Сапер (СИ) - Линник Сергей - Страница 34

Допрашивал он дотошно. Начали мы с разгрома нашего саперного батальона. Тут я и выложил первый козырь — спасенное знамя. Так-то я про это дело никому не рассказывал, лежал у меня в «сидоре» свернутый красный прямоугольник, есть не просил. Тут я лишний раз убедился, что внешность у человека может быть очень обманчивой. Лейтенант аж расцвел, когда я ему знамя передал. Даже руку мне пожал. Но менее дотошным после этого не стал. И про танкистов, и про комиссара Попеля расспрашивал, да не по одному разу. А уж про медсанбат, обожженных, да нашу поездочку до переднего края — и вовсе в таких подробностях обсасывал, чуть не поминутно: кто куда ходил, что говорил да делал. Тут я второй козырек на стол выложил.

Немецким Буряков владел всяко лучше меня. И документы оценил чуть не с первого взгляда. На несколько минут он даже забыл про всё. От презрительной усмешечки, которую он всем демонстрировал по приезду, ничего не осталось. Почуял лейтенант, что с такой добычей вторая шпала на петлицу упадет. А, может, и побольше чего в награду добавят — в Москву заберут на повышение. Но меня, добытчика, он задвигать не стал, а сказал, что непременно надо мне со всем этим добром ехать в Киев. Под его, лейтенанта Бурякова, чутким руководством, ясное дело. Деньги тут же при мне пересчитал, оприходовал актом. Заставил подписаться. А потом еще под протоколом.

Вымотал он меня, конечно, сильно. Я на стройке так не уставал, даже когда от восхода до заката ударно впахивали. Но расстались мы чуть ли не друзьями. Не, это я сказанул, конечно. У таких ребят друзей не бывает, не та у них натура. Но отношение у него ко мне было самое доброжелательное. Ну какое только может быть у цепного пса. А на большее я и не рассчитывал.

Как вышел на улицу, добрел до бревнышка, лежавшего у чудом сохранившегося куска деревенского тына, да и присел на него. Подошел Николай, пристроился рядом. Оказалось, что старлей гораздо быстрее летёхи успел допросить уже пятерых. Вот только после Бори Сезина вышла задержка и срочно дернули рыжую. Будто бы даже не дали перевязки закончить. И сейчас ее там мариновали. Что-то мне не по себе стало. Хреновое предчувствие образовалось. Хотелось пойти и штурмом взять эту хатку, да погромить там всё на свете. Оно только и останавливало, что лучше от этого ни мне, ни рыжей не станет. Надо подождать, чем всё кончится, а потом уже думать, что делать.

А тут и Вера вышла. Темнее тучи, из глаз слезы чуть не ручьем. Я подбежал к ней.

— Ты как, Верочка? Что там случилось?

— Ничего хорошего, Петя, — сказала она, вытирая слезы носовым платком. — Во всем я виновата: и Аркадия угробила, таблетки от него спрятала, и самовольно место дислокации покинула, и раненых не лечила, а с любовником кувыркалась, — последнее она выпалила, чуть не крича, явно повторяя слова особиста.

Вот же сука, очкастая… Я двинул ногой по забору, сломал несколько штакетин.

— Давай, прогуляю тебя. Потрындят и перестанут, не обращай внимания, — я говорил, утешая ее, а у самого на душе мутно. Что-то затеял старлей, сволочь такая. Не иначе как с подачи Бори-козла.

— Не перестанут, Петя! — рыжая никак не могла успокоиться. — Сказал, что у него показания свидетелей есть! Тряс бумагами!

— Я! ВСЕ! РЕШУ! — я даже сжал руку рыжей изо всех сил, чтобы она пришла в себя. — Запомни.

Я отвел Веру к местным медикам, пусть посидит, успокоится. А я тем временем поищу «свидетеля». Уже жалеть начинаю, что не шлепнул его раньше, пошуметь постеснялся — сейчас бы меньше дерьмом воняло.

Что рассуждать? Надо делом заняться. Найти крысеныша и поинтересоваться, чего там напел этот дятел? Дятлы не поют? Зато стучат без устали. Без него точно не обошлось. Я встал и посмотрел вокруг. На горизонте Сезина не наблюдалось. Опять скрылся, скотина. Ничего, красавец, я тебя из любой скирды достану.

И снова, кого ни спроси, Боря только что был здесь. Не сидится на месте сволочине. Я стоял и пытался решить, куда идти дальше: вдоль по улице, ведущей к окопам, или по небольшой тропинке между хатами? Сомнения развеял приближающийся свист немецкого снаряда, заставивший меня броситься на землю, под прикрытие стены, возле которой я стоял. Тут же что-то грохнуло внутри, рядом со мной зазвенели стекла из выбитого окна, а сверху на меня посыпалась солома с крыши и комочки штукатурки, которой хата была обмазана снаружи. Чуть приподняв голову, я понял, что надо срочно покидать столь ненадежное укрытие: по стене многоголовой змеей расползалась трещина. Только я успел отбежать, как угол хаты рухнул, подняв клубы пыли.

Кашляя и протирая глаза, я отошел в сторону. Кто-то потащил меня за рукав и буквально впихнул в щель. Когда я вновь смог смотреть на белый свет, то обнаружил рядом с собой политрука Певцова. Совсем недалеко от нас грохотали взрывы.

— Очухался, Петр Николаевич? — спросил он, помогая мне отряхнуться. — Глянь, на излете, видать, осколок летел, — подал он мне неправильной формы кусочек металла. — В ремне застрял. Будет память тебе. Ну всё, некогда басни рассказывать. Немцы опять поперли. Давай тогда на левый фланг, в распоряжение комроты Данилова, там воевать будешь.

Я только кивнул и, схватив «мосинку», которую мне дал Певцов, да насыпав по карманам патронов от него же, мелкими перебежками понесся к окопам левого фланга. Снаряды падали не так уж и часто, пара-тройка в минуту, но слишком уж вразнобой, угадать ни время, ни место падения нельзя было никак.

Я вкатился в окоп как раз вовремя: немцы пошли в атаку. Видать, решили поквитаться за вчерашнее непотребство. Данилов командовал где-то вдалеке, махнул мне рукой из-за поворота хода сообщения, мол, сиди пока на месте, и скрылся. Бумкали пушки, такое же добро, что мы подпортили ночью, 75 мм. Наверное, поначалу несколько раз из гаубицы пальнули, а сейчас только эти остались. Пулеметные позиции переоборудовали в других местах, это и к бабушке не ходи. Да и что мне с моей «мосинкой» те пулеметные позиции? Вон, передо мной мои цели, уже метров четыреста осталось, а то и меньше, карабины в руках видны. Поставил прицельную планку на три сотни и начал. Попадал ли по тем, в кого целился? Так это только в книжках герои знают, а тут знай себе: целься, да стреляй. Серые фигурки падали, это да. Хорошо ложились, обильно. Это я видел. И почему атаковали без техники? Даже непривычно как-то. Понадеялись на артналет? Я посмотрел в небо. Но там было пусто — пикировщиков не наблюдалось.

В какой-то момент, уже метров двести оставалось, немцы не выдержали и повернули. Кто-то там у них свистнул дважды, дескать, хватит, отступаем, и фашисты начали отходить.

А на правом фланге стрельба продолжалась, да весьма обильно. Может, немцы покрепче были. Или свистнуть никого не осталось, и так бывает. Но вскоре стихло и там.

На контратаку у нас ни сил, ни средств не осталось. Отбились — и хорошо.

Я вылез из окопа и пробежался вдоль позиций. Бори здесь не было. Ладно, найду поганца, на самом деле мест, чтобы надежно спрятаться, в округе не очень много. Еще раз бросив взгляд вдоль окопов, пошел к правофланговым, удивляясь тишине после боя. Не знаю, кто и как, а я к этому привыкнуть никак не могу. Вот только что всё гремело и свистело, рвались снаряды, мины, кричали и стонали побитые — и будто не было ничего. Раненых утащили, пушки замолчали, птички обратно зачирикали. Вот бы всегда так…

Но до окопов я не дошел. Встретил по дороге лейтенанта Гришу.

— Ну что, Пётр Николаевич, отстрелялись вроде? — спросил он, отряхивая фуражку.

— Похоже на то. Слушай, ты не видел там Борю, санитара нашего, моего роста, чуб темный, волнистый?

— Уши торчат немного? — уточнил Гриша, открывая вытащенный из кармана кисет.

— Есть такое, — припомнил я.

— А на кой, извини, он тебе нужен? Если не секрет, конечно? — Гриша как-то странно прищурился.

— Да хотел пару вопросов задать, — ответил я. — Понимаешь, — добавил я потише, — похоже, он там особисту что-то напел про Веру, ну, я рассказывал, военврач из медсанбата? — Гриша кивнул, мол, как не помнить. — Так что хочется в глаза ему посмотреть.