Выбор Пути (СИ) - Щепетнёв Василий - Страница 35

— А экзамен… — начала было спрашивать Семенихина.

— Давайте зачётки, — ответил Кулешов.

И всем поставил «Отлично», после чего поздравил с окончанием сессии.

Вот и славно. Если бы каждый субботник означал «отлично» на экзамене… Или хотя бы «удовлетворительно»…

— Я думаю, что сегодня везде так, — сказал Суслик, когда мы вышли из института. — По всей стране. В школах, институтах, заводах, клубах — освобождают чуланы и кладовки.

— А ну как ещё понадобиться? — спросил Сеня.

— Обветшало всё. Нетоварный вид. Понадобиться — тут же новые бюсты отольют, книги переиздадут, лозунги обновят. Но, думаю, вряд ли.

— Почему?

— Место занято, — лаконично ответил Суслик.

И мы стали разбегаться. Конечно, неплохо бы отметить конец сессии, но как и где? Зима ведь, холодно. А баров у нас нет, чай, не в Чикаго. В ресторан? Финансы… Да и не ожидали мы сегодня такого счастья.

Вот был бы студенческий клуб… Ага, с выпивкой и стриптизом, как же. У нас был субботник, и он, субботник, сближает лучше всяких выпивок.

Но мы с девочками поехали в ресторан. Просто поесть. Днём, да после встречи старого нового года, рестораны полупустые. А в «Россиянке» нас знают и нам радуются.

Попробовали бы не радоваться дочери первого секретаря обкома!

Обедали (щи русские, котлеты Пожарские, пирожки «столичные», чай) — а я всё думал: ну почему обед студентов в ресторане воспринимается как нечто необычное, прямо-таки вызов обществу? Наши люди в ресторанах не обедают! Мало ресторанов? Так пусть будет больше! Не хватит зарплат? Так пусть тоже будет больше! Где это у Маркса написано, что раскрепощенный трудящийся, помимо труда на благо родины, должен еще и сам еду себе готовить? Это же падение производительности труда, производственные отношения времен первобытно-общинного строя!

Затем я отвез девочек в автошколу, а сам…

А сам поехал по Адресу.

Вчера я поговорил с Андреем Николаевичем. Пришел к нему на дачу, там идти всего ничего, и вызвал для разговора. Мол, хочу кое-что показать. Нашел дедушкин эскиз, интересуюсь мнением умных людей. Он чиниться не стал, пришёл. Тут я «Грюндиг» и включил, мол, слышите, кто-то ведёт вещание из вашей дачи. А на даче первого секретаря девочки готовились к экзамену по диамату, обсуждали варианты ответа. И мы это слышали.

Воспринял Андрей Николаевич это спокойно. Во всяком случае, внешне. Не стал метать молнии, просто поинтересовался характеристиками моего приёмничка и спросил, не говорил ли я об этом ещё с кем-либо. Я рассказал ему об особенностях «Грюнига», отличии зарубежного FM от нашего УКВ, и заверил, что никому о своём открытии не говорил. Даже девочкам? Прежде всего девочкам.

Он поблагодарил и ушел. Никаких аварийных мер я не заметил — ни пожарных, ни милиции. А утром, рано утром, он дал мне адресок — нет, Адрес, судя по значению, который Андрей Николаевич вложил в это слово, — и попросил прибыть туда в определенный промежуток времени. Там со мной поговорит — он особо подчеркнул, что поговорит, — человек из Конторы. И чтобы я думал, что говорю — тогда это пойдет всем на пользу. Прежде всего мне.

Чего-то подобного я ждал. Не в связи с обнаруженной прослушкой, а вообще. Я уже побывал в капстране, и скоро побываю вдругорядь, а там, глядишь, ещё и ещё. Что важно, хлопочу о том, чтобы со мной ехала команда. Такое без чекистов не решается. Значит, буду иметь дело с чекистами. Холодная голова, чистые руки и горячее сердце. Классическая триада синдрома Шпрунда, между прочим.

Указанный дом оказался большим и новым. То, что называют «башней Вулыха». Люди хвалят.

Подогнал «ЗИМ» к подъезду, вышел налегке, в одном костюме, куртку оставил в салоне. Нырнул в подъезд и на лифте поднялся на последний, шестнадцатый этаж.

Дверь, оббитая дерматином, с номерком, под номерком глазок. Нажал кнопочку звонка, простенькую.

Через двадцать секунд дверь открылась.

— Я…

— Заходите, заходите, замерзнете, — позвали меня вовнутрь.

Я и вошел.

— Пожалуйста, в комнату. Не переобувайтесь.

Я прошел в комнату.

Ничего особенного, современный стандарт — стенка на четыре предмета, столик, два полукресла, диван, телевизор на ножках.

Но здесь не живут. Запах не тот. Пахнет пылью, но не домашней, а уличной.

— Располагайтесь, Михаил Владленович, — показал рукой на полукресло хозяин. Человек лет сорока пяти, в недорогом сером костюме, сером галстуке, на ногах — осенние туфли. Похоже, тоже сюда не своим ходом шёл, а приехал.

Я расположился.

— Давайте знакомиться. Я — капитан Тритьяков, Евгений Михайлович, можно просто — товарищ Тритьяков.

— Здравствуйте, товарищ Тритьяков, — думаю, что немножечко приврал собеседник. Не капитан он, а подполковник. Или даже полковник. Но поражать Тритьякова своей проницательностью не стал. Ни к чему это.

— У вас, я слышал, завелся сканер?

— Что, простите?

— Аппарат, позволяющий прослушивать служебные диапазоны радиоволн?

— У меня обыкновенный приёмник, ширпотреб. «Грюндиг». Карманный, на транзисторах. Ценою на наши деньги в двадцать пять рублей по официальному курсу. В комиссионках продаются. Рублей за триста-четыреста, или около того. Любой купить может, у кого деньги есть. А у кого нет — сам соберёт. Ну, если нужно. Толку от зарубежного диапазона FM у нас никакого. Нет вещания на этом диапазоне в Советском Союзе.

— Ну, почему никакого, вы же услышали кое-что.

— Услышал, это верно.

И я замолчал. Не стал продолжать.

Я молчу, капитан-полковник молчит, радио на кухне передает сигналы точного времени. В Петропавловске-Камчатском полночь.

Сидим, молчим. Кто первый скажет, тому, значит, разговор этот и нужнее.

Я в уме разыгрываю пятую партию матча Спасский — Фишер. Тренирую способности. Шахматная мысль моя по-прежнему работает нечувствительно в автономном режиме, но, параллельно, я и осознанно ищу варианты. Это не только интересно, это необходимо — для написания шахматных книг. Объяснить, почему Спасский сходил, так, а не иначе. На что рассчитывал, и что в результате получилось. Просто и доступно для любопытного любителя, желающего стать шахматистом третьего, много второго разряда. А то в тех книгах, что я читал, многое рассчитано на мастера: длинные ветвящиеся варианты, которые не то что запомнить, понять сложно. Почему тот ход лучше, чем другой? Мастер-то видит, а любитель теряется. И откладывает книжку. А я хочу написать так, чтобы мою книжку не откладывали. Чтобы мальчик Вова прочитал, понял, применил в партии, победил. Нет, не гроссмейстера, а своего же одноклассника Витю, с которым прежде играл на равных, а теперь будет выигрывать в четырех партиях из пяти. Ну, если Витя сам не прочитает мою книжку.

— Вы кому-нибудь рассказали о своём, в некотором роде, открытии в области радио? — первым не выдержал капитан-полковник. Характер у него, может, и крепкий, но он на службе. Ему результат нужен. А я не на службе. Я бездельник. Я сегодня получил «отлично» по диамату, и теперь две недели совершенно свободен.

— Рассказал. Андрею Николаевичу и рассказал.

— Андрею Николаевичу — это хорошо. Это правильно. А ещё?

— Ещё никому.

— И не рассказывайте.

— И не собираюсь. Если не спросят, конечно.

— Кто спросит?

— Следователь, прокурор, мало ли кто. Кому положено спрашивать по должности.

— Не будет ни следователя, ни прокурора. Вопрос решён ко всеобщему удовлетворению.

— Понял.

Я и в самом деле понял: открытого дела не будет. Прослушивание первого секретаря — это политический скандал. Уотергейт областного масштаба. По счастью, мы живем не в Америке, и никто не позволит предать дело огласке. А кто прослушивал, зачем — не моего ума дело.

— Это хорошо, что поняли. Вам ведь нужно готовиться к международному турниру?

— Разумеется, нужно. И я готовлюсь. По мере сил.

— Готовьтесь, готовьтесь. Вы, слышал, хотите ехать в Вену не один.

— Это было бы весьма полезно — выехать с командой. Шахматы вовсе не индивидуальный вид спорта, как кажется со стороны. Для достижения высокого результата — а я нацелен на самый высокий результат, скажу без ложной скромности, — поддержка тренера, врача, психолога весьма важны. И у меня они есть.