Анклав (СИ) - Ермошин Андрей Федорович - Страница 76

Но факт оставался фактом: впервые в жизни Марк стал свидетелем осечки всемогущих Установок.

Как и прежде, сохранялась твёрдая убеждённость: сколько бы сил не пришлось затратить Корпорации на восстановление уничтоженной части кода, рано или поздно — только дай им шанс продержаться — они восполнят потери. Вернут всё как было и доведут дело до конца. Но даже если Установки — самый совершенный механизм, когда-либо созданный в кабинетах и лабораториях башни — допускает осечку, то — спрашивал себя Марк — как может быть безупречной технология на порядок тоньше, сложнее Установок?

Он признался себе, что с того самого дня, когда, сидя напротив министра государственной безопасности, услышал об истинном назначении технологии «Жребия», воспринимал её исключительно как абсолютную катастрофу, как конец истории. И вот теперь понимал со всей ясностью, что это не так. Что любое средство, созданное с целью подчинить человека чужой воле, лишить свободы мыслей и поступков, обречено с первого своего дня.

— Республика вводит войска. Сюда, в анклав, — сказал Марк. — Вчера об этом узнал.

— Вот как? — Роберт запрокинул голову назад и какое-то время сидел в таком положении. — Ну что же, этого следовало ожидать. Курт убедил руководство бросить сюда все резервы, которые только были в анклаве. Сторожевые отряды, даже охрану перевалочных складов. А эти сволочи взяли и перестреляли всех из зениток! Перебросить подкрепление через территорию Альянса быстро не выйдет — нужно согласование. Вот и получилось, что путь восвояси Кемстову свободен. Республика так Республика — лично мне без разницы, кому Кемстова останавливать.

— Вы правда думаете, что, сделав это, Республика просто тихо отойдёт в сторонку и прикинется, будто ничего не было? Вы думаете, они упустят такой повод придать гласности методы, которыми Корпорация действует в анклаве?

— Это вряд ли, им самим пришлось бы нарушить всё что только можно. Корпорация никогда и близко их не подпустит, — заявил Роберт.

— Корпорация не совладала даже с кучкой мятежников, — возразил Марк. — Вы жестоко недооцениваете правительство. Пакт о Корпорации вот-вот истекает, и Республика жаждет завладеть рудниками. Они не остановятся ни перед чем: ни перед жертвами, ни перед войной с Альянсом, ни уж тем более перед какими-то формальными ограничениями. Всё, что им было нужно — повод. И они его получили. Энцель не мог не учитывать этого, но всё равно дал Республике вмешаться.

— Он пошёл ва-банк. И между двумя вариантами: позволить Кемстову пересечь границу Альянса либо натравить на него контингент экспедиционных баз Республики — он выбрал единственно верный.

Стало заметно светлее, так что они могли ясно видеть друг друга. Принялись было обсуждать пакт о Корпорации, про который, как выяснилось, собеседник Марка узнал впервые, но вдруг расслышали доносящиеся из коридора шаги. Шаги приближались.

В замочной скважине заскрежетал ключ, и дверь открылась вовнутрь. На порог ступила женщина; вскочив, Марк и Роберт оказались с ней лицом к лицу.

Позади Мари, в коридоре, столпились ещё десяток человек: почти все — девушки, и один мужчина, держащий в руке пистолет.

Бешено заколотилось сердце. В смятении Марк силился поймать взгляд Мари.

Та заговорила с ним первой:

— Послушай. Я не знаю, кто ты. Не знаю, зачем ты здесь на самом деле. Но почему-то уверена, что ты — не один из них, — Мари повела подбородком в сторону Роберта, который, как показалось Марку, слегка побелел при этих словах. — Если ты действительно пришёл помочь, помоги сейчас.

— Но что я могу сделать? — развёл руками юноша.

— Мой брат и с ним ещё две сотни ушли сутки назад. От них не было вестей. Я… мы все не можем есть, спать. Мы должны знать, что с ними. Покажи нам — я видела, ты можешь.

С этими словами Мари протянула вперёд ладонь, на которой лежала тонкая пластина коммуникатора.

Павел Рихтер угрюмо, исподлобья наблюдал за тем, как четверо телевизионщиков в синих жилетах карабкаются на броневик, затаскивая с собой громоздкую камеру с треногой. Одни подавали, другие тянули. Шло неважно: то и дело кто-нибудь поскальзывался на обледеневшей броне, рискуя уронить груз, и всё приходилось начинать по новой.

— Ютов! — окликнул Рихтер пробегавшего мимо сержанта. — Скажи этим олухам, что они подставляются прямо под огонь.

Сержант вытянулся в струнку:

— Уже говорили, господин майор. Ничего не хотят слушать. Дескать, лучшая точка съёмки.

— Тогда передай: раз уж они не в моём подчинении, то пусть пеняют на себя. Ответственности я за них нести не стану.

— Слушаюсь! Они, по правде говоря, в лепёшку расшибиться готовы ради сенсации, господин майор. Разрешите идти?

— Идите.

По металлическим скобам Рихтер забрался на башню командирской машины и запрыгнул в люк. Спустя мгновение из второго люка высунулся Константин Лурвич, его адъютант:

— Командир, вас из Военного министерства. Срочно!

— Переключай.

— Рихтер, — раздался в ухе электрический голос, — слышите меня?

— Да, господин министр. Слышу отлично.

— Майор, хочу напомнить вам, что каждый ваш шаг потом будут изучать под микроскопом. Действуйте строго по инструкции, слышите? Строго! Вам ясно?

— Понял вас, господин министр, — с расстановкой выговорил Рихтер. — Но разрешите один вопрос?

— Разрешаю.

— Я был бы очень признателен, если бы меня хоть немного глубже ввели в суть, ведь я…

— Ваше дело, майор — инструкции, — прервал его голос из гарнитуры. — Следуйте им, но действуйте без колебаний.

На этом соединение завершилось. Достав бинокль, Рихтер в который раз направил его вперёд — туда, где широкий сплошь заваленный снегом проспект изгибался под углом градусов в тридцать. Там было по-прежнему пусто, никакого движения.

От ожидания струнами натягивались нервы. Да и в целом настроение у командующего экспедиционным корпусом было препаршивое: всю ночь его броневики, совершая стокилометровый бросок от приграничной базы, прыгали вверх-вниз по снежным барханам. При мысли о тряске он поёжился; казалось, даже сейчас, на месте, его продолжает потряхивать.

Из своих сорока девять лет Павел Рихтер отслужил на юго-западных рубежах, потом ещё шесть носил красный берет гвардейца и вот не так давно был командирован сюда, на границу между Континентальным Альянсом и Территорией исключительных полномочий Корпорации. Работка престижная, с немалым окладом, но, как выяснилось вскоре, жутко скучная; конечно, передислоцироваться из столицы на экспедиционную базу, в этот унылый край, где ничего нет и происходит тоже примерно ничего — сомнительное удовольствие, как и ждать. Рихтер не любил ждать, прямо-таки ненавидел. А вся его работа здесь, как он быстро сообразил — это ожидание чего-то, о чём начальство предпочитало помалкивать. Теперь, вглядываясь вдаль через бинокль, он гадал: а не это ли самое «что-то» происходит прямо сейчас, и не находится ли сам он в эпицентре событий?

Очередной броневик, ворочая неуклюжими — в метр шириной — гусеницами, встал к остальным, и теперь сплошной линией из одиннадцати машин с командирской по центру был перекрыт весь проспект, от одной ветхой шестиэтажки до другой. Рихтер смерил взглядом полуразрушенные дома. Пресловутый город в ущелье — ухмыльнулся он — некогда танки не дотянули досюда каких-то тридцать километров и вот сегодня они здесь. Круг замыкался.

— Командир, оператор беспилотника сообщает, что продолжает их вести. Движутся прежним курсом. Должны быть здесь через пятнадцать-двадцать минут, — отрапортовал адъютант.

Рихтер встрепенулся:

— Пора. Включай общую.

Поправив гарнитуру, он отчётливо произнёс:

— Говорит Рихтер. Все на исходную! На исходную!

Солдаты, что несколькими метрами дальше броневиков выкапывали в плотном снегу траншею, побросав лопаты, стали хватать, заряжать, снимать с предохранителей лежавшее рядом оружие. Остальные уже спешили к ним присоединиться либо во всю рассредоточивались на позициях среди руин шестиэтажек. Хлопали люки и десантные двери броневиков, а все одиннадцать башен друг за другом разворачивались в сторону изгиба дороги сдвоенными пушками.