Зомбячье Чтиво (ЛП) - Каррэн Тим - Страница 66

Да, смерть повсюду, и было бы безумием полагать, что здесь, в преисподней, на поле битвы, где жизнь угасла так небрежно, а призраки бродили так свободно, возможно, смерть обернулась сама против себя? Что мертвые ели пролитую жизнь, наполняли себя ею, чтобы снова встать и идти?

Мертвые дети, которые ходят и питаются трупами? Готов ли ты принять это?

Снова начал накрапывать дождь, собираясь в лужи, стекая, заполняя траншеи желто-серой слизью, когда небо над головой покрылось черными, расколовшимися от лунного света облаками. В умирающем лунном свете дождь был похож на падающие кристаллы, миллиарды падающих кристаллов: блестящие и отражающие. Он пропитал его, стекал по лицу и губам, капал с его стального шлема. Но пахло не свежестью, а только гнилью, навозом и грязной канализацией, отчего Фландрия пахла гнилой мокрой псиной, и от этого смрада его тошнило до глубины души.

Дождь утих, и на какое-то время воцарилась тишина.

Слушай.

Слушай.

Теперь он слышал это, слышал совершенно ясно: грызущие звуки. Звуки зубов, погружающихся в мясо и скребущих по кости. Слишком много шума для крыс. Он не верил, что это были собаки. Там кормились неведомые твари, насыщаясь, утоляя непристойные аппетиты.

- Просто заткни уши, - прошептал ему Бёрк. - Может быть, это пройдет.

Вернулся дождь, скрывая ужасы в темноте, и Крил уставился сквозь него, уже не в первый раз уверенный, что прямо за мешками с песком двигались какие-то существа, маленькие искривленные фигуры, прикрывающиеся дождем, чтобы питаться мертвецами.

11. Могильные Орхидеи

Мертвые ждали.

В грязных ямах, воронках от бомб и кратерах от снарядов, в скелетообразных лесах, разрушенных деревнях, разрушенных подвалах и пузырящихся грязью траншеях. Они ждали. Влажные от разложения, с зарослями зеленого мха и выступами отполированной белой кости, они ждали. В затопленных канавах и грязных стенах траншей, в дешевых дощатых гробах и под покрытым плесенью брезентом, они ждали и будут ждать. Дымясь от зловонного трупного газа, опутанные нездоровыми оболочками грибов, и выдыхая мерзкую вонь склепа и могильника, они терпеливо ждали.

Шел дождь, грязь собиралась в лужи, и слизь сочилась под туманным серым небом цвета желатина. Роящиеся кладбищенские крысы не давали покоя мертвецам, питались ими, растили свой выродившийся розовокожий выводок в их животах. Мухи покрывали их жужжащими черными саванами толщиной в два дюйма, а личинки вырывались из ртов и глазниц, отверстий и губ, покрытых зеленым мехом ран кипящими, извивающимися массами, постоянно откармливаясь падалью и разложением, пока у них не появлялись крылья.

Для мертвецов Фландрии наступила тишина и тиканье часов смерти вечности... Но потом начало происходить нечто. Может быть, это было в черной почве, желто-коричневой слизистой грязи, воде или падающем дожде... Может быть, это произошло, когда некое похожее на сарай здание, занимаемое доктором Гербертом Уэстом и его погребальными принадлежностями, было обстреляно немецкой артиллерией. Но оно было там. Оно было активно. В нём был потенциал. Это был катализатор, который отменил смерть и наполнил гниющую оболочку ужасным подобием движения, ужасным периодом полураспада. День за днем оно становилось все более концентрированным – ядовитый поток воскрешения – глаза открывались, как мраморные шарики на серых лицах надгробий, а рты широко раскрывались, как раковины моллюсков, и эфирные соли, так долго бездействовавшие, оживали в движении. Из мутного, текучего, пузырящегося болота Ничейнoй земли в ночь уставились лица, похожие на гниющие сорняки и кладбищенскую грязь, белые как лед пальцы вцепились в слизь, когда великая печь творения начала кипеть в первозданном иле и теплой амниотической грязи Фландрии, которая не так сильно отличалась от первобытных морей Земли, где впервые зародилась жизнь.

Ночью раздавался звук чего-то, поднимающегося из болотистого ландшафта, сквозь корку кладбищенской плесени пробивались пальцы, и из грязи выскальзывали изуродованные лица. Каждую ночь все больше и больше. И под бледной, болезненной луной Фландрии, в сером дожде, желтом тумане и шелестящей тени, раздавался жующий звук, грызущий и разрывающий, звук зубов, стучащих о кость, и губ, сосущих сок.

С каждой ночью он становился все громче.

И громче.

12. Погребальные Oбряды

Командиры Лондонских ирландских стрелков (ЛИС) не имели ни малейшего представления о том, сколько людей они потеряли в неудачном налете на немецкие позиции в Линсе в тот сентябрьский день. Битва при Лоосе бушевала в течение трех дней, и по предварительным оценкам, около 20 000 членов БЭС погибли и еще 50 000 были ранены. Эта информация должна была быть скрыта от войск, но, конечно, она дошла до них, как и все остальное.

Командуя атакой за атакой, ЛИС захватывали немецкие траншейные системы только для того, чтобы быть отброшенными сильным обстрелом и интенсивным пулеметным огнем, который обстреливал бесплодные холмы Сент-Огюст.

Крил и Бёрк были там, на время покинув 12-й Мидлсекский. Каждое утро было одно и то же: солдатам выдавали очень большую порцию рома, потом они выстраивались в шеренгу с винтовками и боевым снаряжением, сержанты кричали: "ПРИМКНУТЬ ШТЫКИ, РЕБЯТА!", и под этот боевой клич бойцы бросались в кровопролитную битву на Ничейнoй земле, спотыкаясь о тела павших, о скрюченные непогребенные трупы, перепрыгивая воронки от бомб, шлепая по грязи, прячась в отверстиях от снарядов, поднимаясь, чтобы снова броситься через открытое поле, и пробиваясь через массивные заграждения из колючей проволоки, прямо под немецким снайперским огнем, залпы снарядов и смертельно точным пулеметным обстрелом.

БЭС, у которых не было снарядов для настоящей артиллерийской поддержки, впервые применили хлоргаз, и британские бойцы в масках обнаружили, что сражаются на пересеченной, покрытой шрамами земле, которая была скрыта клубами газа. Один из сержантов пнул ногой воздух, указывая своим парням правильное направление.

Когда все, наконец, закончилось и дым рассеялся, были подсчитаны потери. В течение нескольких дней санитары из роты полевой скорой помощи перемещали раненых в тыл, в медсанчасть, и в штаб скорой помощи, а тяжелораненые направлялись на Пункт эвакуации раненых. Крил и Бёрк в поте лица помогали перевозить раненых.

После этого Крил стал свидетелем того, чего никогда не забудет.

Пока офицеры были в блиндажах, солдаты устроили символические похороны своих погибших товарищей: они выстроили около тридцати черепов в строю на открытой местности за траншеей и почтили их память. Кому принадлежали черепа, он не осмеливался спросить, но в ту войну такие вещи было легко раздобыть. Дул ветер, и кружились маленькие пылинки, покрывая эти черепа свежим слоем пыли.

Солдаты, все с одинаковыми пустыми глазами, прошли мимо, отдавая честь. Один парень, которого они называли Щепкой – потому что он был плотником в Найтсбридже – в конце концов не выдержал, упал на колени и начал рыдать.

К нему никто не подошел.

Солдаты стояли в своих заляпанных грязью ботинках и грязных шинелях, с винтовками "Энфилд" за плечами. Они были грязными, отчаявшимися, их глаза были огромными и пустыми, лица напоминали живые черепа. Они потеряли способность испытывать жалость.

Бёрк наконец подошел к Щепке и помог ему подняться на ноги, и Щепка прижался к нему, словно это было что-то, что он давно потерял и нашел снова.

- Дика больше нет, да? Он был моим напарником. Он был прямо передо мной, и чертов гунн достал его. Прямо в гребаную голову, - oн ткнул пальцем в грязные пятна на своей форменной рубахе. - Это мозги Дика. Они брызнули на меня. Они были в моих глазах и на моем лице. Это Дик. Бедный старый Дик. Он был таким хорошим другом. Что мне теперь делать, а? Что мне делать без моего напарника?

Но никто толком не знал. Все были разбиты, измучены, измотаны, как изношенная раньше времени проволока, и у них не было сил, чтобы сделать что-либо, кроме как вернуться в окопы и погрузиться в свой личный ад.