Право на одиночество (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 11

– Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие, – Максим Петрович улыбнулся. – Вы едете в Болонью, Наталья Владимировна.

Я вытаращила глаза. Сколько себя помню, на выставки в Болонью и Франкфурт – две крупнейшие книжные международные выставки – всегда ездили только заведующие редакциями и отдел маркетинга в полном составе. Михаил Юрьевич считал, что нам с ним там нечего делать – мы-то одни, а заведующих много, сами разберутся. В Болонью, правда, ездила только заведующая редакцией детской литературы, так как выставка на этом специализировалась, ещё к ним присоединялся наш главный дизайнер. И тут вдруг – бах! – я еду в Болонью. Только вот зачем?

– А… эээ… – я никак не могла собраться с мыслями, – Вы уверены, Максим Петрович? Меня никто никогда не брал в Болонью. Михаил Юрьевич и сам не ездил, отпускали только заведующих, иногда – ведущих редакторов, а…

– Наталья Владимировна, – Громов смотрел на меня и улыбался, – я понимаю, вы удивлены, поэтому я объясню своё решение. Вы работаете здесь уже пять лет, и думаю, Болонья будет полезна для вашего профессионального роста. Кроме того, я вынужден лететь туда по делам, и вы мне будете нужны на нескольких встречах с иностранными издательствами.

– Хорошо, – я кивнула. – А когда выставка? То есть… когда я туда лечу?

– Выставка начнётся 24-го марта, – Громов положил передо мной на стол буклет и приглашение. – Накануне вы должны прилететь в Болонью, чтобы успеть выспаться и отдохнуть. Передайте эти документы Свете, пусть оформляет командировку на нас с вами.

Только выйдя из кабинета, я наконец осознала эту новость и обрадовалась. Я увижу крупнейшую в мире выставку детской литературы! Мне захотелось вернуться в кабинет к Громову и обнять его на радостях. Ведь единственным, от чего я получала удовлетворение после смерти родителей, была работа. А Громов сейчас взял и подарил мне поездку в Болонью – и это означало новые впечатления от того, что я любила больше всего в жизни, – от книг.

Домой я вернулась в непонятном настроении. С одной стороны, я уже предвкушала Болонью – книжки, книжки, книжки! – а с другой, эта дурацкая история с Мариной Ивановной меня тревожила. Чтобы успокоиться, я сразу же начала готовить – процесс резания овощей всегда меня умиротворял. Особенно если представлять, что вот этот конкретный огурец и есть Марина Ивановна Крутова.

Антон пришёл через полчаса после меня. От него слегка пахло пивом и солёной рыбой.

– Ну, как поживают твои друзья? – спросила я, вываливая картошку на сковородку.

– Отлично. Завтра договорились встретиться вечерком. Ты не против, если меня завтра вечером не будет?

– Не против. Главное – пьяный в стельку не приходи, на порог не пущу.

– А если не в стельку, а чуть-чуть? – подмигнул Антон, доставая из пакета четыре бутылки с пивом.

– Это что? – я удивилась.

– Догадайся!

– Это кому… нам?

– Нет, Алисе. Как думаешь, она пиво будет? – Антон по-прежнему лукаво улыбался.

– Антош, я столько не выпью…

– Две бутылки не выпьешь? Да ладно тебе.

– Я серьёзно!

– Хорошо, я тебе помогу.

Следом за пивом Антон достал из пакета воблу, сушеных кальмаров и шпроты.

– А для чего я тогда картошку жарю?..

– От картошки я тоже не откажусь, я чертовски голодный. Да и вечер длинный, успеем всё и съесть, и выпить… Тебе вообще давно пора начинать нормально питаться, а то скоро костями греметь начнёшь.

– Да ну тебя! У меня наконец талия появилась, а ты…

– У тебя всегда была талия! Ты просто была пухляшкой, но почему-то считала себя бегемотом.

Рассмеявшись, я повернулась к Антону. Он уже сидел за столом и разливал по бокалам пиво.

– Слушай, ну рядом с твоими девушками я и была похожа на бегемота, они же у тебя все… костями гремели.

– Таких проще подцепить. А мне тогда не хотелось заморачиваться, хотелось девушку… и желательно побыстрее. Думаешь, когда человеку очень кушать хочется, он будет в еде привередничать? Что быстрее и проще – то и скушает.

– Антош, но девушки-то всё-таки не еда.

– Ага, ты права. Еда хоть мозг не выносит.

Я сделала вид, что рассердилась.

– Так, я сейчас обижусь! – уперев руки в боки, я гневно уставилась на Антона.

Вместо того чтобы извиняться, этот нахал подмигнул мне!

– Ты никогда не выносила мне мозг, Наташ. Ни разу в жизни! И думаю, вряд ли когда-нибудь вынесешь. У тебя другой характер. Ты не ревнивая, очень деликатная и абсолютно не истеричная. Одна из моих девушек устроила скандал, когда я отказался есть то, что она приготовила на ужин, потому что мы на работе отмечали день рождения одного сотрудника, и я был сыт. А она так рассердилась, что выбросила всю еду в унитаз.

– Зачем? – я поразилась.

– Как же я люблю это твоё вечное «зачем», пчёлка, – Антон рассмеялся. – Откуда же я знаю, зачем, Наташ? Может, ей хотелось скандала или страсти… Хотя я вроде страстный…

Так, опасная тема.

– Ну что, картошки? Ещё рыба и салат, – сказала я, взяв в руки тарелки.

– Давай!

Давно я так не объедалась, как в тот вечер. А от пива у меня ужасно закружилась голова, так что сразу после окончания трапезы мы с Антоном переместились на его диван и продолжили болтать уже там.

Я рассказывала о кознях Крутовой, о том, что поеду в Болонью, о наших новых проектах в издательстве… Постепенно меня уносило куда-то, будто на большом облаке, я поддалась этому чувству – и уснула.

Через несколько часов я резко проснулась от неприятного ощущения, что на меня смотрят.

Это был Антон. Мы по-прежнему находились на его диване, только оба лежали, и он смотрел на меня с напряжением во взгляде.

– Антош, – прошептала я. – Ты чего?

Его глаза в темноте казались мне чёрными ямами. И я уже знала, чувствовала, понимала, о чём он хочет поговорить.

– Наташ, – сказал Антон, – ты хорошо помнишь тот день, когда я приехал к тебе после смерти твоих родителей?

Точно. Но зачем, Антон, зачем? Зачем тебе понадобилось вообще вспоминать это – именно сейчас?

Я не хотела врать.

– Хорошо, – ответила я, не отводя взгляд.

– А… что ты помнишь?

Я вздохнула.

– Я помню всё.

Молчание. И затем:

– Всё? Ты уверена?

– Да.

– А… ты помнишь, как я… как я мыл тебя?

– Помню.

Антон вздохнул и придвинулся ближе.

– А ты помнишь, что случилось потом? Потом, когда я вынес тебя из ванной?

Как же не хотелось отвечать! Но что бы это решило? Враньё ведь никогда ничего не решает, оно только откладывает неприятные разговоры на какое-то время.

– Да, я помню.

Антон протянул руку и прикоснулся к моим губам.

– И что… что ты думаешь? – слова давались ему с трудом.

Его рука переместилась к моей щеке. Что я могла сказать? Что я должна была сказать?

– Антош, я… Я ничего не думаю… Это было очень давно. Давай забудем?

– Забудем?

Мгновение – и его лицо оказалось совсем рядом, в миллиметре от моего.

Антон взял меня за руку и сказал:

– Я не могу этого забыть.

Я не успела ответить – его губы накрыли мои, а руки сжали моё тело в порыве какого-то безумия. Я не могла оттолкнуть его – это было бы слишком жестоко, а я не умею быть жестокой.

Меня никогда не целовали так страстно, так исступленно и отчаянно. Так утопающий хватается за соломинку, так прощаются влюблённые перед долгой разлукой.

Наконец Антон оторвался от моих губ и прошептал:

– Прости… Я не могу этого забыть, Наташ. Если ты думаешь, что я уже остыл и не испытываю ничего подобного, то ты ошибаешься. Я по-прежнему, всё так же, хочу тебя.

Он наклонился и начал целовать мою шею и плечи, по-прежнему держа меня в объятиях. Я остановила его, сказав:

– Антон! Пожалуйста, подожди…

Он поднял голову. В глазах Антона бушевал огонь – нет, даже не огонь, это было какое-то адское пламя, которое пожирало его изнутри. Мне некогда было думать, что делать, как вырваться – в моей голове была только одна мысль: я могу обидеть своего друга.