Ведун (СИ) - Сухов Александр Евгеньевич - Страница 9

— А скажи-ка, Епифан, каково счас в Добролюбово? Как житье-бытье? Не было ли каких событий особенных, аль гостей неожиданных?

На вопросы мужик ответил не сразу. Впрочем, размышлял недолго.

— Дык, приезжал к Новосёловым надысь свояк. — И блаженно зажмурившись продолжил: — Хорошо погуляли тогда считай всем опчеством. Не поскупился Фрол, выставил ведро казенной. Хоша потом и до домашних запасов дошло…

— Ты мне про пьянство не гуторь, — оборвала счастливые воспоминания Епифана старушка. — Ты по делу рассказывай.

— Вообще-то ничего такого и не случилось. У Бурмистровых сарай загорелся, к счастью, на дом не перекинулось, только свин окочурился. Не сгорел, задохнулся. Ну мы его оприходовали, чтоб, значица, добро не пропало. А чё, мясо оно вполне скунсное, хоша и дохлятина, по сути.

— А боле из чужих никто не приезжал?

— Не, Егоровна, никого не было… Ах да, урядник вначале зимы посетил, так сказать. О чем-то со старостой говорили. О чем — нам не сказывали. А так всё тихо-мирно. Блаадать! Делов у людей по зиме токо за скотиной ухаживать, да игрушки резать из липы на весеннюю ярманку в Боровеске. Купцы в последнее время оченно антиресуются, скупают, не торгуясь. Грят, даже в Европах товар сбывают, даже в Китай и Персию возят. А по мне, таки одно баловство…

— Просто руки у тебя кривые Епифан, не приспособлены к тонкой работе с деревом, — одернула мужика Егоровна.

— Эт точно, — ничуть не обиделся возничий, — с деревяшками не в ладах, зато коняги мои кормят. У всяка свой гешефт.

— Эко ты словечек понахватался, братец.

— Дык недавно ажно целую неделю купчину из жидов возил по окрестностям, да не одного, а с целым ихним кумпанством. Чёй-то оне тут вынюхивали, баушка. А у них что ни слово, так: гешефт, шлимазлы, о вэй и не морочьте мне мозг. Иной раз как начнут тараторить, хрен разберешь, хоша вроде бы и по-русски, а вот как бы и не совсем.

— А чего хотели?

— А бог их знает. Вроде землицы прикупить для разведения свиней, нас гоев кормить. Поначалу с помещиком Заслоновым вроде бы сторговались. Дык селяне во главе с отцом Кондратием как узнали, похватали вилы да косы, явились ко двору и пообещали… это, как его?.. аутодахве устроить, иначе говоря, спалить помещика со всеми его хоромами. Бунт, конечно, полиция приезжала. До стрельбы дело не дошло, но Заслонов спужался знатно, жидам отказал и аванец возвернул. Расстроились купчины, жуть как, мне не доплатили ажно пять рублёв. А я-то тут причем? Возил справно, куды скажут. Вот так, Егоровна, и начинаешь понимать, отчего народ жидов не любит.

— Да ладно, те, — неожиданно возмутилась старуха, — поди срок договорной не отработал, а на людей хулу наводишь!

— Что верно, то верно, — сняв с головы ушанку, крестьянин почесал плешивый лоб, — договаривались на две седмицы, а получилось так, что возил одну.

— Ну вот, а чего же ты хошь?! Аванс не отобрали, скажи спасибо.

Разговор на какое-то время затих. На въезде в город у моста через речку Протву случилась заминка. Две встречные крестьянские повозки не смогли разъехаться на узкой дороге, сцепились оглоблями. Таким образом создался приличный затор из конных экипажей по обе стороны моста. Любопытный Епифан умчался «оказывать помощь». Василиса Егоровна вернулась обратно в возок на пассажирское место.

Город Боровеск, расположенный на правом холмистом берегу реки Протва, ничем особенным знаменит не был. Население порядка пятнадцати тысяч душ, три тысячи дворов с подворьями и огородами широко раскинулись вдоль берега петляющей будто змея реки. Какое-то время основным занятием местного населения было садоводство и огородничество. Боровеские соленые огурчики и маринованные грибы пользовались ажиотажным спросом далеко за пределами Калужской губернии, а моченые в квашеной капусте яблоки подавались к столу самому государю императору и его семейству. Промышленное производство здесь издревле представляют несколько суконных и ткацких фабрик, изготавливающих грубое шерстяное сукно и льняное полотно в основном для армейской надобности. После того, как в двух верстах от города прошла железная дорога, Боровеск начал потихоньку прирастать населением. Продвинутая молодежь из окрестных сел и деревень устремлялась на «чугунку» чтобы освоить новые технические специальности: слесаря-ремонтника, машиниста паровоза, путеобходчика, на худой конец, кочегара, кондуктора и множества других профессий.

Именно к железнодорожной станции для начала направился возок крестьянина Епифана. Если конкретно, к привокзальному трактиру Еремея Силыча Сидорова. Управляемый опытной рукой экипаж лихо въехал на трактирное подворье и остановился прямо у главного входа.

Прибытие Егоровны не осталось без внимания. Сам хозяин трактира, мужчина лет пятидесяти, с седой окладистой бородищей едва ли не до пояса, при этом с практически лишенной растительности головой. Был он человеком очень высоким, ростом едва ли не сажень и соответствующим разворотом широченных плечищ. Комплекции был могучей (по слухам в молодости легко ломал подковы и гривенники пальцами закатывал в трубочку), но с возрастом начал страдать от избытка веса и связанными с данным обстоятельством недугами. Благодаря снадобьям сельской знахарки он не превратился в руину, за что очень уважал старушку и был рад принять её у себя в любое время дня и ночи.

Вылетев на крыльцо, он подскочил к возку и, ухватив пожилую даму за ручку, радостно запричитал:

— Какие гости, Боженьки мои! Уважаемая Василиса Егоровна! Благодетельница наша! Рад, рад тебя видеть! Добро пожаловать в наши палестины!

— И тебе не хворать, Еремеюшка! — Третьякова с царственным видом поприветствовала трактирщика. — Угол, да ложка каши в этом доме, надеюсь, найдутся для пожилой женщины?

— Окстись, Егоровна! — возмущенно воскликнул трактирщик. — Даже если все нумера будут заняты, сам пойду ночевать на сеновал, но тебя привечу по самым наивысшим штандартам!

Спаси тебя Христос, добрый человек! — Василиса Егоровна одарила Сидорова благожелательным взглядом, после чего, повернувшись к вознице, спросила: — Епифан, ты у родни ночевать будешь, али для тебя тут место подыскать?

— Не, Егоровна, у свояка перекантуемся, а счас бы роздыху лошадкам с кормежкой предоставить, а мне щец, да водочки шкалик для сугреву, да чаю индейского с ватрушками. Уж больно выпечка славная у Еремея Силыча.

— Будет тебе всё, что просишь, и лошадкам твоим овес, — усмехнулась женщина, — тока сначала дело. — Переведя взгляд на трактирщика сказала: — Еремей Силыч, ты бы кликнул своих халдеев, чтобы сани разгрузили. Привезла тебе тут от излишков своих.

— Это мы мигом, — Сидоров ощерился парой недостающих зубов, — Егоровна, а как насчет мазей твоих чудесных, да настоев целительных, да пилюль волшебных? У меня запас на исходе.

— Всё есть, Еремей, тока об этом вечером поговорим, когда возвернусь. А пока веди баушку в свои хоромы, устала с дороги, а мне еще полгорода объехать сёдни. А тебе, Епифан, полтора часа на все про все, так что не тяни и будь готов к выезду.

— Слушаюсь, ваш-ство! — по-военному отрапортовал возница, радостный от предвкушения вкусного обеда со шкаликом водки и плюшками под чай за счет доброй Егоровны. Вообще-то в армии ему служить не довелось, но насмотрелся за долгую жизнь на разных служивых, даже перенял кое-какие их маниры и ухватки.

Женщина не обратила внимания на кривляние наемного работника, уцепилась за толстенный бицепс Еремея Силыча и с достоинством боярыни пошагала вверх по довольно крутым ступенькам высокого резного крыльца.

В ресторации трактира было вполне уютно. Хозяин, на дух не переносивший запаха табака категорически запрещал посетителям смолить в общем зале. Для заядлых курильщиков было отведено специальное помещение, на худой конец, можно было выкурить цигарку и во дворе. Иногда на этой почве случались конфликты, кто-то пытался нарушить установленные правила. Но стоило хозяину предстать перед бузотером во всей своей несокрушимой могутности, желание скандалить у бузотера напрочь пропадало. Лица благородного происхождения предпочитали принимать пищу в отдельных кабинетах, там курить разрешалось.