из таких крошечных городов, названий которых я никогда не слышала. Возвращаясь домой, я думала о том, что благодаря соцсетям, мессенджерам и блогам все мы живем в одном мире и то, каков он, зависит не от города, а только от того, что ты сам выбираешь в него включать. Я не ощущала никакой разницы между собой и этими ребятами: мы получали схожую информацию и делали из нее схожие выводы. Слово «провинциал» давно утратило смысл… Разве что в Красном Коммунаре беда с интернетом?

— Масочки не забываем! — трубит охранница возле гардероба. Я послушно надеваю свою — так даже легче. Джон едва уловимо отмахивается и идет к выходу. Никакой маски у него, как и у многих здесь, просто нет.

На улице ветрено, а моя куртка осталась в гардеробе, однако я мужественно достаю из кармана рюкзака «айкос» и вставляю в него стик. Джон наблюдает за мной с интересом.

— Дашь попробовать?

Они тут вообще про ковид не слышали, что ли, думаю я, но не хочу его обижать и протягиваю гаджет. Джон едва касается губами фильтра и возвращает обратно. Заключает:

— Вкус так себе, но привыкнуть можно.

Еще один подарок Марта. Он расставался с вредной привычкой целеустремленно, но тяжело. Просил меня последовать его примеру, но я оказалась слабее. Запах табачного дыма — даже от волос и одежды — очень его раздражал. Поначалу я просто не курила, пока мы вместе, а потом он вручил мне «айкос». Для него это было действительно важно, и я не видела причин возражать. Сама не заметила, как втянулась.

— Не знаешь, можно ли где-то купить такие? — На моей ладони лежит последняя оставшаяся пачка.

— В «Праздничном». Большой торговый центр. Я покажу. Итак, ты — Майя… Всю жизнь маешься?

Точно так же говорила моя бабушка, но слышать это от ровесника как минимум странно.

— Вроде того.

Мы стоим друг напротив друга. От него пахнет можжевельником. В детстве у меня была можжевеловая подвеска — вырезанная из дерева крошечная гитарка. Я подносила ее к носу и нюхала. Запах напоминал о советских фильмах, которые показывали по телевизору в новогодние каникулы.

Я смотрю на Джона и невольно представляю нас за столиком в «Шоколаднице» на Чистых — себя и его, одетого в те же серо-кофейные тона, и, если только он не вздумает повторять свою эскападу про извечную маету, никому и в голову не придет, что он «не оттуда».