Сапер (СИ) - Линник Сергей - Страница 6

Армейский дружок мой, Митька Савин, уговорил меня податься с ним в строительную артель, в которой заправлял его дядька, Аркадий Васильевич. Тот еще жук был, но десять лет с ним как бы не самые беззаботные в моей жизни получились. Пахали как проклятые, конечно, но и зарабатывали дай боже каждому. От нас требовалась только ударная работа, а про остальное переживал Васильич. И про еду, и про жилье, и про отдых. Каждый год, хочешь, не хочешь, а все в санаторий ездили. За счет артели. Во как жили! Не знаю, сколько там дядя Аркаша себе в карман положил, не мое дело, а мне хватало.

Кончилась лафа в пятьдесят шестом. Не то начальник наш не поделился с кем надо, не то просто не повезло, а посадили его, быстро и без шума. Поехал Васильич тянуть свою пятерку в дальние края. Да ладно, лишь бы здоровья хватило, такой не пропадет.

А тут и указ подоспел, разогнали артели, так что впахивать с языком на плече нам разрешили, а зарабатывать как следует — уже нет. Не говоря уже про санатории. Подался я куда глаза глядят, устроился в Кременчуге, на комбайновый завод слесарем. Они жилье давали не в бараке, а в общежитии. Да и ехать от последнего места нашей работы далеко не пришлось.

Пообтерся я на заводе, работа как работа. Присмотрел домишко в Крюкове, с артельных времен кой-какая заначка осталась, переехал из общаги в своё жильё, живи да радуйся. Да и пора уже, сорок скоро, а я один. Тут и встретил Ниночку свою.

Ох, до чего ж я счастлив был, как пацан какой-то! Света белого не видел, она мне всё застила. Да я не знал, с какой стороны подойти к ней! Как же хорошо с ней было, не представишь даже себе!

Ниночка была чуть младше меня, на четыре года. Замуж вышла перед войной, в Кременчуге же. Да только мужика ее при бомбежке убило. Летом сорок первого, когда немцы переправу брали. Так и прожила она вдовой, пока мы не встретились. Вот тогда и понял я, что жизнь только начинается.

Расписались с ней, в дом свой привел ее. Начали мы там, как в сказке, жить-поживать. С работы каждый день как на крыльях летел, увидеть ее побыстрее. Эх, не мастак я про любовь и счастье рассказывать.

А порушил всё я, выходит. Не надо нам было тогда на Днепро идти. А я такой: «Давай, Ниночка, сходим, посидим на бережку, отдохнем». И пошли. Взяли винца бутылочку, закуси какой-никакой, не помню уже, что. Днепро-то, вот он, рядом совсем, с пригорка спуститься. Сидели, отдыхали культурно, любовались видами и тут эти приехали. Нет бы мне, дурню, собраться да уйти, так нет, сидел как баран. Приперлись такие, на «Победе», втроем, пьяные уже, шуметь начали. На нашу беду, пристали к нам: «Выпейте с нами, праздник у нас!», — а хрен этот, Давыденко, это я потом узнал фамилию, на Нину всё смотрит, облизывается аж, сволота. И снова ошибка моя: бежать нам оттуда надо было сразу. Нет же, слово за слово, сцепился я там с этим самым главным, в ухо ему дал. Да дружки его мне по голове и стукнули. Очнулся я, а Нина моя — нету ее. Лежит только тело, платье разорвано, побита вся и не дышит. Свет белый мне в копейку сошелся вмиг. Как же так? Кто у меня счастье мое украл, кто жизнь мою в дерьмо втоптал? Ведь только утром сегодня солнце нам светило! Я аж завыл там, возле судьбы моей, в грязь втоптанной! Куда идти? Что делать? За что мне это?

Меня менты домой отпустили, врач в больнице хотел оставить, да я не захотел. Вышло так, что я не мог свою жену убить. А только следак крутить что-то начал сразу: не можем машину найти, свидетелей нет, никто ничего не знает. Как будто этих «Побед» тыщи штук в округе.

Я всё бросил и начал искать сам. Машину я нашел в два дня. Подсказали добрые люди. Никуда не прячась, она стояла у крыльца райкома партии. Поперся к следаку, говорю, вот тебе машина, поехали, покажу, кто там был. А тварь эта нагло так: не твоё дело, Петя, найдем, покажем для опознания, неизвестно, кто там был, следствие на верном пути, не мешайтесь. Тут я и понял, что от ментов мне помощи не будет. Поехал к тому райкому, не ближний свет, да дружок подсобил, дал мотоцикл на время. Поначалу я одного из той троицы встретил. Да как встретил, он сам на меня наткнулся, когда я стоял за углом и думал, где теперь пассажиров «Победы» искать. Один на один хлопчик этот, Степка, не таким крепышом оказался. Отходил я его под первое число. Он и поплыл и сразу сдал дружков. Тот, что по его словам, по голове меня оприходовал, в командировку уехал. А главный, Давыденко, живет тут рядышком, скоро дома будет. Один пока, жена на курортах. Бросил я этого Степку там, где беседовал с ним. Кто ж знал, что сломанные руки и отбитые почки помешают ему до утра на дорогу выбраться. Но выжил обалдуй, не судьба ему еще, наверное. А я, значит пошел к главному домой. Сидел он уже на веранде, жрал водку в одну харю после тяжкого трудового дня. Так увлекся этим делом, что меня услышал только когда я ему в ухо дал. Затащил его в дом, поговорили по душам. Не сбрехал Степа, признался боров, что Ниночка моя — его рук дело. Я этого Давыденко в доме и исполнил, после того, как он признался. Удавил как клопа.

А наутро пошел и сдался ментам. Мне прятаться незачем было, я своё дело сделал и не жалел о том ни грамма. Оказалось, первый секретарь райкома от моих рук прервал свой большевицкий стаж. Мне сначала хотели впаять пятьдесят четвертую статью, пункт девять*, теракт против представителя советской власти, да только быстро свернулись, когда я им про Ниночку рассказал.

А по сто сороковой статье, сильное волнение и вызванное нанесенной обидой — всего пятерка. Сто сороковая у меня минут пять была, пока не прибежал начальник следака моего и не объяснил, что так у нас народ за пять лет срока пойдет партийцев душить направо и налево. И переделали всё быстро на сто тридцать восьмую, там срок — десятка, да навесили за Степку сто сорок шестую, тяжкие телесные, до шести лет. Вот в итоге пятнашку и дали. Да я не в обиде, я и больше готов был отсидеть, лишь бы эта тварь в земле гнила. Жаль, третий в тот момент уехал, я бы и ему сто сорок шестую устроил за милую душу, со всем удовольствием.

Следака же, что искать его не хотел, только из прокуратуры выгнали. Родственник он этому Давыденко оказался.

Зато на зоне я и, считай, школу закончил, и даже в университете отучился. Не в настоящем, конечно, но преподавателей там было, хоть отбавляй. И политики, и хозяйственники, и даже парочка убийц. Кто просто так, кто за услугу какую, а кто и за пайку лишнюю, занимались со мной. Не могу сказать, что стал специалистом в немецкой классической философии, но про Шопенгауэра с Гегелем и Кантом в придачу, без хвастовства, разговор поддержать смогу. На что мне тот Шопенгауэр, ты спросишь? А чтоб было. Лишним знание не бывает. Так что у меня в голове всего понемногу бултыхается: и генетики отметились, и экономисты, и историки. Я только на зоне понял, что мне нравится учиться.

* Здесь и далее упоминаются статьи Уголовного кодекса Украинской ССР от 1929 года (с изменениями от 1949)

Четырнадцатого июня, как и в первый раз, передали по радио после обеда заявление ТАСС, заумное и многословное, но с хорошо понятным посылом: немцы, не верьте, мы хорошие и нападать не собираемся. Адам примчался на работу и вызвал меня в кабинет. Куда только девался тот снисходительно слушающий и скептически настроенный утомленный психиатр! Сейчас он чуть не подпрыгивал от нетерпения. Вопросы так и посыпались: когда начнется война, когда немцы придут, до куда дойдут, когда назад выбьют, да когда конец войне. Я и сам бы такое спрашивал. Видать, в тот первый раз Соломоныч не утруждал себя запоминанием сказанного мной и сейчас переспрашивал по второму кругу то, что я ему тогда говорил. Вот же засранец, а я тут соловьем пел, пытался пронять его, а усилия чуть не даром прошли. Ничего, теперь он мой с потрохами. Так что вопрос, как отсюда выбраться, больше не стоит. Адам и выведет, и поможет. Само собой, и оденет, и обует, без этого никак. Не в войлочных же тапочках мне по дорогам шагать.