Александр Великий или Книга о Боге - Дрюон Морис - Страница 50

• Предыдущая
• 50/77
• Следующая

Он думал уже о четвертой столице Дария, расположенной на севере, – Экбатанах; там укрывался персидский царь. Армия возликовала, когда было назначено выступление, так как солдатам обещали, что сразу после победы над Дарием они вернутся в Грецию, чтобы весело истратить там свои сокровища и пожать плоды той славы, которой они себя покрыли.

Накануне выступления из Персеполя Александр дал большой пир в самом большом зале дворца, куда были приглашены все командиры и все друзья царя, а также их наложницы и возлюбленные. Из Суз, Вавилона, Тира, даже Мемфиса, по дорогам, отныне хорошо охраняемым, где были устроены многочисленные станции для смены лошадей, съехались все долговременные и мимолетные подруги, все гетеры, которых эти вечные скитальцы встретили на свсем победоносном пути, да еще несколько жен, похищенных у мужей, несколько свергнутых царевен и утешенных вдов. Это было пиршество не столько военачальников, сколько куртизанок. Филота был со своей македонской любовницей Антигоной, а Птолемей с Таис, бывшей женщиной легкого поведения из Афин, которая с ним теперь не расставалась.

Оргия длилась недолго и была достойна пиров Вавилона. Александр в то время все чаще оставлял свою сдержанность, которой еще недавно гордился, и находил удовольствие в вине – привычка, которую он так презирал когда-то в Филиппе. В тот вечер он, в венке из цветов, был не менее пьян, чем его гости, когда внезапно афинянка Таис с распущенными волосами и открытой грудью встала, держа кубок в руке, и начала говорить, вдохновленная вином: «О, я отомщена! Я щедро вознаграждена за все мучения, которые вынесла, бредя по дорогам Азии с твоей армией, Александр; боги даровали мне эту милость: я вкушаю пищу, пью вино и предаюсь любви в этом дворце, презрев гордыню всех царей Персии. Но мне было бы еще приятнее поджечь ради праздника обиталище этого Ксеркса, который сжег мои Афины; пусть оно пылает и освещает город; и мне хотелось бы самой поднести огонь и разжечь пожар на глазах у такого царя, как Александр, чтобы в грядущие времена люди говорили, что женщины из лагеря Александра заставили персов дороже заплатить за беды, причиненные Греции, чем все твои военачальники на суше и на море». Речь получилась несколько запутанной, но смысл ее был ясен. Патриотическая страсть – чувство, достаточно обычное у куртизанок и женщин легкого поведения, особенно в конце трапезы.

Все присутствовавшие женщины устроили овацию этой Таис, которая стояла, похожая на Эриннию, с растрепавшимися волосами и грудью, волнуемой гневом. «Царь, – кричали они, оборотись к Александру, – позволь нам отомстить за Грецию и поджечь дворец персов!»

Александр поднялся и ответил со смехом, что они будут удовлетворены. «Пусть мне дадут факел!», – воскликнул он.

Тогда все бросились к светильникам. Женщины дрались, чтобы захватить огонь, или вырывали у музыкантов, игравших на празднике, их флейты, кимвалы и тамбурины. Пьяные военачальники и полуголые куртизанки вопили, пели, размахивая факелами и ударяли в медь, следуя за молодым царем, увенчанным цветами и внезапно превратившимся в поджигателя. Таис была оказана странная честь первой поднести факел к обивке стен, а затем все побежали за ней из зала в зал и постарались разнести огонь на возможно большее пространство. Скоро пламя охватило обшивку из драгоценных пород дерева, кедровые балки и вырвалось из окон, озаряя ночь своими гигантскими отсветами. Солдаты охраны сбежались тушить пожар; но, увидев, что это дело рук самого царя, его полководцев и их прекрасных возлюбленных, они присоединились к пожигателям, оставили свои ведра с водой и понесли огонь в многочисленные постройки, из которых состоял дворец. Исступление охватило весь город. Персеполь, уже опустошенный грабежом, окончил свое существование в чудовищном костре.

Когда на следующий день около полудня Александр проснулся в палатке, которую ему поставили в саду, он взглянул на город и не узнал его. Рухнули не только крыши домов, но и их стены, сделанные из легких материалов. Стояли только высокие каменные дверные рамы, выстроившиеся насколько хватало глаз и раскрытые в никуда. Воздух был насыщен терпким запахом дыма. А Александр ничего не помнил. Пришлось ему рассказать, как он провел эту ночь. «Так это сделал я?» – промолвил он.

Теперь он хотел только одного: скорее пуститься в дорогу к последнему убежищу Дария.

Ненависть, так же как и любовь, укрепляет дух и питает мысль. Эта взаимосвязь усиливается с каждым сражением, и, если ненависть была достаточно сильной, то потерявший своего врага становится таким же обездоленным, как утративший свою жену или возлюбленную.

Экбатаны находятся на таком же расстоянии от Персеполя, как Персеполь от Вавилона. Александр прошел этот путь за один месяц в конце весны. Но когда он прибыл в четвертую столицу Дария, самого Дария там уже не было. Не имея возможности противопоставить армию, достаточную для ведения сражения сомкнутыми боевыми рядами, персидский царь отступил к дальним восточным землям Бесса, своего двоюродного брата, сатрапа Бактрии. По любопытной игре судеб, в то время как во власти Александра оказалась мать Дария, которую он окружил сыновней заботой, в числе последних верных вассалов, сопровождавших Дария в отступлении, был Артабаз, отец Барсины и тесть Александра.

В Экбатанах, принесенных ему в жертву и уже ненужных, Александр, казалось, чувствовал себя растерянным в течение нескольких дней. Здесь он узнал, что его наместник Антипатр разгромил в Греции спартанцев, а их царь Агис был убит. Но мысли его были далеко, и он не испытал никакой радости от этих известий. «Сражение мышей», – сказал он, когда ему сообщили эту новость.

Единственной его заботой оставался Дарий. Армия устала, солдаты и их предводитель были в равной мере разочарованы. Им говорили об Экбатанах как о конечной цели. Но грандиозное сражение, подобное битвам при Иссе и Гавгамелах, взволновало бы их меньше, чем перспектива быть вновь втянутыми в походы по незнакомым дорогам.

Александр принял решение отпустить фессалийцев, которые, казалось, особенно остро испытывали тоску по родине. Им раздали две тысячи талантов сверх причитавшегося им жалованья с тем, чтобы они возвратились в Элладу тратить это богатство и рассказывать о своих подвигах. Он дал обещание остальным войскам распустить их, когда подойдет их очередь.

Куда же он сам собирался направиться? Он часто говорил о возвращении в Македонию, но это скорее напоминало желание разбогатевшего человека вернуться в жалкую лачугу своего детства. Что он будет делать в Греции, ставшей для него слишком тесной? В его глазах она не имела других достоинств, кроме того, что она воспитала его в детстве как полубога и дала ему солдат для побед. Он мечтал увидеть ее снова, но можно лелеять мечту и не осуществлять ее.

Персеполь был сожжен, Сузы он не любил. Но в его владении находились Вавилон и Мемфис, столицы Амона, и, что особенно важно, Александрия в Египте, город, носивший его имя, который начал заселяться, и где заканчивалось строительство царского дворца. «Вот туда я и возвращусь… после того, как Дарий будет низложен, – сказал он, – ибо до тех пор, пока он не будет лишен короны, мое дело не будет завершено».

Он оставил казну в крепости в Экбатанах и поручил охранять ее своему другу Гарпалу, которого он сделал правителем сатрапии Мидия, вмещавшей территорию в два раза большую, чем Греция и Македония, вместе взятые. Он разделил войска на три части: одну оставил в Экбатанах; Парменион должен был вести главные силы армии спокойными переходами; сам Александр в сопровождении легкой войсковой колонны ушел вперед на восток. Его сомнения длились не более одной недели.

В летние месяцы на землях Мидии стоит невыносимая жара. В этой полупустынной стране, где днем бывает настоящее пекло, двигаться можно только ночью. Дезертиры и отставшие от персидской армии воины, изможденные, растерянные, похожие на загнанных животных, сдавались без сопротивления. То, что осталось от армии Дария, рассыпалось подобно изношенной ткани и оставляло клочья в горах, на тропинках, на унылых плато. Все пленные утверждали, что Дарий ушел далеко вперед и догнать его невозможно, а всадники Александра уже задыхались от дневного зноя и во время тяжелых ночных переходов.

• Предыдущая
• 50/77
• Следующая