Ветер и мошки (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич - Страница 41
- Предыдущая
- 41/46
- Следующая
Ужин продлился до конца «Поля чудес». Как Таня не отнекивалась, а съела все, и Камил видел, с какой скоростью улетала еда с тарелки. Олежке для тренировки в пальцы левой руки была вставлена вилка с сосиской, и он дважды, самостоятельно, смог поднести ее к губам. Правда, на второй раз устал так, что вилка выпала, и Камилу с большим трудом удалой поймать ее, готовую сигануть в кувырке с коленей.
— Приз — в студию! — крикнул восхищенный Якубович.
Кстати, слово они не отгадали. Слово было «Беллинсгаузен». Пили чай с шоколадом, и шоколад оказался на удивление вкусный. Василий тут же напомнил из отнорка, что еще бы он был фуфлом с ценой в целую бутылку.
Дурак, сказал ему Камил.
Ему было то хорошо, то неуютно, и беспокойно, тепло, холодно, жарко. Не удавалось даже уследить за сменой состояний. Душа похрустывала, сворачивалась и разворачивалась. То звала прыгнуть из окна и вернуться, то поцеловать Таню, то сплясать, то выйти и больше не появляться. Какие они тут все, звенело в Камиле. Какое оно тут все! Он вспомнил слова Волкова про чесотку изнутри.
Так и есть, так и есть!
— Ну вот, почти девять, — сказала Таня, когда вместо шоу на телевизоре появилась заставка скорых новостей.
— Уже? — удивился Камил.
— Мы, — сонно сказал Олежек.
— Да-да, сейчас я тебе постелю, — отозвалась Таня. — Василий, вы приподнимете Олежку на несколько секунд?
— Силы мои, конечно, уже не те… — сказал Камил.
Сдвинули табуреты, отнесли посуду. Камил взял Олежку на руки, как спортсмен — вес. Есть рекорд!
— Мы.
— Не мы, а я, — сказал Камил.
— Мы.
— Ну, если с этой стороны…
Таня разровняла постельное, что-то переменила, заправила клеенку, взбила подушку. Получилось быстро.
— Кладите нашего бойца.
— Кладу.
Камил опустил Олежку.
— Василий, я вам на кресле здесь, хорошо? — сказала Таня.
— Никаких возражений.
— Спасибо.
Благодарность прозвучала, как отголосок случившейся беды.
Пока Таня раскладывала новое постельное место, Камил пустым взглядом уставился в телевизор. Экран мельтешил картинками, но придать им смысл не получалось никак. Камил не смог бы даже сказать, что он смотрит — художественное кино, репортаж или короткие новостные клипы. Он чувствовал время, проходящее сквозь него.
А что, если сказать, что у него как раз не хватило времени? — подумалось ему. Возникли обстоятельства. Я не успел. Слишком много факторов…
Не хочешь ее убивать? — спросил из отнорка Василий.
Нет, сказал Камил.
Так не убивай, сказал Василий.
А как же «Ромашки»? Как люди там? — спросил Камил, сжимая руками голову. Если нет, значит, они погибли, и пусть? Можно и дальше?
Василий не ответил.
— Уф! — сказала Таня, сев на узкий язык получившейся постели. — Принимайте к использованию.
— Как ты? — спросил Камил.
— Лучше, чем раньше.
— Точно?
— Знаешь, я налопалась, наверное, и на завтра.
— Вот что сосиски животворящие делают!
— Ага.
Таня зачесала упавшие на глаза волосы. Несколько секунд она сидела, глядя на задремавшего уже Олежку.
— Кажется, он мычит и во сне, — шепнул Камил.
— Последишь за ним, если не трудно? — улыбнувшись, спросила Таня. — У него часто мышцы схватывает, и он просыпается от боли. Если сможешь помассировать…
— Хорошо.
— Я так-то сама проснусь.
— А вот знаешь, — сказал Камил, поднимаясь, — можно я покомандую?
Таня осторожно кивнула. Жестом Камил понудил ее встать с разложенного кресла, а потом, ойкнувшую, легко поднял на руки.
— Первое, — сказал он, обходя с ней диван, — ты сейчас отправляешься в свою комнату…
— Лечу.
— Едешь на гужевом транспорте.
— И?
Глаза Тани были широко распахнуты, и в них, ловя свет, дрожало странное, опасливое ожидание.
— И сладко спишь до утра, — объявил Камил.
Одним целым они протиснулись в проем.
— Ай, — сказала Таня.
— Что?
— Ногу ударила.
— Не знаю, не знаю. Твой Олег на перевозчика не жаловался.
— Так он не чувствует. А я чувствую.
— Тогда прошу прощения, не рассчитал.
— Прощаю, — кивнула Таня.
Коридор быстро кончился. В малой комнатке было темно, плотный тюль на окне не давал хозяйничать блеклому фонарному свету. Серым пятном проступало покрывало.
— Так, осторожно.
Камил опустил Таню на скрипнувшую кровать. Женщина вытянулась, раскинула руки.
— Все, можно спать?
— Нужно.
Камил, наклонившись, поцеловал Таню в щеку.
— Какой ты, — фыркнула она.
— Спи.
— Интересный ты человек, — Таня поймала край покрывала и повернулась, заворачиваясь в него. — Я самую капельку…
— Спи, — повторил Камил.
— Мне как-то с тобой спокойно, — тихо сказала Таня. — Совершенно посторонний мужчина, тридцать шесть лет…
Она вздохнула и засопела, уснув буквально за секунду. Камил прикрыл дверь и вернулся в гостиную. Телевизор мерцал беззвучной картинкой. В телевизионном мире кто-то кого-то встречал, искренне тряс руку. Вспышки фотоаппаратов выбивали из встречающихся улыбки, будто бонусы в видеоигре.
Олежек спал. Лицо его было напряжено, губы закушены, и Камилу почему-то казалось, что он видит сон про войну. Посидев немного перед экраном, Камил прошел на кухню, вымыл посуду, протер стол, убрал хлеб. Потом застыл у окна, разглядывая темный двор с единственным раздающим электрический свет фонарем.
В круге света стояла скамейка, на скамейке сидел человек в костюме. Сложенный плащ его лежал рядом. Заметив в окне Камила, человек помахал ему рукой.
Волков.
Камил показал ему ладонью, чтобы уходил. Волков покивал, но не двинулся с места. Шел бы ты, Волков. Душу выворачивало. Камил поежился, сел на табурет. Губы растянулись в оскал. Что ты за оперативник, в конце концов? — задергало в голове. Она — никто тебе. Вообще. Иди и убей. И забудь, что из тех, кого группам не получилось устранить, не было никого, кто послужил бы повторным проводником.
Как бы смысл в одной острастке…
Но ведь можно, можно, наверное, и пожалеть! — вспыхнуло в нем. Если просто включить голову, при чем здесь Таня? Ни при чем. Ее саму так шваркнуло и размолотило, что временные психорасстройства у большинства жителей «Ромашек» — сущие цветочки по сравнению с тем, что пришлось пережить ей. Три урода вот точно при чем. А она?
Мы же вслепую, бездумно — на!
Из гостиной чуть слышно мыкнул Олежек, и Камил, оборвав мысль, поспешил на голос.
— Где болит? — спросил он, склоняясь.
Олежек вращал глазами и возил по бедру левой рукой.
— Мы-ы-ы.
— Я понял. Давай только потише.
Закаменевшую мышцу Камил нашел быстро. Икроножная на правой. Пальцы у Василия были сильные, рабочие, десяток движений — и твердость ожидаемо сошла на нет, обе мышечные головки, латеральная и медиальная, опали, продавливаясь под ладонью.
— Лучше? — спросил Камил.
— Мы, — облегченно сказал Олежек.
— Как насчет общей программы?
— Мы?
Камил растопырил пальцы на обеих руках перед глазами лежащего, словно демонстрируя набор из десяти инструментов.
— У меня есть кое-какой опыт.
— Мы, — сказал Олежек.
— Понял. Приступаю. Сначала ложимся на живот.
Камил в два приема перевернул Олежку и какое-то время мял, массировал пальцами его шею, плечи и спину. Там, где замечал напряжения, надавливал сильнее, добиваясь расслабления мышц.
Олежек взмыкивал в подушку.
— Терпи, — сказал Камил. — Таня ведь также массирует?
— Мы.
— Мягче?
— Мы — а.
— Ах, мы — а!
Камил размял парню ягодицы, бедра, добрался до ступней. Выдохнув, перевернул, отер клиенту полотенцем потное лицо.
— Как состояние?
Олежек нашел силы улыбнуться.
— Мы!
Камил повел плечами.
— А я вот, не поверишь, никак не «мы». С непривычки — устал. Не практиковал давно. Как рука?
— Мы.
Олежек согнул два пальца.
— Ладно, — кивнул Камил, — мы и ее.
- Предыдущая
- 41/46
- Следующая