Корона мертвого короля (СИ) - Бердникова Татьяна Борисовна - Страница 16

Или чернокнижника.

Охотник нахмурился и, подняв кулак, несколько раз уверенно ударил по воротам, оглашая окрестности отзвуками глухих ударов.

Дом Потерянных душ, всегда слывший тихим местом, местом, где всегда царили тишина и покой — они полагались целебными для несчастных его обитателей, — вмиг наполнился шорохом, шелестом и отзвуками смутных голосов.

Зазвенели шаги по мощеной дорожке.

Ашет отступил от ворот на шаг, не желая быть задетым распахнутой тяжелой створкой.

Шаги смолкли. Отворилось с тихим скрипом маленькое оконце на воротах; показалось усатое, одутловатое лицо охранника.

— Кто такой?

Голос у него был грубый, низкий, и Аш с неприязнью подумал, что охрану дома Потерянных душ в Финоре набирают из простолюдинов. Или же просто не следят за соблюдением культуры в, казалось бы, целительном месте.

— Я лекарь из столицы, — говорил Ашет тихо, мягко, не поднимая глаз и изо всех сил старался произвести впечатление абсолютно не опасного человека, — До моих господ дошли слухи о жертвах чернокнижника… Меня послали помочь им.

Стражник охнул и неожиданно исчез. Заскрежетали, зашуршали отодвигаемые засовы — их было множество, видимо, здесь опасались побега больных.

Двери распахнулись, являя взору «лекаря» низенького человечка, одетого в белую, заляпанную мантию.

Хм. Значит, ошибся — это вовсе не стражник.

— Неужто в столице о нас вспомнили? — собеседник взволнованно прижал руки к груди, — Проходите, проходите, господин хороший, здесь столько людей несчастных, пострадавших от этого душегуба, им так нужна помощь! Мы-то стараемся, как можем, да что мы можем в сравнении со столичными лекарями? Вот хотя бы последние трое поступивших — ведь в страже самого князя были, пылись мерзавца этого поймать, а теперь… — лекарь обреченно вздохнул и махнул рукой, как бы показывая, что тут и говорить не о чем.

— Вот как… — Ашет изо всех сил постарался изобразить совершенную незаинтересованность, — Пожалуй, мне следует начать именно с этих пациентов. На них магия чернокнижника еще свежа, я смогу составить для себя более ясное представление о ней.

— Конечно, конечно, как скажете, господин добрый! — местный целитель поспешно развернулся на пятках и, без излишних церемоний ухватив собеседника за рукав, буквально поволок его за собой. Перемещался он для своей упитанной комплекции довольно резво, и охотнику даже пришлось немного ускориться, приноравливаясь под его шаг. Вытащить рукав из пальцев лекаря он не пытался — не желал портить произведенное хорошее впечатление, которое надеялся в будущем упрочить. В конце концов… у зачарованных инструментов функций много, а флейту свою он уже давно хорошо изучил, и как управлять ее магией, знает прекрасно. Быть может, и сумеет помочь несчастным возвратить их души, быть может, сможет спасти хотя бы троих из пострадавших от рук местного мерзавца…

Ашет Аччайо не был злым. Не был он и равнодушным, к чужому горю всегда относился с небывалой чуткостью и, если мог помочь, обязательно помогал. Собственно, и служить в легионе он начал только потому, что надеялся уничтожить как можно больше мерзких колдунов, мешающих спокойно существовать простым людям.

Годы службы несколько ожесточили его сердце, сделали его более безжалостным, научили бороться даже против, казалось бы, невинных стражей, бороться и одолевать их, не моргнув и глазом, но убить их он бы не смог. Просто не хотел отбирать жизни у тех, кто отдавал их за чужую волю, за чужую честь, не желал становиться на одну планку с теми, кого так ненавидел. Слухи о его жестокости были сильно преувеличены — дурная слава бежала впереди охотника, разгоняя на его пути любопытных, но он не возражал против этого. Тем, кому нужно было помочь, он помогал без излишних слов, без церемоний, полностью игнорируя людской ужас.

Если сейчас он мог помочь пострадавшим от произвола чернокнижника — Аш хотел сделать это, и надеялся на успех предприятия.

Лекарь затормозил так резко, что полы его грязно-белой мантии метнулись вперед, опутывая ноги, и неловко затоптался, пытаясь высвободиться из ткани.

— Вот здесь… — говорил он уже тише, будто опасаясь нарушить покой своих подопечных, — Здесь, господин мой, за этой дверью… Они содержатся все втроем, не хотят разлучаться — стоит забрать одного, другие начинают плакать и умолять его вернуть. Мы думаем, что это тоже следствие проклятия чернокнижника…

— Быть может.

Ашет склонил голову набок, изучая тяжелую деревянную дверь с кованным замком на ней. Плакать или нет, а сбежать несчастным стражам позволить не хотят, держат их крепко. Слезы могут быть и следствием потери свободы.

— Пустите меня к ним.

Лекарь протянул, было, руку к ключу, болтающемуся на веревочке у двери — опрометчивое решение, глупое, но сейчас не до осуждения чужих поступков, — и внезапно испуганно замер, устремляя взгляд на скрытое в тени шляпы лицо «столичного целителя».

— Но, господин… Они могут быть опасны! Они были в страже князя, они сильны, но силу свою теперь используют не во благо, они способны наброситься на незнакомого человека! Позвольте, я позову своих подручных, человека три, чтобы могли сдержать их, это займет недолго…

— Нет, — в голосе лже-Этьена зазвенел металл, — Откройте дверь и пустите меня к этим людям. Я сумею совладать с ними, вам не о чем волноваться. В конце концов… — он попытался смягчить возможное впечатление мягкой улыбкой, — Я знал, на что шел, когда ехал сюда. Открывайте.

Лекарь поник и, тяжело вздохнув, взялся за ключ. Поднес его к замку, приноровился, чтобы вставить…

— Простите великодушно, господин дорогой, но назовите мне хотя бы свое имя! Если с вами что случится, так я хоть сообщу в Габар, что с целителем таким-то произошло несчастье…

— Мое имя Этьен де Лафер, — охотник почувствовал, что начинает терять терпение, — Прошу вас, не оттягивайте неизбежное. Открывайте.

— Да, господин…

Лекарь поник и, сознавая, что других способов еще хоть немного оттянуть момент истины у него не находится, резко вонзил ключ в замок, с некоторым усилием трижды его поворачивая.

Послышался щелчок. Тяжелая дверь медленно приотворилась, открывая не слишком большую, явственно тесную для троих комнату.

Лекарь торопливо отскочил, пропуская столичного гостя вперед и, убедившись, что тот вошел, осторожно прикрыл дверь, оставаясь снаружи. Прижался к ней ухом и, затаив дыхание, забормотал слова молитвы Небесному Целителю, умоляя его пощадить Этьена де Лафера, и не дать потерявшим души людям навредить ему.

Тем временем, Ашет, зайдя в комнатку, остановился и с интересом огляделся.

Убогая, скудная обстановка — три кровати у разных стен, да три тумбочки возле этих кроватей. Больше ничего, если не считать троих молодых мужчин, сбившихся в испуганную кучку у дальней стены комнатушки.

— Я не причиню вам вреда, — Аш улыбнулся и легко снял шляпу, открывая лицо. Он знал, что таиться от потерявших души может быть опасно — в тени таким несчастным всегда мерещится угроза. Открытое же лицо, наоборот, может внушить им доверие.

Рассыпались по плечам пшеничные волосы. Чуть блеснули светло-зеленые глаза с мягкими искорками коричневого цвета.

Несчастные больные задрожали, затряслись, сжимаясь сильнее. Один из них закрыл голову руками и неожиданно тонким голосом закричал:

— Я не хочу летать! Не хочу, не хочу, не хочу! Сжалься, смилуйся, я не хочу летать!

Другой, с лицом, покрытым недавними ожогами, упал на колени и принялся, рыдая, биться головой о пол.

— Я никогда не подниму на тебя свой меч! Умоляю, умоляю, сжалься, не тронь меня! Не надо больше, не надо, не надо…

Дожидаться реакции третьего — единственного из троицы, кто не стоял, а сидел, вытянув забинтованные ноги, — Ашет не стал. Рука его уверенно скользнула за пазуху, доставая флейту; губы коснулись мундштука, и нежные звуки успокаивающей, тихой мелодии наполнили комнату.

Пострадавшие замерли; истерика их оборвалась. Сидящий склонил голову набок, глядя на флейту; товарищи его подняли головы и, неуверенно улыбаясь, шатнулись вперед. Коленопреклоненный страж прополз несколько шагов и, ухватив музыканта за сапог, восторженно уставился на него снизу. Охотник осторожно отступил, высвобождая ногу и не прекращая играть. Исцеляющую мелодию следовало закончить, иначе беседовать с важными свидетелями он бы так и не смог, а чужие прикосновения ему в этом могли помешать.