Тридцать дней до развода (СИ) - Хаан Ашира - Страница 44

«Спасибо, ты настоящий друг!»

«Тебя там Чебурашка из голубого вагона покусал? Я же говорил: я не верю в дружбу. У нас деловое сотрудничество. Тебя девчонки, кстати, искали. Спрашивали, не надумала вернуться?»

Я тихонько улыбнулась, смаргивая слезы с глаз.

Как будто на самом деле возвращалась домой.

Вот только сердце тянуло тяжелой нудной болью.

Сердце ни в какую не хотело соглашаться, что в Москве мне будет лучше. У него там, позади, осталось что-то очень важное. И хотя телефон этого «важного» по-прежнему не отвечал, крошечный кусочек надежды шевелился и не давал заживать свежей ране. Бередил мое бедное сердце. И так и не позволил уснуть до самого утра. Я сидела на своей полке под храп всего вагона, смотрела в сереющее рассветное небо и просто ждала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ведь так не могло длиться вечно.

Что-то должно было случиться.

Отправление поезда — всегда предвкушение чего-то захватывающего.

А прибытие — возвращение в реальность. Даже если в том городе, куда он прибыл, тебя ждет миллион чудес. Но те минуты, пока пассажиры, торопясь и ругаясь, выволакивают свои чемоданы по узким коридорам, выходят из вагона и расталкивают назойливых носильщиков — почему-то невероятно грустные. Будто во время пути было открыто множество дорог, а теперь осталась только одна.

Проводница помогла мне вынести оба чемодана и рюкзак, я спрыгнула на перрон, глубоко вдохнула тот особый запах московских вокзалов, и…

Мне показалось, я схожу с ума.

В одно мгновение реальность разлетается на куски, мир теряет цвет, свет, звук — остается только он.

Богдан.

Стоящий напротив меня.

В трех.

Бесконечно.

Далеких.

Шагах.

И тут же — в одно мгновение — я уже рядом! — так близко, что тяжело дышать, — в его руках! — так крепко они меня стискивают — горячие губы касаются моих губ — и все! — больше ничего нет — соединяющее нас дыхание и горячие дорожки слез на моих щеках.

А потом он тяжело покачивается, и смертельная бледность заливает его лицо.

— Ты дурак, что ли?! Лежи спокойно! И вообще — просто позвонить не мог? — Дашка дергается, и прикладывает лед к моему виску, и начинает верещать как сирена, когда я пытаюсь приподняться с гостиничной кровати.

Ее забота так приятна, что я снова и снова это делаю, хотя голова кружится прямо-таки не по-детски.

— Я должен был привезти тебе доказательство, — счастливо улыбаюсь, чувствуя ее прохладные пальцы на лбу.

Вон оно, лежит на столе — бледно-розовое с золотыми буквами «Свидетельство о расторжении брака». Все, я теперь со всех сторон честный человек. А что немного покоцаный, так это даже приятно. Подвиг совершил ради любви. Несся потом без отдыха восемь часов, чтобы обогнать поезд и встретить мою невесту раньше, чем она успеет обзавестись тут, в Москве, новым женатым красавчиком. За ней глаз да глаз.

— А если бы ты по пути сознание потерял? Обо мне ты подумал?!

Она чуть не плачет… плачет, быстро смахивая пальцами слезы, и снова меняет компресс на виске. Голове досталось сильнее всего — вырубило меня надолго. Все остальное — просто ссадины, хотя, чувствую, мне попадет за дыру в боку, которая уже потихоньку начинает кровить. Слишком сильно я обнимал мою Дашку, увидев ее, выходящую из поезда. Не было у меня шансов поберечься. И хромоту она пока не заметила.

За все попадет, думаю я мечтательно и, придерживая одной рукой полотенце со льдом, другой сгребаю ее и опрокидываю на кровать.

— Мне нужен компресс на все тело, госпожа медсестричка. Причем срочно. Раздевайтесь. — И целую ее куда-то в шею, вдыхаю любимый запах. Соскучился так сильно, что, кажется, продолжаю скучать даже сейчас, когда она у меня в объятиях.

— Нет, ты что! — Дашка барахтается, пытаясь аккуратно вырваться, чтобы не навредить мне. Без шансов. — Тебе хуже станет! Скажи спасибо, что послушалась и «скорую» не вызвала!

— Иди ко мне немедленно. Под одеяло. Голая! Или я…

Задумываюсь, чем ей можно угрожать.

Вскакивать и танцевать я и сам не рискну. Остатки мозгов у меня еще есть.

Шутить о том, что не женюсь на ней, — ну уж нет! Снова только мне хуже.

— Не расскажу, как все вчера было!

— Ну ты и… — Она перестает возиться, приподнимает голову и смотрит мне в лицо оч-ч-чень осуждающим взглядом. И даже золотые молнии в темных глазах сверкают как-то с угрозой. Чую, аукнется мне этот ультиматум в будущем.

А сердце поет: в будущем! Аукнется! У нас будет это будущее, будет вместе, будет на двоих. Мы еще будем ссориться, ругаться, ставить ультиматумы, угрожать развестись и забрать детей. Как все нормальные люди.

Единственное, чего мы не будем делать, — расставаться. Даже на день. Больше никогда. Никогда вообще.

Потеряв надежду разбудить во мне совесть, Дашка тяжело вздыхает и встает.

— Погоди, только душ приму, — просит она. — Пять минут!

И скрывается за дверью ванной. Оставляя мне эти пять минут, чтобы придумать, как бы отредактировать тот треш, что происходил последние сутки, чтобы не напугать ее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

По пути к посреднику интуиция орала и била в колокола — и не зря. Два дня подряд мне просто не удавалось с ним встретиться. То слишком поздно, то ЧП, то авария, то еще какая-то беда. Окончательно выбесившись, я приехал вечером к нему домой и аккуратно переговорил под взглядами жены, детей и родителей. Без жести, спокойно. Как я и думал, никаких, оказывается, у нас сложностей не было, просто кто-то вовремя не подписал бумаги. Раньше на слово друг другу верили, а теперь — вдруг! — человек решил заупрямиться. И глаза отводил нехорошо. Можно было бы надавить немного, но уже не оставалось времени, а вернуться к разводу мне было важнее, чем сейчас выяснять, где у нас дыра в процессах.

Успею еще разобраться.

Сам себе удивлялся. Всегда дело было на первом месте. Семья — это поддержка, источник энергии, приятные вечера и обустроенный быт.

Когда все успело перевернуться с ног на голову? Или с головы на ноги?

Когда выполнить обещание, данное Даше, стало важнее, чем наказать саботажников в компании?

Процессы я всегда заново отстрою, а вот моя женщина — незаменима.

Встал пораньше и погнал обратно, отправив Дашке сообщение, чтобы ждала меня. Я точно знал, что будет, — и эта уверенность шебуршилась где-то в груди теплым пушистым шариком, похожим на котенка. Грела, трогала лапками и обещала, что все будет отлично.

В отличие от интуиции, которая, вопреки логике, не утихомирилась, когда я подписал все, что требовалось, и поставки снова отправились в путь.

Наоборот.

Выскочил на заправке купить чипсов, забыв телефон, и когда вернулся, на нем висело три не отвеченных вызова от матери и один от отца. Внутри что-то взвыло безумной баньши: «Вот видишшшшшшшь!»

Пальцы скользили по экрану вхолостую, пока я набирал родителей снова и снова. Они почему-то не отвечали. В другой день отмахнулся бы: пошли на речку, зачем там телефон? Сегодня на сердце было неспокойно, и я позвонил Витьке.

— Аллу набери, — коротко бросил брат и отключился.

Воображение уже нарисовало инсульт, инфаркт и два пожара с аварией, поэтому я и не подумал сопротивляться. Разумеется, если что-то случалось — связывались со всей родней, и Алла ею пока еще оставалась. Пока.

Дай бог, чтобы сегодня это изменилось.

Тревога запустила загнутые когти глубоко в плоть, но все равно, прикидывая маршрут до больницы, я упорно включал туда поворот к загсу.

Алла ответила сразу.

— Так и знала, что ты не сможешь без меня. — В ее голосе было сытое удовлетворение, как у обожравшейся змеи.