Н - 7 (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 49

— Впрочем, я доверяю вам на слово! — Нашел Георг в себе силы улыбнуться. — Уверяю, вы можете испытывать в мой адрес ту же степень доверия!

— Та же степень доверия. — Эхом произнес наемник.

— Я немедленно извещу правление Ганзы о радостном известии, — стараясь быть несуетливым, Ходенберг вновь поклонился. — Рассел, проводи меня на выход. Да снимите вы щиты! — Сорвался он на бесполезную охрану.

И только перестав ощущать тяжелый, чуть ли не физический взгляд в спину, достигнув выхода и отойдя на десяток метров от дворца, он вцепился Расселу в ворот.

— Что это за твари?! Ты знаешь это?! Они говорили имена?! Я чувствую русский акцент! Это твой сектор, твоего господина! Не лги мне, Рассел, деньги для тебя и твоей семьи все еще в моем кармане! Соврешь — сгною! И тебя, и всех твоих родичей! Всех найду, слышишь?! — Георга просто трясло, и желание выбросить испытанный ужас заставлял его раз за разом трясти уже предобморочное тело.

— Сен-ньор, сен-ньор… — бормотал Рассел, не пытаясь утереть кровь, хлещущую из носа.

Кажется, Ходенберг сам не заметил, как ему все-таки врезал.

— Я почувствую ложь, Рассел, — вкрадчиво произнес Ходенберг, пытаясь поймать блуждающий взгляд.

— Я не знаю, кто это, — бывший личный слуга Конрада смотрел прямо и открыто.

— Так попытайся узнать, — раздраженно отбросил он тело на траву, развернулся и пошел прочь.

Говорить про метро при чужаках золотой пояс не собирался, так что придется одолжить у Конрада машину… Впрочем, теперь это его машина.

«Надо будет загрузить аналитиков», — обеспокоенно думал он, шагая к гаражам.

Виртуозы, которых хотелось пнуть за бесполезность, только сейчас догадались выставить щиты.

Личный же слуга Аденауера еще некоторое время сидел на траве, шатая ставший подвижным зуб. Каждое нажатие отражалось болью, от которой сводило лицо. Но именно она позволяла надежно скрыть оскал злой улыбки и не выпустить наружу тихий, жаждущий отмщения, смех.

Ледяная вода обжигала пальцы, набираясь в подставленные ковшиком руки. От холода уже болели щеки и ныли зубы, но сонливость все никак не отступала. Душевой угол, выложенный желтоватой плиткой, стоял сухой — кристалл водного артефакта, проверенный прошлой ночью, помутнел и покрылся сетью мелких трещин. Следовало поумерить потребление — попытаться убедить в этом остальных и начать с себя.

Холодный свет лампы ванной комнаты делал отражение в зеркале сероватым, уставшим — или стоило обвинить в этом вчерашний день, хлопотный и беспокойный:

Электронный циферблат на столике возле раковины показывали начало одиннадцатого часа — непривычно тихого. Отель отсыпался. Да и пустовато внутри стало — гостей удалось спровадить к соседям. На свою беду, разжалованные гусары не догадались притвориться спящими, и смеющаяся, веселая толпа с вином и гитарой напомнила им, кто хуже татарина: а именно французы, немцы, итальянцы, испанцы, англичане и персонально ее светлость графиня де Дудинка. Молодежь желала кутить до утра, хозяева же немедленно передали свой протест по телефону.

— Говорят, у них завтра дела, бизнес, подписание контрактов с утра. — Прижав трубку к груди, пересказал юнкер возмущения соседей.

— Я-то тут причем?

— Говорят, мы их привели.

— Мы же им не собаку оставили. Пусть ухаживают за дорогими гостями.

Тем более, что мы уже подняли щиты и никого обратно не принимали. По отелю выжившим счастливчиком ходил Артем — он тоже отправился к гостям, чтобы увести вместе с собой всех заинтересованных в нем девушек (после сольного исполнения их прибавилось). Ну а далее зашел за угол и исчез. Вряд ли девушки в курсе талантов Шуйских, так что к общему веселью наверняка добавятся поиски пропавшего жениха.

— В отеле они успели фундамент погрызть — и это точно зная, где ты находишься, — намекнул я Артему.

— Ха! — Оглядел он соседнее здание, прикидывая, в какую сторону оно будет падать.

— Представляешь, какие они с утра злые будут? — Увел я его мысли в другую сторону и вызвал обеспокоенную задумчивость.

Правда, рассчитывал, что Артем в порыве самосохранения бесплатно перекопает мне артефакты в обратное положение, но вместо этого он заперся в подвале и всю ночь его укреплял. А потом обижается, когда его с медведем сравнивают. Те же повадки: уйти под землю и спрятаться от жены до весны.

Руслан Артемьевич деятельность подопечного оценил высоко и просил не препятствовать:

— Я такого прилежания за ним давно не помню.

Вот что делает с людьми любовь! Неразделенная, молодая, с перспективой тяжких телесных от действующей супруги.

Ощущения от всполохов Силы, творимой внутри подвала, были близки к тем, что создавало острие клинка в руках князя Давыдова — нечто легковесное, но обретающее Силу завершенности с последним символом.

Но если днем гудел воздух, то тут с завершенной строчкой осыпалась известка с потолка и дрожал от возрастающей тяжести пол. Рунами укреплял — родовыми, принадлежащими только Шуйским. Как и у господина полковника — запоминать и пытаться копировать возникающие в воздухе и на камне символы бесполезно. То, что мог увидеть глаз — лишь внешнее представление вкладываемых в начертанное смыслов. Одно Слово можно написать тысячами способов, и никто посторонний не разгадает его истинного значения.

— Он назад-то выберется? — Уточнил я.

Ощущение довольства на лице Руслана Артемьевича сменилось легкой тревогой.

Я же отправился портить людям настроение дальше: говорить о воде, о дежурствах на эту ночь и о том, что не следует подбирать раскиданные перед оградой артефакты, если нет желания постоянно драться с пришлыми. Зрелище драгоценных вещей на траве отпугивало чужаков надежней сплошного поля из человеческих костей — с такими предметами никто добровольно не расстается. Люди же менее знающие защиту преодолеть не могли.

Пытались портить настроение и мне. Застигнутая поздней ночью у открытого холодильника Ее Высочество, по всей видимости, желала найти что-то вкусное на пустых полках. Действо это не терпит свидетелей — так что, можно сказать, я сам нарвался.

— Есть рыбные консервы к белому вину, — откашлялся я со спины.

А как принцесса отскочила в сторону, изображая, что просто стоит мимо, загрузил в морозильную камеру рюкзак с головой Йорга Латтнера.

— ЭТО в холодильник? — Громко возмутились мне в спину, пока я трамбовал в отсек петли и лямки.

— Предлагаете оставить на улице?

— Я желала бы оставить ее на шее у владельца! — Зашипели в ответ. — Почему ты не убил Соломона Бассетта?! — А вот и первое обвинение нашлось.

Из разряда «я просила, а ты не сделал такую мелочь для девушки, подлец».

— Славный малый. Держит слово.

Честно, проще было выложить голову без рюкзака, но кто будет лечить сердечные приступы? В отеле полно людей, любящих по ночам заглядывать в холодильник.

— Эта тварь, торгующая смертью?!

— Ваша семья перестала продавать оружие? — Мельком оглянулся я назад.

Затворил дверцу — вроде, удачно получилось, не отжимает изнутри ничем.

— Это другое!

— Может быть, — не стал я спорить. — Я не ослышался, вы против гибели сеньора Латтнера?

— Ах, ты же не знаешь… — Смакуя, произнесла принцесса. — Даже не представляешь масштабов того, что натворил!

— Это вас царственный дедушка просветил? Разговаривали с ним?

Техника не фиксировала этот звонок. Впрочем, у Ее высочества непременно был независимый способ связи.

— Я ему ничего не сказала! У него хватает глаз и ушей в Любеке. Но да, он знает о смерти Йорга Латтнера. А днем Ганза сдала Конрада Аденауера, виновника похищения детей. Его тело передали на лодке.

— Приятно слышать.

— Дитриха ван Цоллерна, сеньора Дортмунда, убил Михаель ДеЛара. — Зло смотрела Ее высочество, будто говорили о ее родне. — Половина Ганзы мертва.

— Половина Ганзы еще жива.

— Это не имеет значения. — Категорично заявила принцесса. — Они не удержат контроль над филиалами. Со дня на день начнется захват офисов и складов.