Последняя девственница королевства (СИ) - Фрес Константин - Страница 18

Меж тем служанки извлекли девушку из импровизированной ванны и наскоро вытерли ее чистой простыней, пригладили ее потемневшие от воды волосы.

Корональ, до того мечущийся от злости, на миг замер, залюбовавшись зарозовевшим от жара лицом девушки, ее хрупкими плечами, обернутыми белоснежно тканью. Сердце его дрогнуло, он готов был отменить свой жестокий приказ, сдаться, прислушавшись в гласу разума, но девчонка снова все испортила.

— Вы жестокий мерзавец! — выдохнула она дрожащими губами, и Короналя затрясло от затопившей разум ярости.

— Ты даже не представляешь, какой! — взревел он, яростно топнув ногой. — Ты даже представить себе не можешь! О-о, если Пустотник даже растеряет последние мозги, клянусь, я сделаю так, что он захочет тебя! Эй, там! Несите красное платье госпожи Прекрасной! То самое, что я ей подарил на праздник!

Служанка у дверей от неожиданности выпустила из рук ведро с горячей водой от страха, кипяток окатил камни, и Корональ разъярился еще больше. Он знал, что Прекрасная будет сопротивляться, будет плакать и вопить, заламывать руки, переживая свою потерю, но сейчас ему хотелось причинить как можно больше боли окружающим, чтобы хоть как-то перебить свою.

— Скажите ей, — медленно произнес он, не сводя яростного взгляда с Новы, — что это наказание ей за то, что она посмела обмануть меня. Она не заслуживает моих подарков; она трусливая лгунья. А платье — как и туфли, — получила та, что выдержала испытание со мной. И велите ей убраться из моих покоев и не показываться мне на глаза. Я больше не хочу ее.

Если б Корональ был внимателен, он бы точно понял, что именно попивает из крохотной драгоценной бутылочки Сайрус, и тогда, вероятно, он принял бы какие-то меры, чтобы пресечь это безобразие. Ведь Пустотник пил магию, ту самую, что собрал на третьем, самом сложном круге, у Короналя и Новы, чтобы не потерять память и не забыть о своей цели.

Желание стать особой, приближенной к Правящим, кружила Сайрусу голову. Плюс наследственность — это попахивало тем, что Понтифик навсегда уйдет в небытие, оставив людям право и обязанности самим следить за равновесием.

«Он считает, что воспитал род людской и теперь может покинуть его? — размышлял Сайрус, глотком магии проясняя сознание. — Он хочет умереть? Устал или уверен, что люди больше в нем не нуждаются?»

Потомственный Корональ… Когда Сайрус только услышал об этом, разум его словно воспламенился. Потрясение его было столь велико, что он не забывал об этом предсказании без поддержки магии очень долго, и за это время решение найти девицу и сделать ее своей созрело в нем окончательно. Желание власти было так велико, что Сайрус в буквальном смысле все поставил на кон и решился обокрасть Понтифика, Короналя и весь свет. Покуда в его голове еще рдели остатки памяти, он записал все свои горячечные мысли на собственной нижней рубашке, и тайно заказал у магов-отступников бутыль для магии, а затем затер в свитке слово «два» и написал «три» — три круга для Короналя. Этот отчаянный шаг помог Сайрусу заполучить то, чего ему так недоставало — магию для поддержания ускользающей памяти.

Это был шанс вырваться из-под власти Понтифика, избавиться от него, вернуть себе отнятую память и магию, а вместе с ней и все честолюбивые планы и стремления. Что оставалось Сайрусу и многим Пустотникам вроде него? Всего лишь единственная магическая возможность — сбирать магию для Понтифика и лелеять честолюбивые планы, которые рождаются утро и уже к вечеру забываются. Вот отчего Сайрус пошел на это, вот отчего решился — и уже не свернул с пути.

Собирая магию, отданную в танце Короналем и Новой, Сайрус очень удивился, зачем ее запрошено столько. На тот момент он уже ничего не помнил о своих планах. Но стоило ему остаться одному, раздеться и обнаружить свои записи на рубашке, как прежнее желание разгорелось в нем с новой силой. Магия уже была в его руках, и искушение свергнуть Понтифика было слишком велико.

Однако, где искать девушку, Сайрус не знал, да еще и Корональ со своим внезапным подарком порядком напугал Пустотника и сбил его с толку. Сайрус насилу удержал на своем лице выражение брезгливой скуки и сделал вид, что прихорашивается перед зеркалом. В камине догорала его рубашка с написанными на ней честолюбивыми планами, и Сайрус очень надеялся, что Корональ не заметит этого.

Выпроводив Короналя с его нелепой девчонкой, одетой как огородное пугало, Сайрус сделал еще хороший глоток магии и внезапно припомнил Прекрасную, и в мельчайших подробностях и деталях вспомнил свою ссору с Короналем, его злобу, когда Пустотник попытался прикоснуться к Прекрасной, и сопоставил это с внезапной щедростью, с которой Корональ попытался вручить Сайрусу девицу.

«Так-так, — посмеиваясь, подумал Пустотник. — Кажется, эта красавица из гарема именно та, что я ищу? Надо бы присмотреться к ней как следует…»

Присматриваться Сайрус решил старым способом. Сотворив заклятье, он — светловолосый, разодетый в яркие одежды, — вдруг рассыпался на множество черных лохматых комков, превратился в тошнотворную шевелящуюся кучу. Это было заклинание из черной магии, на которое решался не каждый маг, и только в крайнем случае, но у Сайруса не было другого выбора.

Каждый черный комок словно жил своей жизнью; подрагивая, трепыхаясь, мохнатые комки выпускали длинные черные ноги, тонкие и ломкие, как высохшая солома, и, весьма ловко ими перебирая, разбегались в разные стороны, точно пауки или какие иные противные насекомые. Они разбежались по стенам, влезли на потолок, отыскивая щели, через которые можно протиснуться за пределы комнаты, и вскоре все скрылись в темноте.

***

Прекрасная рыдала и завывала раненным зверем, когда грубые прислужники самого Короналя ворвались в ее покои и перевернули все вверх дном, отыскивая сундук с алым платьем. С нею они не церемонились и не говорили, лишь сунули в руки черный платок — знак от Короналя, что Прекрасная впала в немилость.

— За что?! — кудахтала она растерянно, терзая тонкими пальцами с остро отточенными когтями черную шелковую вещицу. — Что я такого сделала!? Почему, за что?!

Но ей не ответили; грубо сунули под нос свиток с распоряжением, и под ее протестующие вопли утащили все — и сундучок с платьем, и драгоценности, и даже духи в хрустальных бутыльках.

«Недостойна моих подарков».

Эти жестокие, злые слова ранили Прекрасную в самое сердце. Как он узнал?! Девчонка раскололась? Рассказала? Он мучил ее, пытал? Стегал кнутами? От этой мысли у Прекрасной коленки затряслись, она прикусила губку, чтоб не закричать…

Впрочем, тут же быстро взяла себя в руки. Корональ просто отнял подарки, и все. Не покарал, не наказал, не велел выставить вон, не вышвырнул из дворца, хотя, зная его темперамент, можно было б ожидать от него именно этих мер. Значит, не все потеряно. Да и вообще — неизвестно, за какой из грешков Корональ так рассердился? У Прекрасной было много грешков. Например, своей сопернице сжечь волосы при завивке приказала служанкам именно она. И обварить кипятком другую соперницу тоже велела она — но клятвенно заверяла Короналя, что понятия не имеет, кто это сделал. Как знать, может, он эти грехи припомнил? Эти провинности стали явными?

«Нужно узнать у него, — лихорадочно думала Прекрасная, спешно отыскивая среди своих нарядов тот, что покрасивее, — и если что, от всего отказаться! Не было ничего! Все выдумали!»

Она оделась пооткровеннее — открытый животик, низко на бедрах роскошная юбка, еле прикрывающая роскошную грудь полупрозрачная блуза, — и ринулась в покои Короналя. Но тот, кажется, был настроен очень решительно: всюду стояли его прислужники, и они не пускали Прекрасную за пределы гарема. Грубо толкая, они возвращали ее обратно, перед ее носом закрывали двери, и несчастная чувствовала себя птичкой, бьющейся о прутья клетки. И от этого становилось по-настоящему жутко. Прекрасная взвизгивала, когда грубые руки ухватывали ее за локти и толкали в полутьму коридора. Ей вдруг показалось, что ее не просто не пускают к Короналю — нет! Ее удерживают внутри замка, не позволяют ей сбежать, не выпускают — не для того ли, чтоб покарать, наказать, когда на ум взбредет подходящая жестокость?!