Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между (ЛП) - Гжендович Ярослав - Страница 41

- Алло! – сказал я, желая привести ее в чувство. – Вы ошиблись. Тут речь не обо мне.

Та глянула широко распахнутыми, отсутствующими глазами.

- Пани ожидает не меня, - повторил я еще раз, очень выразительно, словно глухой.

- Ну конечно же тебя, дорогой.

Разговор складывался весело.

- Где я могу найти какую-нибудь гостиницу?

- Гостиницы нет… Она не работает. А с чего бы тебе спать в гостинице? Идем домой.

- У меня здесь нет дома, - спокойно известил я.

- Не говори так… Никогда так не говори! Это… меня убивает. У тебя есть здесь домю Я столько лет ждала.

Я мог пойти с ней или мерзнуть на вокзале. Перед зданием начинался окутанный в мрак городок, по пустым улицам ветер гонял пепел и пыль.

А я мерз.

Раз нет гостиницы…

Ладно.

- Я только переночую, - сказал я. – Только лишь до утра, понимаешь?

Та энергично стала кивать головой, и было ясно, что она ничего не понимает.

Мы вышли из вокзала и направились через пустую площадь, на которой располагались только лишь два кота. Потом через проезжую часть и вдоль заборов старых вилл по второй стороне улицы. Женщина держала меня за локоть, стиснув пальцы на коже плаща, и все время тянула дальше.

Где-то сзади послышался отзвук двигателя и писк тормозов. Я обернулся.

Округлый, черный автомобиль с выступающими в стороны крыльями заехал под самый вход в вокзал, криво остановившись на тротуаре. Двери хлопнули, раздался тяжелый топот башмаков. Четверо мужчин в плащах забежали в зал ожидания, двери раскачивались, словно крылья, позвякивая стеклом. Коты смылись с площади, я же передвинул женщину вперед и сунул руку за обрезом. Мужчины не походили на монахов, но мне не нравились. Вот не нравились мне ни их машина, ни их спешка, ни стук высоких, подбитых гвоздями ботинок.

- Не гляди на них, - зашипела шепотом женщина. – Не гляди, они почувствуют твой взгляд… Пошли домой. Идем, они нас не найдут.

Мы свернули в какую-то улочку квартала вилл, потом в следующую и еще одну. Над нами живописными пятнами переливалось жуткое небо. В последующем закоулке мы услышали стук старого мотора. Женщина схватила меня за рукав и затянула в воняющую плесенью и аммиаком темноту подворотни, ведущей на внутренний двор последовательности низких, одноэтажных домиков, а потом на дверной порог и прижалась ко мне всем телом, отгораживая от улицы. Я почувствовал ее губы: холодные и скользкие, будто прикосновение слизня.

Автомобиль остановился, а слышал стук двигателя на холостом ходу и лязг разболтанных клапанов. Я прижал женщину одной рукой, вторую вновь сунул под полу плаща и отстегнул застежку кобуры. Мотор так же ворчал, но не было слышно скрипа и треска дверей. Что-то щелкнуло, и световое копье пересекло темноту подворотни, скользнуло по стенкам, хлестнуло по двору.

Мы стояли; холодные, влажные губы скользили по моим губам. Мотор стучал.

Свет погас, скрежетнула коробка скоростей, жестяной стук двигателя усилился, а потом постепенно затих.

В подворотне несло плесенью, мочой, прогорклым запахом старой готовки и пылью. Мы пошли дальше.

Она жила в одноэтажном домике из необожженного кирпича, окруженном давно уже заброшенным, наполненном сорняками садиком, по сравнению с которым мой походил на императорские сады в Киото.

Тесную прихожую освещала голая лампочка, свисающая с потолка, изнутри помещение распихивал громадный шкаф, воняющий нафталином; стенку украшал пучок каких-то тряпок и жакетов, оцинкованное корыто было подвешено за одно ушко, повсюду громоздились какие-то старые вещи.

Женщина провела меня через кухню, чуть ли не силой отобрала плащ и посадила за круглым столом в гостиной. Здесь тоже везде громоздились какие-то древности, но здесь – наиболее представительские. Фарфоровые тарелочки, кружевные салфеточки, фаянсовые фигурки, хрусталь красовались за стеклами буфета, тожественно тикали висячие часы с кукушкой.

Хозяйка нервно крутилась по комнате, наконец поставила передо мной глубокую тарелку и выскочила в кухню. Я услышал грохот угля в оцинкованном ведре, треск спичек, еще какие-то звуки.

Класс, экскурсия во времени. Визит у тетушки в первой половине двадцатого века. Или когда угодно, от тысяча девятьсот двадцатого до шестидесятого года. Универсальное время, когда, на самом-то деле, мало что менялось. Время, которое остановилось. Я вытащил коробку с табаком и свернул себе сигарету. Посреди стола на вручную вязаной салфетке стояла угловатая хрустальная пепельница.

Из кухни все так же доносились металлические стуки и отзвуки суеты.

Все здесь казалось мне на удивление знакомым. Висящий в воздухе запах затхлости, политуры и пасты для паркета, жестяные отзвуки в кухне, тиканье часов.

Я услышал какой-то странный шелест за двухстворчатой дверью, ведущей в глубину дома. Что-то скрипнуло, что-то упало. Я застыл и осторожно опустил ладонь на кобуру с обрезом, затем осторожно отодвинулся от стола.

Что-то тяжело бухнуло в дверь.

Я стиснул пальцы на прикладе. Большой палец положил на курке. Впустил воздух через нос.

Дверь распахнулась, и из них выехал труп.

Страшный, мумифицированный труп старой женщины, практически лишенный волос, с проваливающейся восковой кожей, в истлевшем платье, самостоятельно катящийся на деревянной инвалидной коляске. Он вкатился в гостиную и стукнул обо стол, бессильно покачивая головой.

Я осторожно спустил курок и сунул вытащенный уже наполовину обрез назад в кобуру. Дрожащими пальцами взял самокрутку и сбил валик пепла в пепельницу. Более сего мне не нравилось то, что я в чем-то принимал участие.

Женщина вошла, неся исходящую паром супницу, и поставила ее посредине стола.

- А почему это мамочка не спит? Погляди, мамуся, кто вернулся домой! Какое счастье!

Она взяла половник и налила мне бледного бульона с лапшой до самых краев тарелки. Пар окутал мне лицо, я почувствовал тошнотворный запах разваренной курятины и петрушки, в супе плавали кружки моркови, а еще из него высовывались искривленные куриные лапки с острыми когтями. Я глянул в лицо мумии на другой стороне стола и сглотнул слюну. Синее, костлявое бедрышко на дне тарелке заставило вспомнить об утопленнике. Часы тикали.

- Кушай, кушай, любимый. На куриных ножках, как ты любишь. Ешь, пока супчик горячий.

И подумать только, что буквально минуту назад я был голодный и замерзший.

- Ешь, а я пока покормлю мамочку.

Женщина пыталась вливать бульон в рот мумии на коляске, суп парил и стекал по жесткому от грязи корсажу платья и по пожелтевшему жабо. На какое-то время хозяйка замолкала, словно бы выслушивала ответы, и явно все сильнее злилась.

- Ну зачем мамочка так говорит? Зачем мамочка мне всегда так делает? – воскликнула она со слезами в голосе. – Надо, чтобы мамочка легла в постель. Мамочка, прошу тебя!...

Она выкатила коляску за двери и закрыла их за собой.

Я чувствовал усталость, все у меня болело, снова начали опадать веки. Колеблясь, я зачерпнул ложку желтоватого супа, как можно подальше от торчащих когтей, и поднес ко рту. Пар бульона овеял мое лицо, и внезапно я почувствовал себя совершенно странно: почувствовал себя закрытым, плененным и каким-то бессмысленным. Какое-то время мне даже казалось, что я не помню, кто я такой. Помню лишь те окрашенные малярным валиком в цветочки стены, тиканье часов, запах пасты для натирки паркета и выветрившихся духов "Быть может". Помню запах бульона на куриных ножках. Помню "мамочку". Страшную, сумасшедшую бабу, старшую, чем сам космос, заядлую в бессмысленной ненависти и гневе, потому что те были единственными чувствами, оставшимися во мгле стар- ческой деменции.

Ложка дрожала у меня в руке, от нее поднимался пар, и свисала бледная, домашняя лапша. Женщина раскатывала ее в кухне, на старой, присыпанной мукой столешнице с помощью винной бутылки. Лепешку из муки, разведенной кипятком, она методично раскатывала, снова пересыпала мукой и скатывала в плотный валик, после чего разрезала на узкие полоски. Раз за разом. Методично, решительными движениями, но никогда еще не порезалась. Эти полоски, свернутые в спирали, какое-то время сохли, их теребили осторожными движениями, в конце концов они попадали в варящийся бледный бульон с торчащими кривыми ножками. В бульон на куриных ножках, который она готовила специально для меня.