Охота на сокола (СИ) - Снежная Александра - Страница 69

Бен впился губами в рот девушки. Словно клеймо поставил.

— Ты… это ты… Мой Кузнечик!

— Я не твоя! — она ударила его в грудь кулаками, глотая всхлипы и слёзы, скатывающиеся из таких родных, до судорог во всём теле, глаз. — Ты меня бросил! Променял на деньги и комфорт!.. Я вычеркнула тебя из своей жизни!

Каждое слово — как острый нож в сердце. И безжалостная память ранила сильнее пуль. Лэнси рыдала, а Хок слизывал её слезы, сжимал в тисках своих ладоней лицо и шептал, как сумасшедший:

— Я тебя нашёл… Господи, это действительно ты! Ты живая…

Нет никаких мыслей. Дурман. Безумие, набирающее обороты и грозящее перерасти в катастрофу.

Выдохи, словно одиночные выстрелы. Поцелуи — как глотки воздуха. Нечто жизненно необходимое, потому что без них — смерть и пустота, без них — агонизирующая в конвульсиях душа и остановка сердца. И Хока встряхивало, как от ударов кардиостимулятора, когда он ловил губами учащённый пульс, бьющийся на её тонкой шее.

Царапая её своей щетиной, и больно, и сладко он целовал её, словно хотел своими поцелуями стереть все шрамы на её теле, заменив своим запахом. А она впивалась в его плечи пальцами, оставляя синяки и царапины, уже не контролируя ни движения собственного тела, ни вырвавшегося на волю желания, ни голоса, теперь больше похожего на какой-то бесконечный вой, в котором все было: и отчаяние, и обида, и непередаваемое удовольствие, которого никогда и ни с кем она не испытывала. Не могла. Просто не могла. Подпустить к себе. Довериться. Снова открыть своё сердце.

Только его любила. Его одного ждала. Выжила, потому что верила — он придёт и заберёт её.

Время замерло. Мир будто взорвался и понёсся ко всем чертям, вместе с ускользающим за грань реальности рассудком Хока. Невесомые крылья счастья поднимали его куда-то в небеса вместе с обнажённой и настежь раскрытой для его воскресшей Лэнси душой.

Рваный пульс под шёлковой кожей… И на его ладонях её тепло, превращающее Хока в чокнутого фетишиста, боготворящего это тело, словно ангельскую святость.

Когда?! Когда она успела стать такой немыслимо прекрасной и желанной? Или это всё иллюзия — красота в глазах смотрящего? Неужели этот нежный хрупкий цветок и есть его тощая, нескладная Дохлятина? В голове шумело от мешанины чувств, словно он напился до абсолютно неадекватного состояния.

Расплывчатый, бесконечно любимый образ вдруг обрёл плоть и кровь! И Хок, вероятно, сошёл с ума, когда резким ударом ладони по своему плечу запустил механизм снятия костюма, чтобы всем телом, напряжённым, словно закрученная спираль, почувствовать живое тепло своей Лэнси.

Она что-то жалобно пробормотала, целуя его лицо мокрыми и солёными от слёз губами везде, где могла достать, а затем стремительно обвила руками и ногами, вжимаясь в него со всей силы, и одним этим каким-то трогательно-детским жестом напрочь срывая Хоку башку.

— Лэнси… — рывком проникая в так доверчиво раскрытое для него тело девушки, выдавил он из пересохшего горла. — Не отпущу… Моя…

В глазах будто белые вспышки молний полыхнули, и Хока понесло… Ничего в этой жизни больше не имело смысла, кроме его желания раствориться и забыться в нежности обнимающей его женщины.

Она нужна была Хоку. Как свет, как воздух, как сама жизнь. Только в её губах было его спасение! Только в омутах её родных глаз его счастье! И только двигаясь ей навстречу в каком-то полубезумном угаре, он вдруг понял, что снова становится собой — Бенджамином Хоккинсом, готовым зубами перегрызть глотку любому, кто попытается отнять у него его любимую девочку с глазами цвета сольвента.

Яростные и мощные толчки…

Бугрящиеся на его руках и шее жилы…

Акт близости — как отчаянная схватка, где нет проигравших и побеждённых — есть двое потерявшихся во времени и пространстве, для которых не важны условности.

Есть только миг обоюдного помешательства, после которого начинается отсчёт их совместного невозврата. Удушающая пустота, которую нужно заполнить дыханием друг друга, жадными прикосновениями и сумасшедшим грохотом сердец.

Гибкое тело под Хоком задрожало, выгнулось дугой, и, проваливаясь, как в омут, в затуманенный поволокой страсти взгляд Фло, он поймал губами её громкий крик, сплетая с бесконтрольно вырвавшимся своим.

Миг нирваны. Полная отключка сознания, словно Хока в этот момент больше не существовало. Тело занемело, и осталось только это ощущение непередаваемого наслаждения и умиротворяющего абсолютного единства, когда двое наконец стали одним целым.

Он и не представлял, что так бывает…

Дурман улетучивался из головы слишком медленно, не давая Хоку нормально соображать. Он перекатился на бок, освобождая девушку от тяжести своего веса, но отпустить так и не смог. Обнимал её до боли в мышцах, и руки его все еще дрожали.

— Это ты… — в слепом исступлении стискивая ладонь на затылке девушки и вжимая в свою грудь её голову, повторял Хок. — Мой маленький Кузнечик. Это ты…

Пальцы девушки робко и ласково погладили его губы, и Хок, перехватив их рукой, стал покрывать поцелуями.

— Почему ты теперь Фло? Что случилось с Лэнси? — тихо задал он нестерпимо мучающий его вопрос.

— С ней случился ты! — прошептала девушка. — Когда ты её бросил, ей пришлось умереть, чтобы научиться жить дальше.

Хок замер, не сумев сделать вдох — так больно стало в груди. Его Дохлятина, оказывается, научилась боям без правил. Понимала ли она, что сейчас ударила его ниже пояса, а затем воткнула ему в сердце нож и безжалостно там им поковырялась?

Поднявшись на локте, он посмотрел ей в глаза, и сипло выдал:

— Я не бросал тебя! Меня поймали и вернули домой, когда я рассчитывался в аптеке за твои лекарства.

Губы Фло предательски задрожали, обиженно складываясь как у маленькой, собирающейся реветь девочки.

— Бен, которого я знала, вернулся бы за мной во что бы то ни стало! — горько возразила она.

— Я и вернулся! — Хок сжал зубы до хруста. — Но поздно. Коротышка Клайд сказал, что тебя насмерть сбила машина.

— И ты легко поверил! — широко распахнула заполняющиеся слезами глаза Фло. — Потому что тебе это было удобно! Ты ведь даже не искал меня!

— Лэнси! — в отчаянном бессилии прорычал Хок.

— Не называй меня так, — умоляюще всхлипнула девушка.

— Почему?

— Потому что это очень больно! Я не хочу снова умирать из-за тебя!

— Это я умер! — сгребая Фло в свои объятия, припечатайся щекой к её щеке Хок. — Это меня не стало в тот день, когда я понял, что больше тебя не увижу! Я же все эти годы винил себя в твоей смерти! Я со звёздами разговаривал, думая, что ты смотришь на меня оттуда. Ты мне снилась каждую ночь…

Руки Фло вдруг крепко обвились вокруг шеи Хока, и, тычась мокрым носом в его шею, она сбивчиво и жалобно залепетала:

— Я так тебя ждала… Каждый день. Целый год. Но ты всё не приходил за мной… А мне так больно было…

— Расскажи! — сглатывая стоящий в горле ком, попросил Хок. — Расскажи мне…

Он гладил ладонями дрожащую спину девушки, повторяя как мантру: «Расскажи, Кузнечик! Я должен это знать!»

Ему сейчас было просто необходимо заполнить её рассказом огромный пробел в своей жизни — тот серый отрезок, который он прожил без неё словно в тумане, чтобы связать их разорванные судьбы снова в один крепкий узел.

И она заговорила.

Тихо и грустно. Выплетая перед мысленным взором Хока картинки прошлого, от которых у него волосы вставали дыбом, бессильно сжимались кулаки и дико болела душа.

— Я даже не поняла, что меня сбила машина. Наверное, хорошо, что я потеряла сознание сразу после удара, потому что когда я очнулась в больнице, то чувствовала только боль. Везде. Словно меня переехал асфальтоукладчик. У меня были переломаны почти все кости. Челюсть. Ноги. Руки. Рёбра. А ещё черепно-мозговая травма и смещение позвонков. Я не знаю, почему выжила. Но тогда я боролась со смертью только ради тебя. Каждый день, лёжа на вытяжке, я уговаривала себя, что вот сейчас санитарка выйдет за лекарствами, оставив меня одну, и в палату проберёшься ты. Вытащишь из меня те ужасные железные спицы, причиняющие невыносимую боль, и мы с тобой убежим.