Раубриттер (IV.II - Animo) (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич - Страница 4

Мессир Бавдовин, барон де Севирак. Оказался столь недальновиден, что, обнаружив на поле боя неразорвавшийся лангобардский снаряд, попытался разрезать его в собственном замке, используя для этого только пилу да Божью матерь, призванную им в заступницы. Даже оруженосцы толком не знали, что именно барон де Севирак рассчитывал найти в сердцевине снаряда. Не то драгоценный иридий, который, по слухам, некоторые варвары использовали для сердечников, не то и вовсе какую-то таинственную алхимическую технологию для трансмутации свинца в благородные металлы… Как бы то ни было, дело кончилось для него скверно. Снаряд оказался зажигательным, а Божья матерь не посчитала нужным хранить жизнь, как выразился епископ Альби на заупокойной службе, самым скудоумным своим детям. Барон де Севирак сгорел дотла вместе со всем своим замком и подворьем.

Сир Роберт де Уффорд, бретанский рыцарь, совершивший немало подвигов во времена Второй Сланцевой Войны, кончил еще более нелепым образом. Сделавшийся заложником своего пристрастия к азартным играм и диаморфинам, он подчистую спустил накопленное предками состояние, заложил собственный замок и вынужден был под конец вести малопочтенную кочевую жизнь раубриттера. Он странствовал по окрестным графствам в поиске заработка и, говорят, не чурался при том самых бесчестных способов.

Где-то под Коданом ему улыбнулась удача. Сир Роберт обнаружил в захудалой корчме оставленный кем-то из постояльцев рыцарский доспех. Потрепанный и грязный, он все же воспламенил алчность в сердце раубриттера. Когда настала ночь, тот тайно проник в корчму, вооружившись масляной лампой и разводными ключами, лелея надежду снять с чужого доспеха те детали, которые позднее можно будет без проблем продать на ближайшей ярмарке. Увы, удача, не благоволившая ему прежде в играх, и тут не спешила на помощь. Обжегшись о лампу, сир Роберт де Уффорд, уже ослабивший большую часть внешних болтов, рухнул со стремянки вниз, а следом на него рухнул полуторатонный торсион рыцарского доспеха, раздробив несчастному хребет. Когда на шум прибежал корчмарь со слугами, все уже было кончено – вороватая душа Роберта де Уффорда отправилась на небеса.

Мессира Альхемунда, напротив, при жизни мало кто мог упрекнуть как в отсутствии здравомыслия, так и в отсутствии чести. Преданный христианин, верный своим рыцарским обетам, он на своем веку служил трем герцогам и совершил столько подвигов, что их хватило бы на всех рыцарей графства Овернь, да еще перепало бы немного Бурж и Пуатье. Мало того, он трижды возвращался живым из Крестового похода, а это само по себе считалось свидетельством того, что его ангел-хранитель занят своей работой, а не швыряет кости где-нибудь в трактире. Но под конец жизни здравомыслие стало отказывать мессиру Альхемунду. Бесчисленное множество раз обманув смерть во множестве ее обликов, он со временем, говорят, даже немного помешался на этом, убоявшись визита той, что рано или поздно должна явиться за каждым. Навесил на себя так много охранных оберегов, амулетов и прочих апотропеев, что не мог передвигаться без помощи слуг. Совершал великое множество паломничеств во славу всех известных святых. И, говорят, в скором времени стал таким знатоком Святого Писания и всех мыслимых апокрифов, что чуть не сделался святее Папы Римского.

Недостаток здравомыслия и погубил его. Поняв, что христианская вера не может в должной мере оградить его от смерти, гарантируя посмертное существование лишь его бессмертной душе, в жажде познания он углубился еще дальше, в изучение схоластических учений и философий, многие из которых столь явственно соседствовали с откровенной ересью, что штудии эти чуть было не отправили мессира Альхемунда на инквизиторскую скамью.

Но он нашел то, что искал. Позднее говорили, что он повредился в уме, изучая основы оригенизма – забытой греческой секты, учившей своих последователей способам сопротивления смерти. Говорили и то, что он открыл для себя «Aeris porta animi»[4], богопротивный научный труд, принадлежащий перу старого еретика Савеллия Птолемаидского. Как бы то ни было, мессир Альхемунд обнаружил способ создания чудодейственного амулета, который защищал бы его бренное тело от всех мыслимых опасностей и угроз. Его изготовлению он отдал восемь лет, совершенно позабыв не только про свои обязанности как вассала, но даже про рыцарские обеты. Обещанное бессмертие манило его, затмевая взор.

Когда амулет был закончен, мессир Альхемунд ликовал. Надев его, он вышел на подворье своего замка, выстроил вокруг две дюжины слуг и каждому вручил заряженную аркебузу со словами: «Выстрелите в меня по моей команде. И увидите, мерзавцы, высшая воля не позволит ни одной пуле коснуться меня, ибо я познал главный секрет жизни!». Перепуганные слуги не нашли в себе силы перечить. Когда пороховой дым рассеялся, они обнаружили своего хозяина, владельца главного секрета жизни, вмятым в амбарную стену – количество пуль, вошедших в его тело, было столь велико, что они подобно гвоздям прибили его к доскам. «Ах вы ж черти, - будто бы сказал истекающий кровью искатель, едва шевеля языком, - Ну конечно так оно не сработает... Давайте-ка попробуем еще раз!..» С этими словами его душа и отстыковалась от расстрелянного тела, каковое, по требованию Святого Престола, было не похоронено, а смешано с порохом, сожжено и развеяно по ветру.

Нет, подумал Гримберт, уж он-то к ним не присоединится. Никто не сможет сказать, что юный маркграф Гримберт замерз, точно бродячий пес, посреди Сальбертранского леса.

Он вернется домой. Вернется во что бы то ни стало, даже если придется всю ночь прошагать по проклятому лесу, отморозив пальцы на ногах. Всю ночь и весь день - и еще столько, сколько потребуется.

Он попытался вспомнить карту, которую не единожды разглядывал в визоре «Убийцы». Если ему каким-то образом удастся найти северо-восточное направление и двигаться по нему достаточно долго, он выйдет к Сузе или Буссолено. Вот только… Он едва не застонал, прикинув расстояние. То, что для «Убийцы» было не особо обременительной дневной прогулкой, для него обернется чертовски долгим путем. Это же добрых десять лиг, а значит…

- Считай по-имперски, чтоб тебя! Или в самом деле хочешь сойти за чертового «вильдграфа», полирующего охотничьим ножом ногти на званом балу?

От этого возгласа Гримберт едва не рухнул в снег, точно от выстрела. И с опозданием в половину секунды понял, что порожден он не подкравшимся к нему человеком, а его собственным воображением. Очень уж знакомы были интонации – ни с чем не спутаешь…

Аривальд… Гримберт шмыгнул носом, с ужасом ощущая, как все возведенные его рассудком препятствия беззвучно рушатся, точно крепостные стены, сооруженные не из камня и бетона, а из папье-маше.

Аривальд.

Он вспомнил сотрясающий землю грохот, который превратил прикрывающего его «Стража» в бесформенный металлический ком, окруженный смятыми листами бронепластин. Вспомнил голос Аривальда таким, каким в последний раз слышал его в динамиках:

«Прочь, чертов идиот! Прочь! Она уже навелась! Она уже…»

Вальдо. Мой старый добрый отважный друг Вальдо, готовый грудью встать на защиту своего никчемного господина. Заплативший своей жизнью за его безрассудство. Несколькими часами раньше он беззлобно подшучивал над ним, поминая чертовы шахматы, а теперь его тело - изломанное, обожженное - лежит в гробу из бронированной стали и самые нетерпеливые еретики, должно быть, уже тянутся вскрыть его своими кривыми ножами, чтобы сожрать теплую еще печень. Или принести ее в жертву темным дьявольским богам на укрытом в лесу алтаре…

Гримберт беззвучно заплакал, не замечая, что слезы замерзают на его потерявшем чувствительность лице, не добравшись даже до подбородка.

- Ты прав, Вальдо, - тихо сказал он, чувствуя со всех сторон кривые и острые ухмылки Сальбертранского леса, - Не десять лиг, а двадцать три километра. И знаешь, что? Я пройду их, хоть даже и босиком! Я дойду до Турина и приведу сюда всех отцовских рыцарей до единого. И сам пойду с ними в бой, пусть даже и без доспеха. И тогда посмотрим, кто будет смеяться!..