Тринадцатый апостол. Том I (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 39

— Как же я ненавижу его, Антония! Его и эти пиры, на которых он никогда не упускает случая унизить меня!

— Терпи, Гай… терпи и продолжай притворяться. Иначе разделишь судьбу своей гордячки матери и своих глупых братьев.

Пожилая матрона тяжело вздохнула и поднялась с кресла, откуда наблюдала за сборами внука. Властным жестом отослала прочь раба, помогавшего ему облачиться в юношескую тогу с цветной каймой. Гай ненавидел ее и мечтал побыстрее надеть взрослую длинную тогу из отбеленного полотна, но Тиберий все медлил и медлил с признанием внука совершеннолетним, словно получал особое удовольствие, мучая его неопределенностью.

Антония, приблизившись, расправила чуть неровную складку на плече внука. Сделала шаг назад и еще раз придирчиво окинула Гая взглядом. Едва заметно поморщилась за его спиной, пока парень рассматривал себя в отполированном до блеска медном зеркале и корчил рожи своему отражению.

Боги, ну почему у ее превосходного сына Германика родилось такое ничтожество?! Ни стати отца, ни красоты матери, ни характера двух великих прадедов — Октавиана Августа и Марка Антония. Даже ума не досталось от деда Марка Агриппы. Дурачок Гай еще и стыдится его из-за безродности Випсаниев — придумал себе, что мать Агриппина родилась от связи Юлии с собственным отцом, императором Августом. Совсем сдурел… И кажется, единственное, что он взял от всех своих предков — это беспутство бабки Юлии. Подумать только — потомок великих мужей Рима пляшет на сцене и шляется ночами по притонам, обрядившись в женское платье и накладные волосы! А когда она застигла его в спальне Друзиллы?! Каким чудовищем нужно быть, чтобы совратить собственную сестру, которой едва исполнилось тринадцать лет?!

Широколобый, с редкими волосами и тощей шеей — он весь был какой-то несуразный, долговязый, с огромными ступнями. А эти безумные глаза на бледном лице? А его дурная привычка корчить рожи перед зеркалом? Вот и сейчас — сделал такое надменное лицо, словно репетирует уже роль императора. Антония отвела раздраженный взгляд от фигуры внука и взмахом руки велела ему уходить. Не хватало еще, чтобы Сеян счел опоздание Гая за отсутствие почтения к нему или проявление гордыни. Сама же почтенная матрона вернулась в кресло и погрузилась в невеселые раздумья…

…Когда много лет назад сивилла из Кум предрекла Антонии, что ее сын и внук станут императорами, материнское сердце не сомневалось — императором будет Германик! А приказ Августа Тиберию усыновить племянника, только утвердил ее безоговорочную веру в предсказание. И ведь даже легионы отказались поначалу признать Тиберия, когда умер Август, и предложили принять верховную власть Германику! Но нет, ее сын был слишком благороден и верен долгу, за что потом и поплатился жизнью. И если уж Ливия извела всех Юлиев, расчищая дорогу к власти своему сыну Тиберию, то стоило ли ждать, что тот потерпит соперника в лице племянника?

Так что сивилла ошиблась насчет сына-императора, ведь то, что Принцепсом может стать другой ее сын — Клавдий, даже смешно принимать в расчет. Этого глупого, болезненного человека природа начав создавать, так увы, и не закончила. И теперь Антонии оставалось надеяться, что следующим императором станет уже один из внуков: или Гемелл — сын ее дочери Ливиллы и покойного сына Тиберия — Друза, или же Гай — сын Германика и Агриппины. Но внуки пока еще слишком молоды, а к власти уже неудержимо рвется Сеян. Долго ли они все проживут при таком регенте, если у него свой собственный наследник имеется — сын Страбон? Это ведь только дурочка Ливилла думает, что раз она спит с Сеяном, тот пощадит ее. Нет… Так же как Ливия извела Юлиев, Сеян изведет Клавдиев. Так что дайте боги здоровья Тиберию и долгих лет жизни!

В последние месяцы до Антонии все чаще стали доходить тревожные слухи, что Сеян готовит заговор против Тиберия. Явных доказательств этого не было — Сеян был достаточно осторожен, но слухи множились и множились, расползаясь по Риму. Антония, конечно, намекнула кому следует, что доказательства будут щедро оплачены, но это все дело не быстрое. А потом еще нужно будет найти надежного человека, который бы донес это до ушей Тиберия. В том, что Рим кишит его осведомителями, она не сомневалась — старый паук хоть и сидит безвылазно на Капри, хоть и делал вид, что всецело доверяет Сеяну, но глаз с него не спускает. И о заговоре, он, конечно, уже знает. Но это не отменяет того, что свою преданность императору им с внуком доказывать все равно придется, если они хотят остаться в живых. Здесь уже нужно выбирать: или дочь, или внуки…

…Хмурый Калигула тем временем, уже вышел из портика римского дома Клавдиев, где они теперь жили с младшей сестрой Юлией Друзиллой под крылом бабки Антонии. Этот большой дом, принадлежавший еще прадеду и завещанный им потом пробабке, стоял на Палатинском холме, рядом с дворцом Августа и воздвигнутым им храмом Аполлона, в портиках которого была библиотека. Сам нынешний глава рода — дядюшка Клавдий — предпочитал жить подальше от римских интриг и суеты, поэтому зимой обитал на вилле под Римом, а на все лето перебирался в Компанию, и практически не появлялся в родовом доме. Но дядя мог себе это позволить — в политику он не лез, к нему оба правителя — и Тиберий, и Сеян — относились с пренебрежением, и даже с презрением. Его вообще никто в Риме не воспринимал всерьез, хоть он и женился по приказу Тиберия на сводной сестре Сеяна — Элии Петине. Недавно у супругов родился ребенок, но и здесь Клавдию не удалось порадовать принцепса еще одним наследником — у пары родилась дочь. Жалкий неудачник…

Во дворе юношу уже ждали носильщики. Он сел в расписной паланкин, махнул рукой, давая знак охране отправляться. Охрана окружила носилки и кортеж тронулся. Дворец Сеяна находился на южном склоне Палатина, поэтому кратчайший путь лежал мимо Форума. Впереди побежал молодой раб, выкрикивая дорогу, толпа послушно пред ними расступалась. Солнце уже клонилось к закату, в римском воздухе повеяло прохладой.

Вскоре они повернули на Форум, где в погожие дни, перед заходом солнца, всегда вился праздный люд в надежде на какое-нибудь развлечение, а при большой удаче — и на приглашение в гости от кого-нибудь из знакомых. Близился вечер, и пора уже было определяться с ужином. Римляне бродили меж колонн, слушали и пересказывали друг другу последние новости, делились сплетнями, глазели на проплывающие мимо носилки с известными особами. Кто-то еще спешил до заката совершить покупки в лавках, коих было превеликое множество в домах, окаймляющих часть Форума напротив Капитолия.

Толпы людей прохаживались под аркой Августа, сидели на ступенях храма Юлия Цезаря, другие гуляли среди огромных колонн святилища Кастора и Поллукса или сновали вокруг небольшой кумирни Весты. Где-то рядом раздался дружный смех толпы, и Калигула сделал знак охране остановиться возле оратора, что витийствовал на ступенях Форума. Пожилой мужчина размахивал руками перед группой бедно одетых горожан:

— … позор нам и стыд! Великий римский народ погряз в разврате! Час тому назад я был в лавке почтенного Публия и знаете, что мне сказал этот торговец свитками?

Оратор сделал многозначительную паузу и обвел суровым взглядом толпу. Римляне терпеливо ждали, лузгая жареные в золе орешки, купленные тут же у шустрого уличного разносчика.

— Он сказал, что в прошлом месяце продал больше всего сочинений проклятого Гая Катулла.

На лицах горожан в толпе появилось полное непонимание. Заметил это и оратор:

— Ну как же…? Кто не слышал его отвратительных стихов, полных бранной ругани? В своем шестнадцатом стихотворении Катул живописует насилие над женщинами, смакует их…

В толпе радостно засвистели, засмеялись над оратором, обличающем пороки римлян. Рассмеялся и Калигула. Весело процитировал для себя по памяти один из известных стихов Гая Катулла, которого сам перечитывал не раз и не два

—…Вот ужо я вас спереди и сзади,

Мерзкий Фурий с Аврелием беспутным!