Первым делом (СИ) - Тамбовский Сергей - Страница 31

— Хто яго знаить, якие вы червонные бойцы, — туманно сказал он, — це треба прояснить.

Достали мы и красноармейские книжки — в них Михась даже и заглядывать не стал, сунул их в боковой карман ватника, а нам гаркнул:

— Руки за голову, встали и пошли в коровник! Девка тут остаётся.

Делать нечего, мы с Толей выполнили все их требования. А в коровнике кроме поросёнка и десятка кур оказался ещё и погреб, и крышка в него была уже гостеприимно раскрыта.

— Полезайте! — скомандовал Михась.

— Ты бы хоть документы посмотрел, — напомнил ему Толик, — прежде чем нас запирать-то.

— Успею ишшо, — хитро усмехнулся тот и прикладом добавил мне ускорения по направлению к погребу. — Сидите тихо, а мы пока про вас справки наведём, — сказал он, запирая крышку погреба на засов.

Внизу было темно и прохладно, в загородочке вдоль одной стенки лежала картошка, рядом свёкла с морковкой, а рядом с лесенкой стояли крынки с чем-то жидким, наверно с молоком.

— Зря я тоже самогонки не накатил, — глубоко вздохнул я, — не так погано на душе было бы. Что делать-то будем, командир?

— Для начала проверим крепость запора, — ответил он после недолгого размышления, — вдруг выбить удастся.

Я дёрнулся наверх, но он удержал меня за рукав.

— Не прямо сейчас, пусть они уйдут подальше.

— А ведь Михась этот мог и караульного какого-нибудь оставить, — вслух начал размышлять я.

— Вот заодно и проверим — он ведь голос подаст, если мы крышку выбивать начнем…

Крышка погреба оказалась очень прочно запертой, не смогли мы с Толиком её вышибить ни по одиночке, ни совместно. Отдышавшись, Толя спросил у меня:

— Какие ещё будут предложения?

— Всё, я иссяк, — немного подумав, ответил я, — больше ничего не могу придумать, кроме того, чтоб сидеть на попе ровно и ждать развития событий.

— Хоть молока что ли давай выпьем, — поднял он одну из банок, стоявших на полу, — а хозяин сволочью оказался, это вы правы были…

Молоко оказалось прокислым, больше одного глотка в меня не влезло… а развитие событий началось где-то через полчаса после этого — сначала голоса послышались наверху, потом загремел отпираемый засов и дверцы распахнулись.

— Вылазь по одному, — раздалось сверху, — и чтоб без фокусов.

— Блин, — тихо сказал я командиру, — жалко, что мы с тобой в цирке не работали, сейчас пара фокусов не помешала бы.

А наверху нас ждал немалый сюрпризец — нет, хозяин там конечно имел место, всё такой же насупленный и взлохмаченный, а вот рядом с ним стояли аж целых двое польских вояк. Что они поляки, было ясно по тем же самым квадратным конфедераткам.

— Вот, изволите видеть, пан хорунжий, — угодливо проговорил Михась, — шлялись тут по нашей деревне, я их и запер в погребе.

— Фамилия, звание, часть! — на чистом русском сразу же пролаял старший, которого старик назвал хорунжим, обращаясь почему-то ко мне.

Ответил, скрывать мне особо нечего было:

— Вениамин Сокольников, боец Красной армии, отдельная эскадрилья, временно прикомандированная к 184-му авиационному полку.

А Толик подхватил за мной:

— Анатолий Панин, отделенный командир той же части.

— Что делали в этой деревне?

— Наш самолёт сбили километрах в десяти западнее, двигаемся пешком в расположение своей части, — продолжил командир.

— Поедете с нами, — закончил беседу хорунжий, а своему спутнику сказал, — тшимай е зашенгу взроку (держи их на мушке).

На улице, куда нас вытолкали эти двое, стояла полуторка с непонятной эмблемой на радиаторе.

— Вспён тче (залезай), — скомандовал младший, и мы запрыгнули в кузов, где он связал нам руки сзади, а потом усадил на грязный пол и добавил, — ни мов (не болтать).

— Чего он сказал-то? — спросил меня Толик.

— Чтоб язык за зубами держали, сказал, — перевёл я. — По смыслу понятно. Ну и куда нас повезут, как думаешь?

— Думаю, что в штаб ихний, допрашивать.

— Ни гадай, поведжалем (молчать, я сказал), — повысил голос сопровождающий, и мы заткнулись.

Тряслись мы в этом засранном кузове примерно час, ехали естественно на запад, и оказались между делом всё на том же аэродроме, откуда вылетели утром, под названием Мачулищи. Тут нас без промедления запихнули в здание, где раньше располагался штаб авиадивизии, а теперь, очевидно, тоже был штаб, но уже польский какой-то. Завели в помещение, где сидел молодой и улыбчивый офицерик, который обрадовался нам, как малолетний пацан новогодней ёлке. Сопровождающего он сразу отпустил, а нам предложил закурить и начал беседу на сносном русском языке.

— Значит ты Панин, — показал он на Толика, — а ты Сокольников. И вы оба лётчики 184-й дивизии, верно?

— Не совсем так, господин эээ… — начал Толик.

— Можешь называть меня пан капитан.

— Пан капитан, — продолжил командир, — мы только вчера прибыли в расположение этой дивизии, и нас ещё не зачислили в её состав. На довольствие тоже не поставили, так называть нас лётчиками этого соединения немного преждевременно.

— Ну не будем придираться к мелочам. Откуда вы, кстати, вчера прибыли?

Толик переглянулся со мной и решил вываливать уж всё до конца.

— Из Монголии.

— Ого, — удивился капитан, — воевали с японцами?

Снова лагерь

Мы с Толяном третий день сидим в концентрационном лагере. Нет, называется он естественно не так вот прямо, все говорят что это «Лагерь военнопленных № 2», есть где-то ещё и первый, значит, но суть дела от этого не меняется. Концлагерь и есть… как Тухоль в гражданскую войну. Приспособили они для этого заведения советский пионерский лагерь, это на полпути между Минском и Мачулищами, называется «Солнечный», тут имеются шесть штук бараков, бывшие пионерские спальни, а ещё столовая и клуб, где разместились охранники и начальники над ними. Обнесено всё это дело колючей проволокой в два слоя по ограде пионерлагеря, вышек с вертухаями пока не придумали, наверно это предстоит увидеть в недалёком будущем.

Разместились здесь около тысячи человек, все, кто не успел вовремя отступить, рода войск самые разные, но лётчиков всего четверо, кроме нас. Кормят здесь отвратительно и мало, брюквой какой-то недоваренной и кашей из списанных за давностью армейских запасов — я прикинул и вычислил, что за месяц примерно от такой пищи мы превратимся в натуральных доходяг. Охранники к нам относятся, как к скоту… не, я конечно был ко всему готов после опыта Варнаковского лагеря-то, но тут это как бы перешло все границы — тут запросто могут забить ногами заключенного, если он что-то нарушил… даже если и не нарушал, но чем-то не угодил, тоже могут. Расстрелы каждый день бывают, выстроят всех на центральной площади, зачитают какую-то бумажку и прямо тут и постреляют двух-трёх наших товарищей.

С работой пока не навязываются, в этом самое большое отличие от нашей системы — с одной стороны это и хорошо, больше сил остаётся, но с другой не очень — день деньской сидеть и ничего не делать это хреново сказывается на состоянии нервно системы.

Как мы сюда попали? Тот капитан из Мачулищ удивился, конечно, что мы уже имеем опыт боевых действий, но спрашивать про это ничего больше не стал, задал с десяток стандартных вопросов и кликнул конвоиров. Они нас и сопроводили прямиком в Солнечный концлагерь, по дороге отобрали сапоги, фуражки и гимнастёрки, взамен какое-то рваньё выдали. Надо было бы рвать когти, пока мы следовали в лагерь, но не вышло, увы и ах.

А в лагере мы наконец узнали обо всём, что же происходит в нашей стране и остальном мире и почему поляки, мать их за ногу, нарушили договор о ненападении. Всё подробно нам поведал штабной майор из штаба аж самого Западного военного округа — контузило его при отступлении, вот он и выпал из машины на обочину. Очнулся, кругом поляки. Так вот что он нам рассказал вечером после отбоя…

Поляки, как я правильно догадался, взяли и договорились за один день с Гитлером насчёт Данцига и экстерриториального перехода в него. А взамен, это напрямую нигде не афишировалось, но было понятно и без афиширования, товарищ Гитлер пообещал им не вмешиваться в разборки с Советским Союзом, а также не имел ничего против переустройства границ Польши в рамках 1772 года… если кто-то не помнит, то тогда в состав Речи Посполитой входили Литва с Белоруссией полностью плюс верхняя половина Украины. Мало того, немцы не совсем прямо, но намекнули, что могут помочь полякам в борьбе с клятыми большевиками живой силой и техникой, включая новейшие истребители Ме-109Е. Себе же они выторговали свободу действий в остальной Прибалтике, исключая Литву, но включая Мемель-Клайпеду, а также южную часть Украины, буде военные действия дойдут до этой черты.