Первым делом (СИ) - Тамбовский Сергей - Страница 7

— Не части, — сказал он, записывая мои ответы. — Ладно, это всё мы проверим, не наврал ли ты тут чего. А что ты делал в режимной зоне? — строго сдвинув брови, продолжил допрос он.

— Рыбу ловил, товарищ командир, — со светлой улыбкой ответил я, — есть-то хочется.

— Там нельзя ловить рыбу, — так же сурово продолжил лейтенант.

— Ну я же не знал этого…

— Незнание не освобождает от ответственности… а что ты вообще тут делаешь, в Варнакове, если живёшь и работаешь в Горьком?

— Так подрядились мы с товарищами починить общежитие в Лядах, вот вчера и начали…

— В Лядах? — удивился лейтенант. — Нет там никаких общежитий.

— Ну как же нет, если мы вчера туда все свои вещи забросили, — взволновался я, фронт работ определили и ночь переночевали в нём.

— Где оно там находится, покажи, — и он сунул мне под нос карту-пятидесятку, никогда раньше я не видел таких подробных карт.

— Вот здесь примерно, — я ткнул пальцем в место между магазином и выездом в Макарьево. — Утром по крайней мере стояло здесь.

— Пошли посмотрим, — встал он из-за стола.

Я тоже встал и мы вышли на свет божий. Лейтенант сказал мне стоять у ворот и ждать, а сам ушёл куда-то вбок, видимо отдать распоряжения. Потом вернулся, расстегнул кобуру и сказал мне:

— Идёшь строго, куда я скажу, шаг в сторону буду рассматривать как попытку к бегству, оружие применю без предупреждения. Пошёл.

И мы гуськом вышли из ворот лагеря.

— Идёшь впереди меня на два метра по этому вот просёлку, никуда не сворачиваешь. Понятно?

Я кивнул, чего уж тут непонятного. Так мы и дошли до Лядов, никого не встретив — я попытался было разговорить этого нквд-шника, но безуспешно, не отвечал он ни на мои вопросы, ни на отвлечённые предложения. А в конце концов предложил мне просто заткнуться. Я в принципе всё уже понял на дальних подступах к Лядам — не было там никакой общаги на том месте, где я её утром оставил. Так что теперь надо тебе как-то изворачиваться, Веничка…

— Вон магазин, вот выезд в сторону Макарьево, — тем временем сообщил мне лейтенант, — показывай, где тут твоё общежитие притаилось.

— Да вот тут же, товарищ командир, — я широким жестом указал на поляну, где должна была стоять наша общага, — но я что-то ничего не понимаю, нет его…

Попытка побега

Одновременно я широким скользящим шагом сместился за спину лейтенанта и попытался произвести заднюю подсечку, но лейтенант был совсем не таким дураком, каким я его представил, поэтому он резко подпрыгнул и ушёл от подсечки, одновременно вытащив из кобуры револьвер. Я по инерции попытался повторить подсечку, но получил в ответ выстрел в район ног… мимо, конечно, но ситуацию я понял.

— Всё, начальник, — сказал я, высоко подняв руки к небу, — это была моя ошибка, больше не буду.

— Значит, ещё одну статью ты только что заработал, — весело отвечал мне начальник, — сопротивление представителю власти, сопряженное с насилием над личностью, статья 73 УК РСФСР, от года и выше.

— А может, договоримся, начальник? — сделал хилую попытку я, — свидетелей-то нету ни одного, кто подтвердит?

— Ну, может и договоримся, хотя не вижу, что ты можешь мне предложить взамен…

Лейтенант изучающее посмотрел на меня несколько секунд, а потом скомандовал разворот и движение в сторону лагеря в прежнем порядке — шаг в сторону считается за побег, а оружие он применяет без предупреждений. Я взял руки за спину, и таким вот образом мы снова добрались до дознавательской камеры.

— А теперь, друг ситный, рассказывай всю правду, — задушевно сказал он, закуривая очередную папиросину, — до сих пор я от тебя одно враньё слышал. Подробно давай, если не хочешь высшую меру получить.

Я прикинул кое-чего к носу и решил всю-всю правду таки не выкладывать, только ещё хуже себе сделаю, так что ограничимся полуправдой… или четверть… как уж пойдёт.

— Слушай меня сюда, лейтенант, — сделал я страшные глаза, — на самом деле я никакой не студент, а сотрудник второго управления НКВД, третье отделение, борьба с контрреволюционерами украинской, белорусской и угро-финской национальности, а звание у меня младший лейтенант госбезопасности.

— Да ты что? — сделал вопросительное лицо дознаватель. — И кто же у вас там за главного сейчас?

Проверяет, сука, в сердцах подумал я, они ж там, как обезьяны в джунглях сейчас меняются, не уследишь…

— Кобулов Богдан Захарович, — ляпнул я наконец и понял, что попал… тогда решил добавить убедительности, — но ходят слухи, что он вот-вот на повышение пойдёт, а за него будет его первый зам Серов.

— А до Кобулова кто там рулил? — уточнил начальник.

— До него Литвин, а до Литвина Агранов, а до Агранова Курский, времена сейчас сами знаете какие.

— Ладно, убедил, — вяло отреагировал тот, прикуривая новую папиросу от старой. — А теперь расскажи, друг ситный, что второму управлению НКВД понадобилось в нашем захолустье? У нас ведь с украинцами и белорусами дела обстоят не очень… не сказать, чтоб никак — может с десяток во всем лагере найдётся.

— Зато угро-финнов у вас тут навалом, — угрюмо продолжил я, — каждый второй поди…

— И что там с контрреволюцией среди этих ваших угро… финнов?

— А вот это, товарищ лейтенант, — сказал я напрямик и не увидел требований заменить товарища на гражданина, — уже совсекретные сведения, сообщать которые лицам без соответствующего допуска я не имею права.

Лейтенант нервно побарабанил пальцами по столу, потом полез за новой папироской, не нашёл её в коробке, выбросил смятую коробку в урну и родил наконец финальную фразу:

— Ну если соврал, смотри! Живым отсюда не выйдешь… а пока посидишь в одиночке, — и он подошёл к двери и громко крикнул, — Баранов!

На крик явился угрюмый сержант госбезопасности с неприятным взглядом и сросшимися бровями, серийный маньяк просто какой-то.

— Баранов, определишь этого фрукта в седьмую камеру. Никого не подселять, кормить по второму графику. Если у него возникнут вопросы, записывай, мне потом передашь.

Я встал, убрал руки назад и двинулся по коридору БУРа направо, куда показал мне дулом винтовки Баранов. Двери в камеры были тут с обеих сторон, не деревянные, стальные, выкрашенные свинцово-серой краской. Хер их выбьешь, даже если сильно захочешь. Лейтенант сопроводил меня дорожку такими тёплыми словами:

— Сейчас составлю запрос в Москву, почта у нас тут работает не очень быстро, так что ответ придёт через неделю, тогда и продолжим разговор. А пока отдохни в камере, мы тут посоветуемся, что с тобой в эту неделю делать.

И угрюмый сержант Баранов быстро и ловко определил меня в камеру этого самого Барака Усиленного Режима. Три на три метра, в углу двухэтажные нары, сортир и умывальник отсутствуют как класс кулаков. Спросил у сержанта, как же быть, если по маленькому захочется — тут в ответ буркнул, что вывод до ветра три раза в сутки, после приёма пищи. Очень здорово…

Хорошо, что сейчас не зима, думал я, прогуливаясь по диагонали своего узилища, так больше шагов получалось, чем если б параллельно стенам. Всё время сидеть или лежать на нарах оказалось невмоготу уже к концу первого дня. Кормили тут какой-то баландой, смотреть даже на которую было тошно, но я заставлял себя проглатывать всё до конца, калории, они совсем не лишние будут.

А ещё я напряжённо думал над тем, что делать, когда из Москвы придут сведения о том, что я всё наврал. Один день из семи уже прошёл, так что давай, голова, соображай быстрее, а то засыпемся… Но, к сожалению, ничего, кроме побега, в голов мне не приходило, а как отсюда убежишь, из этого БУРа? Лагерь между тем жил своей жизнью, к которой я нет-нет, да и прислушивался поневоле. Ничего особенно интересно я не услышал, но то, что мою фамилию пару раз громко упоминали с добавкой «зэка», меня заинтересовало. Ведь это вполне мог оказаться тот самый дедов брат, оттянувший здесь срок примерно в эти годы.

Через сутки моего заточения сержант Баранов скомандовал мне «на выход без вещей», на что я сказал, что все мои вещи на мне, так что… А он грубо сказал мне заткнуться, взять руки за спину и следовать по коридору до конца. А в конце коридора меня ждал всё тот же лейтенант… а кстати, как его зовут-то, я так и не выяснил, не представился он. Ладно, пусть будет просто летёхой.