Последний сын - Андреев Алексей - Страница 54

— У моря города немного другие, — отвечала, гладя руку сына, Фина.

Когда Телль рассказал о том, как они жили у Нины, жена задумалась.

— Она бы вас оставила у себя, — сказала Фина. — Надо было попросить.

— Да ну, там нацпол следил за нами, — не согласился Телль.

— Думаю, она нашла бы выход из этой ситуации.

Телль решил: надо попытаться снова уехать. Он даже договорился на работе, что его отпустят. Но разрешения на выезд в городской управе ему больше не дали.

— Раз в год. В этом году вы уже ездили.

Хорошо, что он не успел поделиться с Финой о своих планах. Сам Телль привык к неудачам, но вот для жены это стало бы еще одним ударом. Он жалел Фину, поэтому до сих пор не мог ей рассказать о своем разговоре с Ханнесом и о том, какое сын принял решение. Понимал Телль, что и молчать нельзя, тем более — дней у них оставалось все меньше.

Рассказал Фине сам Ханнес. Он видел, что отцу не хватает духа, а мать скоро не будет находить себе места. Фина слушала сына, не отводя глаз, хотя от стыда и бессилия ей хотелось зажмуриться, и не прерывая, хотя слова Ханнеса рвали ей сердце.

— Вы можете не принимать решение этой инспекции или комиссии. Но есть и мое решение. И оно — такое, — закончил сын.

Мать опустила взгляд. Ханнес подумал, что она смирилась, но Фина смотрела на него уже по-другому. В ее глазах сын видел гнев.

— Ответь сам себе: ты согласился бы умереть, не будь этого решения?

— Конечно нет, — Ханнес, чуть улыбнувшись, взял Фину за руку. — Мам, не сердись на меня.

— Я не на тебя сержусь, — покачала головой мать. — Ты один здесь молодец.

Нет, сын не сдался. Ханнес просто хочет спасти ее с Теллем. И он знает, что сделать это можно только так.

— Ты даже не представляешь, какой у нас замечательный сын! — сказала Фина мужу, дождавшись, пока Ханнес заснет.

Своим тугим, неповоротливым умом Телль понял, что за разговор у них был.

Телль с Финой отдавали себе отчет в том, сколько у них остается дней. Они понимали, что и Ханнес это знает, но спросить про такое у него не могли. На работу по утрам родители выходили с тяжелым сердцем. Шли молча, и каждый переживал об оставшемся дома сыне.

— Как ты думаешь, Ханнес действительно спит, когда мы уходим? — не выдержала однажды Фина.

Телль остановился. Опустив руки в карманы, он сосредоточенно нахмурился.

— Да, — подумав немного, уверенно кивнул Телль.

Фину ответ мужа не успокоил.

— Почему ты так считаешь?

— Сын бы вышел из комнаты или начал читать, а для этого — включил бы свет.

— Почему ты не думаешь, что он просто лежит, дожидаясь, пока мы уйдем, чтобы нам было спокойнее? А мы ведь его оставляем на весь день. Весь день он один на один с мыслями о том, что его ждет! Получается, сколько дней Ханнес проводит так? Мы должны быть с ним рядом, но, вместо этого, идем на работу. Нужна такой ценой эта работа?

— Ты сама говорила, что у Ханнеса должно быть свое время, когда он может побыть один… — начал Телль.

— Верно. Но ты сам посчитай, сколько у нас из-за работы остается времени на сына? Не знаю, как ты, а я захожу в кабинет и сразу забываю обо всем, кроме того, что у меня на столе. А в конце дня, спохватившись, бегу домой. Получается, в нашей жизни работа важнее всего.

Фина была права абсолютно. Но как по-другому — ни она, ни Телль не представляли. Бросить работу? Хорошо, — а на что потом жить? Да, работа затягивала. Да, она забирала время, жизнь, но она еще и отвлекала. В этом трудно признаться, но невозможно, просто невозможно думать только о том, что будет с Ханнесом.

И все же Телль понимал: пройдет время, и они с Финой станут горько жалеть об этих прожитых не рядом с сыном часах, которые за столько лет сложились в годы.

На перекрестке, где их пути расходились, Фина повернулась к мужу.

— Все-таки они знают, что делают. Чем дольше тянется время, тем тяжелее нам. А быстро исполнил их решение — и все сразу закончилось. Они это знают. Одно одинаково: что ждать до последнего, что сделать все быстро, — все равно с этим жить.

Вздохнув, Фина пошла своей дорогой.

— До вечера! — крикнул жене Телль.

Фина словно не слышала его. Глядя ей вслед, Телль думал, что, наверное, сейчас от него нужны были какие-то другие слова.

***

Фина договорилась с Ханнесом, что после работы они пойдут в магазин посмотреть домашних животных.

— Думаешь, уместно сейчас кого-то покупать сыну? — с сомнением спросил Телль жену.

— Ханнес и так жил без многого из того, что было у других ребят, — в голосе Фины звучало сожаление. — Мы очень виноваты перед ним. Тут уже что ни делай — всего мало.

Ханнесу было четыре годика, когда он попросил у мамы котенка или маленькую собачку. Фина хотела купить щенка, однако это оказалось не так просто. Даже на хомяка и морскую свинку требовалось разрешение. Оно продавалось в инспекции по домашним животным, сокращенно — домжив. Там записывали будущую кличку питомца, а потом проверяли, как он отзывается на нее.

Делалось это для того, чтобы граждане (из любви, конечно) не называли своих песиков, котиков и особенно хомячков в честь Нацлидера. Давно еще у коллеги Фины был кобель с такой кличкой — большой, породистый. Как заметила Фина, это отличало кобеля от того, в честь кого его назвали. Коллега гордилась своим псом и пугала им играющих у нее под окнами детей. После соседской жалобы на кличку пса у коллеги изъяли.

Вдобавок, за домашнего питомца нужно было платить налог. А владельцам собак и кошек начисляли еще за уборку территории, поэтому этих животных мало кто держал. Проще всего было завести хомяка или рыбок: не шумели, не лазили на окна, и выгуливать их не требовалось. Вот только никого из них маленький Ханнес не хотел.

Раньше, в годы своей юности, Телль запросто бы нашел сыну щенка на улице. Но теперь, когда объявленная Нацлидером война с бродячими животными давно выиграна, они остались только в магазинах Нацприроды или отделе зоотоваров Детского мира, который все называли живым уголком.

Туда Фина как раз и собиралась с Ханнесом. Они решили, что сын будет ждать ее у аптеки, где он покупал матери мазь от ожога. Аптека та находилась как раз по дороге к Детскому миру.

Едва закончилась смена, Фина пулей выскочила из проходной. Про ногу, осторожность, она даже думала. Ей главное было поскорей добраться до аптеки. Сын, конечно, говорит, что уже большой, но вдруг он ключи потерял или не вообще не смог закрыть дверь квартиры? К тому же вечер, все с работы идут, стемнело — мало ли?

Возле аптеки Ханнеса не оказалось. Мысль о том, что могло случиться нехорошее, начала расти в голове Фины. Быстро в уме перебрав варианты, она зашла в саму аптеку. Ханнес стоял спиной к матери, спокойно разглядывая витрину.

Напряжение отпустило Фину. Выдохнув, она оперлась о дверной косяк и устало наклонила голову набок. Ханнес, увидев, что аптекарь смотрит в сторону двери, обернулся.

— Мама, привет! — сынрадостно махнул рукой.

— Давно меня ждешь, родной?

От нежности, с которой мать обратилась к нему, Ханнесу стало неловко.

— Я думал, ты придешь позже, и решил посмотреть тут… — оправдывался он, стесняясь наблюдавшего за ними аптекаря.

Фина кивком головы позвала сына к двери. Они вышли на улицу и не спеша направились к Детскому миру.

— Ты о чем-то говорил с продавцом в аптеке? — спросила мать, остановившись так, чтобы сын видел ее лицо под светом фонаря.

— Да. Про слуховой аппарат. Оказывается, их никогда не продавали в аптеках. Все делалось через поликлиники, — сказал Ханнес. — Как я понял.

— А что ты смотрел, когда я пришла? — дойдя до другого фонаря, снова остановилась Фина.

— Соски для малышей, — Ханнес едва не рассмеялся. — Такие забавные. У меня такая же была?

— Да, и не одна, — ответила Фина и показала на фонарь. — Тебе хорошо видно с таким светом?

— Хорошо.

Детский мир сверкал желтыми гирляндами. С краю длинной-предлинной витрины стояли большие и маленькие манекены в военной форме. Рядом с ними были игрушечные танки, самолеты, а сзади — государственный флаг. Ханнес разглядывал солдатиков у ног манекенов, а Фина искала глазами игрушки или одежду для девочек. Они прошли вдоль всей витрины, но там дальше были куклы в форме военных медсестер и в рабочих комбинезонах.