Возвышение Королевы (ЛП) - Кент Рина - Страница 16

— Отпусти меня, Джонатан, пожалуйста.

— Нет.

— Я сделаю тебе больно.

— Давай.

— Я действительно причиню тебе вред.

— Тогда, блядь, сделай это.

Она прижимает осколок к моему горлу, и я вижу, как расширяются ее глаза, прежде чем чувствую боль от пореза.

Затем моя кровь приливает к ее лицу.

Глава 10

Аврора

Горячая жидкость попадает мне на щеку, нос, рот, и я чувствую привкус металла.

Кровавый металл.

О боже мой. О боже мой.

Моя рука неудержимо дрожит, и я отпускаю осколок стекла, позволяя ему упасть на матрас. Кровь пачкает белые простыни, окрашивая их в красный.

Нет, нет…

Воспоминания о том дне нахлынули на меня. Налитые кровью глаза, отсутствующий взгляд, кровь, которая стекала по ее рукам.

Это происходит снова. Это возвращается.

Джонатан отталкивается от меня, садится на кровать и стонет. Это наконец выводит меня из оцепенения.

О боже мой. Я сделала это с Джонатаном. Я... я перерезала ему горло.

— О Боже мой... — я громко выдыхаю, когда сажусь ему на колени и прижимаю дрожащую руку к ране на его шее. — Мне так жаль, так т-так жаль, я... я н-не это имела в виду, я только хотела… Мне т-так жаль...

— Я выживу, — он говорит это с достаточной легкостью, чтобы это успокоило меня.

Но это не успокаивает. Все, на чем я могу сосредоточиться, это кровь, просачивающаяся сквозь мои пальцы, покрывающая их. Я сделала это. Как папа.

Я такая же, как отец.

О, Боже.

Меня сейчас вырвет.

— Эй... — успокаивающий голос Джонатана эхом разносится в воздухе. — Посмотри на меня.

Я не могу. Все мое внимание приковано к следу крови, которая просачивается через его порез и проскальзывает между моими пальцами. Кровь, которую я заставила течь. О чем я только думала? Это Джонатан. Как я могла порезать его?

— Аврора.

Его пальцы гладят мои волосы, затем медленно скользят к подбородку, приподнимая его и мягко направляя меня, чтобы я посмотрела на него.

Я поймана в ловушку этих глаз, в которых я терялась неделями и месяцами. Глаза, которые я собиралась превратить в пустоту, точно так же, как мой отец делал с теми женщинами.

— Это просто царапина.

— Нет! — мой голос срывается, слезы текут по щекам. — Я такая же, как он, не так ли?

— Нет, это не так. — он хватает салфетку с бокового столика, убирает мою руку и вытирает шею.

— Видишь, это выглядит хуже, чем есть.

Теперь, когда оно не покрыто кровью, порез не длинный, но он есть, и все еще кровоточит. Чем больше крови вытекает, тем сильнее слезы текут из моих глаз.

— Я исправлю это, — говорю я сквозь всхлипы. — Я знаю как.

Я ползу к аптечке первой помощи на прикроватном столике, затем возвращаюсь к коленям Джонатана. Хотя я ожидаю, что он оттолкнет меня, и у него есть на это полное право, он этого не делает.

Джонатан опирается на одну руку, а другой возвращается к поглаживанию моих волос.

Я достаю дезинфицирующее средство и промываю рану едва уверенными руками. Я не могу перестать плакать, даже когда высыхает кровь. К тому времени, как я прикладываю марлю к его коже, я превращаюсь в рыдающее месиво.

Джонатан толкает меня назад, так что я сижу на корточках у него на бедрах, и меняю повязки. Он пристально смотрит на порез на моей ладони, оставшийся от того, что я схватила осколок стекла ранее. Тот факт, что он не одобряет то, как я вновь вскрыла свои раны, а затем усугубила их, ясно и четко читается в его темном взгляде.

— Еще раз поранишься, и я свяжу тебя к чертовой матери, Аврора.

Мой ответ — шмыганье носом. Я не смогла бы говорить, даже если бы захотела. Мое внимание продолжает возвращаться к марле на его шее, к крови, которая пропитывает воротник его рубашки.

— Откуда ты знаешь, как это сделать? — спрашивает он тихим тоном.

— Ч-что? — справляюсь я сквозь слезы.

— Ты сказала, что знаешь, как это исправить.

Он льет дезинфицирующее средство мне на ладонь, но я даже не морщусь. Он уделяет особое внимание тому, чтобы вытереть свою кровь между моими пальцами и из-под ногтей.

Это заставляет меня заплакать сильнее, чувства стыда и сожаления преследуют мои слова, когда я пытаюсь говорить:

— Меня п-порезали, когда я была молодой, и я-я сама зашила свою рану.

Не знаю, зачем я ему это говорю. Может, как и он, я пытаюсь отвлечься от настоящего.

— Почему ты не обратилась в полицию?

Я отчаянно качаю головой.

— Я им не доверяла. Я все еще не доверяю. Они ненавидели меня и, вероятно, обвинили бы меня в том, что я сделала это с собой. Я... вот почему я такж не отправилась в больницу, потому что они бы сообщили обо мне. Кроме того, если преступником была семья жертвы, я не хотела причинять им боль. Они испытали достаточно боли на всю жизнь.

— Вот так.

Он опускает мои забинтованные ладони на колени, и я погружаюсь в приятное ощущение, когда раны перестают пульсировать. Затем он вытирает то, что, я уверена, является беспорядком на моем лице, влажным куском ваты.

Мой лоб хмурится.

— Что?

— Вот причина, по которой ты не Максим. Ему было бы наплевать, если бы люди страдали, пока он получал свое удовлетворение. Тебя ранили ножом, и ты молчала, защищая других.

— Но я п-порезала тебя.

Слова горят у меня в горле.

— Тебя загнали в угол, и я уверен, что ты больше этого не сделаешь.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Я просто могу.

Мой подбородок дрожит.

— Я... мне так жаль, Джонатан.

— Перестань извиняться.

— Но...

— Если ты не прекратишь, я тебя отшлепаю.

Мои внутренности сжимаются от этого обещания. Это чувство полной капитуляции перед вожделением, которое я испытываю к Джонатану, и есть причина, по которой я все разрушила. Я пыталась привлечь чье-нибудь внимание, чтобы они открыли дверь, и я могла убежать.

Тот факт, что он мог использовать мое тело против меня, напугал меня. Это все еще пугает, но теперь я чувствую, что нахожусь в измененной реальности. Теперь я не имею права думать ни о чем, кроме того факта, что причинила ему боль.

Я могла убить его.

Я могла потерять его раз и навсегда.

— Джонатан, я...

— Замолчи, Аврора.

— Но я...

Его рука обхватывает мое горло, а губы захватывают мои. Мои слова и слезы замолкают, и мысли рассеиваются в воздухе. Что-то подсказывает мне, что я не должна этого делать, но эта причина может быть проклята.

Я стону ему в рот, когда он овладевает мной полностью. У него вкус коньяка и кофе. Мне так нравится его вкус. Тот факт, что он смешивается с его древесным, пряным ароматом, кажется, будто я погружаюсь глубоко в него.

Мой язык встречается с его языком, не отставая от его темпа — или, во всяком случае, пытаясь. Он слишком напряжен для меня, чтобы поддерживать тот же ритм. Его пальцы на моей шее усиливают смертельное ощущение его присутствия, окружающего меня, как тиски.

Все еще целуя меня, он переворачивает меня так, что я лежу на спине на матрасе посреди хаоса брошенной одежды, полотенец и простыней. Его рот покидает мой, и я тяжело дышу, мои губы распухли и воспалены, но я хочу большего. Мне нужно подтверждение того, что он прощает меня, что он видит, что я не хотела причинить ему боль.

Пальцы Джонатана сжимаются на моем горле, и я хватаю его за руку, не для того, чтобы убрать ее, а чтобы удержать как рычаг давления. Мне нужно за что-то держаться, и странно, что он единственное, к кому я могу обратиться.

— Не плачь больше. — его голос тверд и в то же время нежен. — Эти глаза не созданы для слез.

Прежде чем я успеваю до конца осмыслить его слова, он сползает вниз по моему телу и стягивает ночнушку до талии.

Я не стала заморачиваться с нижним бельем после утреннего принятия ванны, и рада, что не сделала этого.

Благодарный стон срывается с губ Джонатана, когда он скользит пальцами по моим складкам. Я уже забыла, каково это быть мертвой там, внизу. Джонатан заставлял меня хоронить эту часть себя с каждым оргазмом, который он вырывал из меня.