Дочь Водяного (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 40

Арина-рысь остановилась возле ручья, и Михаил достал дудочку, чтобы вызвать духов, и изничтожить уже преграждающую дорогу злокозненную Навь. Однако в этот миг в далеком Наукограде в комнату Кирюши вошла Елена, почуявшая неладное.

— Старая хрычовка! — пробормотала она. — Опять внука утащила. Хочет молоком своей дочери его накормить! Не бывать этому. Мне, конечно, в Аринкином теле не совсем сподручно, но к себе вернуться я способ найду и Константина Щаславовича вытащу! А если им так нужен этот Кирюшенька, то пускай подавятся!

Подойдя к кроватке, она выдернула из-под головы малыша подушку и набросила ее ему на лицо, явно намереваясь задушить. К счастью, до того, как она успела причинить племяннику вред, Михаил призвал духов. Огненный Семаргл пришел на помощь малышу и, не причинив вреда телу Арины, принялся жечь и язвить Елену изнутри, вынуждая ее убраться прочь. В это время мамонт-эхеле, появившись у ручья, бивнями рвал в клочья порождений Нави, топтал их могучими ногами, поддевал хоботом, подкидывая выше вершин леса.

Другое дело, что бедная Арина снова пустилась наутек, и Михаилу, который, продолжая играть, забрал у Таисии ребенка, не подпуская к нему Елену Ищееву, пришлось снова прибегать к помощи Семаргла. Крылатый вестник, приняв кошачий облик, без труда догнал беглянку и убедил вернуться, подталкивая ее лбом, призывно порыкивая и что-то объясняя с помощью языка усов и хвоста.

Хотя возле ручья все выло и стонало, а из Нави, закручиваясь жуткими кольцами, угрожая клыками и когтями, лезли невообразимые гнусные чудовища, эхеле не позволял ни одному из них приблизиться к броду через ручей, оттесняя вглубь, в болото и обратно во тьму исподнего мира. Семаргл вел Арину по созданному его магией золотому мосту. Едва беглянка оказалась на том берегу, лапы ее подкосились, дыхание прервалось, но Михаил и Таисия уже приложили ребенка к ее груди. Михаил даже не пытался осмыслить, каким образом маленький Кирюша понял, что мягкая пушистая киса — это его мать. Малыш, подражая Ромулу и Рему, извечным рефлекторным движением всех младенцев отыскал сосок, а в следующий момент свершилось чудо, которого безуспешно дожидалась бедная Таисия.

Звериный облик исчез, а мать и сын возвратились домой в детскую. Арина привычно сидела на диване и кормила маленького Кирилла. Михаил услышал негодующий вопль Елены Ищеевой, которая снова вернулась в потусторонний темный мрак зеркала Нави.

— Арина, ты все-таки решила его покормить? — удивился вошедший в комнату муж. — Но доктор же сказал…

— Да много он понимает, — ласково потянулась к нему жена, явно наслаждаясь прикосновениями его рук.

Кирюша уже наелся и довольно гулил.

— Пойду собираться на работу, — полюбовавшись умиротворяющей картиной, засуетился муж.

— У тебя же еще есть время? Я пожарю котлеты, — улыбнулась ему Арина, укладывая мигом уснувшего сына в кроватку.

— Мама? — в комнату зашла заспанная Карина, бросила взгляд на треснувшее зеркальце, висевшее у нее на шее, все поняла и остановилась на пороге. — Я хотела сказать, тетя.

— Доброе утро, милая.

Карина вместо ответного приветствия убежала к себе в комнату и со стуком захлопнула дверь.

Михаил только усмехнулся, переводя дух и желая счастья воссоединившейся семье. Хотя присутствие дочери Константина Щаславовича в доме не могло не вызывать опасений. Но Арину и ее близких он надежно защитил, да и на Елену успел наложить дополнительные чары, снять которые мог только он сам. А за девчонкой он еще успеет присмотреть.

— Спасибо тебе, мил человек, — поблагодарила его на прощание Таисия, бросая на землю отрез полотна, а вернее, длинную скатёрку, которая, прямо как в ставшей иронично-ругательной поговорке, тотчас развернулась гладкой удобной дорогой. — Иди по этой тропинке, не сворачивая, она тебя доведет до самого Медного царства. Только Скипера зверя опасайся. Коварный он, спасу от него нет. Голову заморочит, памяти лишит, добро и зло местами поменяет. Если сам не совладаешь, проси заступничества у мужа моего Полоза. Он за Арину и Кирюшу теперь тебе должен. А от меня возьми в подарок вот это просяное зернышко. Оно тебе в самый трудный момент поможет и от беды убережет.

Хотя, ступая по тканой поверхности, Михаил поначалу испытывал неловкость, ощущая себя на ковровой дорожке где-нибудь в Каннах или Лос-Анжелесе, он не мог не признать, что скатерка вела его наиболее удобным и безопасным путем через лес. Она безошибочно отыскивала сухие тропинки и стежки даже в топких низинах, указывала на ягодные и грибные поляны, ближе к вечеру приводила к удобным местам стоянки у чистых родников. Для обустройства лагеря оставалось лишь собрать хворост для костра, наполнить котелок водой, поставить палатку, окружить место стоянки оградительным кругом на случай визита непрошенных гостей и спокойно варить кашу, заправляя ее диким чесноком и грибами. Тем более что днем он, не делая привала, обирал с кустов ягоды или на ходу подкреплял силы пирогами, которые дала ему в дорогу Таисья.

Осенний лес в нарядном уборе источал тихое благолепие. Однако в пышности его золотых и багряных риз сквозила закатная печаль по уходящей красоте и тоска и не знающему увядания Горнему миру. И потому пурпурное великолепие кленов, осиновая киноварь и кумач рябин горели лихорадочным румянцем на щеках больного, парча и шелка истлевали на земле неприглядной рогожкой. А запах прелой листвы напоминал о том, что Чертоги Предков не просто мир прошлого, но светлое преддверье сумрачной Нави.

Ее тлетворное влияние по мере приближения к реке Смородине ощущалось все сильнее. Не просто так жители Медного, Серебряного и Золотого царств без особой надобности не гуляли в Запретном лесу, хотя ветви яблонь там круглый год сгибались под тяжестью плодов, а переспевшие малина, жимолость и терн бродили и сохли прямо на кустах. Иных желающих полакомиться ягодами и фруктами не было. В Слави не водились даже сонные осенние мухи, а все птицы и звери, отжившие свой век, уходили по радуге в Ирийский сад.

Зато мерзкие порождения темной изнанки исподнего мира выискивали лазы и прогрызали червоточины, пытаясь захватить новые владения, распространяя тлен, гниль и слизь. И самым опасным из этих созданий считался Скипер зверь, одно имя которого в древние времена наводило такой панический страх, что оказалось надолго табуировано, а потом и забыто.

— Знаешь каким страшным Скипер зверь уродился?! — наставляя в ведовских премудростях, рассказывал маленькому Михаилу дед Овтай. — Шерсть у него, говорят, имела оттенок темный, каждый волосок выковали из меди. Голову венчали для острых булатных рога, на ногах сверкали раздвоенные адамантовые копыта. А сам он был настолько велик, что одну его ногу два человека не могли обхватить. Одолеть такого — это тебе, внучек, не мутовку облизать!

— Так это ж просто какой-то гигантский бык? — представив себе чудовище, разочарованно пожимал плечами Михаил, вспоминая бодливого Борьку из деревенского стада и кроткого Афоньку, который любил, когда ему чесали между рогов.

Он-то себе представлял, по меньшей мере, многоголового дракона, вроде тираннозавра, или гигантского скорпиона с каменной чешуей.

— А ты думаешь, бык такой уж смирный зверь? — качал плешивой головой дед. — Особенно если его разозлить. А Скипер хоть и родился от Небесной коровы Зимун, а хотел весь мир подчинить и обратить ко тьме. Потерпев поражение в битве со Сварогом, он создал армию каменных людей, принесших в мир ложь, клевету и навет. Затем, прикинувшись безвинным лесным зверем, пленил Ладу, Живу и Морану. Превратил в уродливых волосатых чудовищ, лишил памяти, подучив творить зло, из-за чего на земле перепутались времена года, и все живое едва не погибло. Даже Перуна почти одолел, заманив в яму и завалив камнями на три сотни лет, пока сам не оказался повержен и заточен в толщу гор.

Хотя в те годы Михаил уже умел играть на дудочке и даже понемногу осваивал общение с духами, в школе он увлекался естественными науками, и потому воспринимал многие из рассказов деда просто как побасенки или мифы. Чай, история пленения Перуна и его сестер случилась в те далекие времена, когда нынешний хозяин Нави еще даже не выковал свою иглу. Впрочем, Михаил и в существование Молочной реки не до конца верил, и Калинов мост считал метафорой.