Изгой (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 58

— Артур? — услышав стук двери, Валериан обернулся к двери, — только скажи, что и у тебя плохие новости?! Вылетишь отсюда как тот гад, что не может дочь никуда пристроить, уже скоро старухой станет и всё без мужа! Где мне наследника брать?!

— Хм, ваше императорское величество, — сэр Артур сказал это с полностью серьёзным лицом, — вы ведь и сами ещё в полном расцвете сил. Покойная императрица, пусть земля будет ей пухом, и то бы это одобрила. Вспомните её последнюю волю на смертном одре.

Император задумался, внезапно его лицо всего на мгновение просветлено.

— Силён ты поднять настроение Артур, ничего не скажешь, я подумаю над твоим предложением. Ладно, давай свои плохие новости.

— Ну не всё прям уж так печально мой император, — тот подал бумаги в трёх кожаных папках, — как вы наверняка помните, в синей дела по экономике, к красной особо важные, требующие вашего личного ознакомления и резолюции, ну и зелёная, хорошие новости.

— Наверняка пустая? — Валериан приоткрыл её, увидев всего два листочка, которые там одиноко лежали.

— Даже так? — он вытащил машинописные листы и всмотрелся в строчки, — треть ТЭЦ смогли перевести на уголь? Так быстро? Ты же давал десять лет на это?

— Я попросил ускорить темпы замены котлов, — тот склонил голову, — электричество нам нужно, как воздух.

— Кто бы спорил, — собеседник продолжал внимательно читать, — придётся отказаться от всех парокаров и пароциклов? Вернуться обратно к лошадям?

— Временно мой император, мы начали замену вашего автомобильного парка на дрова и уголь, пусть не так быстро и эстетично, как на энергии душ, но лучше, чем ничего.

— Сколько уйдёт на переоборудование всех машин в стране?

— Мы решили не делать этого, просто начав выпуск новых на паре, а тем, кто при покупке сдаст свой старый автомобиль, будем предоставлять значительные скидки.

— Хорошая идея, одобряю! — закивал император, продолжая читать, но остальное было слишком мелким, поэтому он вернул скромные листы в зелёную папку и взялся за красную. Вот тут уже, привычно лежала целая стопка.

— Когда же она закончится! — взмолился он небесам, на что советник лишь пожал плечами. Знал бы император сколько тут было документов в самом начале, до его личного разбора, то он бы точно вырвал бы себе все волосы на голове.

— Энтони предложил постепенно отказываться от услуг ремесленников?! Энтони?! — у Валериана глаза полезли на лоб.

— Да ваше императорское величество, он ведь курирует этот вопрос, и обладает всей информацией. Посмотрите ниже приведены цифры, которые указывают с какой скоростью будут падать налоговые поступление в эссенциях человеческих душ в разрезе ближайших десяти лет. Нам нужно переходить на другой вид сборов.

— Ага, а это уже от тебя, — тут же понял Валериан, доставая новый лист, — серебряные и золотые монеты? Как тысячелетия назад?

— Лучшего сейчас не придумать мой император, — тот склонил голову, — ничему другому не будут доверять люди, когда духовные монеты выйдут из оборота. Я также предлагаю уже сейчас начать этот процесс постепенной замены, чтобы не вызвать множественных волнений. Какое-то время мы ещё продержимся на старых монетах.

Валериан стал просматривать остальное, но везде был только отказ, отмена, сокращение мощностей и перевод всё на те ресурсы, которыми пользовались в своё время их далёкие предки.

— Что с рождаемостью? — он отодвинул в сторону бумаги, которые могли вогнать в уныние любого.

— Без изменений мой император, тесты делаются теперь сразу в родильных домах, ни одного положительного теста.

— Семь лет! Семь грёбанных лет хаоса и разрухи Артур! И всё из-за одного единственного человека! Как такое может быть?!

Советник промолчал, не став ступать на запретную тропинку. Имя Рэджинальда ван Дира, как и целиком его рода, были вычеркнуты из всех дворянских книг Империи и навсегда преданы забвению. Такова была воля императора и она была выполнена в точности.

Валериан задумался о чём-то своём, и нехотя пододвинул обратно стопку бумаги.

— Чего притих, садись рядом, будешь объяснять, чего не пойму, — рыкнул он на советника, который тут же метнулся к своему креслу, подтаскивая его ближе.

Элиза и Энтони, лёжа на кровати взявшись за руки, тихо разговаривали, поглядывая на сына, который притащив откуда-то походную одежду, стал одеваться и распихивать по поясному ремню оружие и патроны. Затем достав с полки, где стояли сотни книг всего лишь две, положил их в мешок, на дне которого звякнули металлом судя по всему другие его личные вещи.

— Вельфор? — Элиза улыбаясь, спросила, — дорогой? Ты решил опять поиграть в ковбоев? Уже поздно, ночь на дворе.

— Сын! — исповедник повысил голос, видя, что ребёнок вообще никак не реагирует на слова матери. Такое было впервые, обычно не смотря на свою немоту, тот всегда слушался родителей.

Вельфор повернулся к лежащим на кровати и открыл рот.

— Вы заставили меня перейти ту черту учитель, за которую я никогда раньше не переходил, — проговорил он спокойным, чистым голосом, от самого факта существования которого, взрослые замерли.

— Поэтому, умрите спокойно, — он поднял руку и оба почувствовали, как их оставляют силы, лишая сознания.

— А мне пора, — он не поворачиваясь больше к замершим в последних смертельных объятьях биологическим родителям, забросил себе мешок за плечо и выйдя из комнаты, стал спускаться вниз по лестнице.

Была и правда ночь, так что бросившуюся было на шум дежурную служанку, умертвили с той же скоростью, что и супружескую чету до этого. Открыв окно императорского дворца, ребёнок закрепил верёвочную лестницу на перилах балкона и стал спускаться вниз.

— Ваше святейшество, — внизу его ждали коленопреклонённые и повзрослевшие Дамьен и Жули, которые с сияющими глазами смотрели на спускающегося сверху ребёнка.

— Бумаги, документы у вас есть? — он движением руки поднял их с колен.

— Конечно ваше святейшество, ведь я начальник сегодняшнего караула, — хмыкнул мужчина.

— Я рад, что вы поженились, — ребёнок прикоснулся к обоим, — довезёте меня куда нужно и я вознагражу вас.

— Ваша светлость! — оба вскрикнули в один голос, — как можно! То, что вы живы и позвали только нас служить вам, вот высшая ценность!

Ребёнок, хмуро на них посмотрев, лишь кивнул головой.

За императорским дворцом, на одном из подворьев, которые последнее время во множестве расплодились вокруг дворца, троица села на лошадей, и привязав заводных животных со скарбом и едой, двинулась в долгий путь, пропав в темноте ночи.

Жители итальянской рыбачьей деревушки, на самом дальнем краю страны, давно привыкли к странным новым соседям, которые пять лет жили с ними рядом. Древний старик, разменявший седьмой десяток лет, тем не менее и не думавший умирать своей смертью. Пожилая женщина, которая вела всю работу по дому, который они выкупили у прошлых владельцев за весьма приличные деньги и заплатив к тому же местным умельцам, сделали ремонт и обновили крышу, а также весьма странная молодая девушка, которая никогда не работала по дому и не помогала матери, а только что и делала, что выходила на дорогу, ведущую в деревню, и сидя на камне, весь день смотрела куда-то в даль. Её поведение удивляло всех без исключений, поскольку она вообще ничего не делала, а лишь сидела и ждала. Каждый день с восхода солнца и до самого вечера, уходя в дом лишь чтобы поспать и поесть, но на следующее утро всё повторялось снова и так каждый день, каждую неделю и месяц в году. Её не останавливали ни дождь, ни снег, ни холод и не жара. Кто бы когда не появился на дороге, она вскакивала с места, но буквально вскоре, снова замирала на камне печальной живой статуей.

Для местных, суеверных людей такой поведение было сверхстранным, вызывающим многочисленные слухи, но что более необычным было то, что её родители, если они были ими ей, никогда не упрекали её за это. Сами возились с лодкой, сетями, домом, но никогда и словом не упрекнули дочь за подобное поведение. Когда в один из голодных годов к ним в дом попробовали наведаться местные, оголодавшие молодые сильные парни, сбившиеся в банду, грабящие соседей, то но на утро оказалось, что они не вернулись в свои дома. Все знали, что они пошли в тот странный дом, но никто не видел, чтобы они оттуда выходили, как и то, что их больше вообще никто никогда не видел.