Сапер (СИ) - Линник Сергей - Страница 29
- Предыдущая
- 29/54
- Следующая
Ночь теплая, небо ясное. Встали в узкой балочке, по обеим сторонам густой лес. Палатки не разворачивали, нечего возиться. Кашевары начали готовить немудреный ужин, медики — свои процедуры. Пока ехали, умерло еще двое обожженных.
Я расставил какие-никакие посты: порядок надо поддерживать, да и место такое, неизвестно, кто ночью может на нас наткнуться. Потом почистил пистолет, пощелкал застежкой чемоданчика с рейхсмарками, который я забрал у Юрика. Считать или позже? Так ничего не решив, эсэсовские деньги я бросил в кабине, просто прикрыв ветошью: ценность немецких денег для нас сомнительна, а вот на чемоданчик могут и позариться.
Пока чистился, расставлял часовых, проверял их сменщиков, лагерь и затих. Устали люди за день, да еще и после такого. Я тоже решил пойти отдохнуть немного. Пошел к ручейку, который обнаружил кто-то из ребят, разделся, обмылся наспех, вытерся своей же рубахой, потом поменяю. Натянул гимнастерку на голое тело. Эх, в баньку бы, помыться как следует, попариться, а не вот это вот размазывание грязи по себе. Но хорошо хоть так, и то лучше, чем ничего. Только развернулся, как услышал сзади шорох: кто-то шел за мной по траве. Не очень-то и таился этот преследователь, но я на всякий случай достал «парабеллум».
Вдруг из темноты раздался такой знакомый голос:
— Товарищ старший лейтенант, вы уж не застрелите меня случайно, я на вас нападать не собираюсь…
— Ты здесь каким макаром, Вера? — спросил я удивленно.
— Всё тебе расскажи, — ответила она, подходя ко мне. — На свидание пришла, не погонишь?
— Смотрю, не с пустыми руками, — заметил я сверток у нее в руке.
— Приходится самой обо всем беспокоиться, раз никто инициативу не проявляет, — улыбнулась она.
Рыжая и правда взяла с собой свернутую плащ-палатку, котелок с едой и термос.
— Свидание — это отлично! — усталость мигом сняло как рукой.
— Давай, устраивайся, а я пока тоже схожу к ручейку.
Пока Вера плескалась в темноте, я быстро разложил плащ-палатку, наложил из котелка кашу с тушенкой. Нет, когда только успела? В свертке лежали еще и два вафельных полотенца.
— Очень кстати! — «рыжая» выхватила у меня из рук одно из полотенец, начала вытирать мокрые волосы. Влажная гимнастерка так обтянуло ее тело, что я забыл как дышать.
— Закрой рот, муха залетит — тихо засмеялась Вера, садясь рядом со мной. При этом она коснулась меня тугой грудью и я потерял над собой контроль. Обнял ее, впился поцелуем в губы. Вера охнула, схватила меня за шею. Теперь уже про себя ахнул я — ранки под повязкой отозвались резкой болью. Но странным образом, это мне совсем не помешало. И даже придало ускорение.
Потом мы ужинали. При свете луны. Я все никак не мог отдышаться, вяло ковырял кашу. Шея продолжала болеть, повязка сзади пропиталась кровью.
— Завтра все болтать про нас будут, — рыжая прижалась ко мне, тоже отставила миску.
— Завтра всем не до нас будет, — ответил я. — Тут бы выжить, а в таком деле чужие амуры — не самое главное. Так что не переживай.
Я замолчал, глядя в небо. Тучи, набежавшие недавно, пропали, над нами раскинулся огромный Млечный Путь.
— Боже мой, сколько же там звезд? — удивилась Вера.
— Шум Млечного Пути затих, рассеялся в ночи, — вспомнил я стих в тему. — Они стояли у ворот, где Петр хранит ключи…
— Кто это? Бунин? Брюсов? А нет, наверное, Федор Сологуб, его слог.
Я удивленно посмотрел на Веру.
— Ты знаешь всех поэтов серебряного века?
— Не всех, конечно. Увлекалась в молодости. У наших соседей была огромная библиотека, брала у них книги. Представляешь, у них была книга с автографом Маяковского! Так чьи стихи? Я же угадала? Это Сологуб? — пыталась допытаться она.
— Нет, Киплинг.
— Ого, ты читал Киплинга?
Что тут странного? Стихи Киплинга у нас в лагерной библиотеке были, довоенное еще издание. Наверное, кто-то из сидельцев, уходя на волю, оставил. Значит, то, что Платона читал, не удивительно, а что Киплинга — очень даже.
— Да, были учителя, — я еще раз посмотрел на загадочно мерцающий Млечный Путь, положил голову на колени Веры. И не заметил, как уснул.
Только начало светать, а мы уже почти собрались. Нечего тут делать, на этой дороге между нашими и немцами. Я залез в кабину, достал чемоданчик. Пока санитары грузили и кормили раненых, посчитал деньги. Так, тут у нас самый крупняк — пятьдесят марок, красно-желтые купюры, с которых с укором смотрит неизвестная тетка в платке. Этих четыре пачки. Зеленоватых двадцаток с нечесаным худым мужиком — семь пачек. И еще пятнадцать пачек желтоватых пятерок, на которых было аж по два портрета: слева хитрый мужик, явно начальник, смотрел на простоватого хлопца с молотком, который был изображен на правом портрете, наверное, думая, как обдурить работягу. Сорок с лишним тысяч, целое состояние.
— Товарищ лейтенант — к машине подошел Юра с большим серым конвертом в руках. Я быстро захлопнул крышку чемоданчика, вопросительно посмотрел на санитара.
— Вот, отмыл, наконец, — подал он мне пакет. — А то весь был заляпан кровью, мозгами…
— Ну и как тебе арийские мозги, Юр?
— Да ничем не отличаются от наших.
— Вот поэтому нацизм — полная херня. Ладно, спасибо, иди.
Я вскрыл конверт, достал документы. По ним выходило, что штандартенфюрер Пауль Блобель, который сейчас кормил рыб — командир зондеркоманды 4а айнзацгруппы С, а денежки предназначались для выплат премиальных эсэсовцам и местным помощникам. Читать эти километровой длины слова на немецком у меня выходило не очень-то хорошо, но вроде так получалось. Материал там был убойный — Берлин устанавливал лимиты сколько евреев должно быть уничтожено в треугольнике Ровно-Броды-Луцк. По всему выходило, что немцы очень даже хорошо осведомлены о населении возле новой границы.
Ладно, наши с этими документами получше меня разберутся. Что этот туз делал на глухой дороге, теперь уже, наверное, никому известно не будет. Спрятал бумаги и деньги в чемоданчик, вытер руки ветошью: после такого аж помыться захотелось.
Дверца открылась, в кабину запрыгнула Вера. Я невольно улыбнулся, вспоминая происшедшее ночью. Конечно, никаких объятий и поцелуев на виду у всех никто из нас и не подумал показывать, так, пожала руку, но и от этого простого жеста на душе потеплело. Эх, кабы не война! Что с тобой сталось в тот раз, Верочка? Дошла до конца в высоких чинах и стала профессоршей? Погибла в разбомбленном санитарном поезде? Кто ж теперь знает? Но я приложу все силы, чтобы ты осталась живой. И, желательно, рядом со мной.
То, что фронт приближается, стало ясно по усиливавшемуся грохоту. Бухали гаубицы, стреляли танки… То тут, то там стали появляться воронки. Пора было тормозить. Я помигал фарами Николаю, едущему впереди, мы остановились в небольшом, прореженном лесочке.
На его опушке паслись привязанные к колышкам козы. Похоже животных выстрелы совсем уже не пугали — они флегматично жевали траву.
Я выскочил из кабины, схватив бинокль, махнув рукой Николаю, пробежал вперед.
Перед нами был луг. Наверное, местное население выгоняло сюда кроме коз, всяких коровок и овечек. Сейчас здесь было пусто. Почти пусто. Два сгоревших Т-26, один из которых упирался в завалившийся на правый бок «ганомаг». Таранил что ли? Разбитая полуторка и раздавленная сорокопятка. То есть, похоронная команда уже поработала, а ремонтники и трофейщики — еще нет. А в остальном — ничего. И никого.
— Как то подозрительно даже — прошептал Николай, шикнул на шумного Юру, что устраивался рядом с пулеметом
— Вон туда посмотри — ответил я, ткнул пальцем в сторону танков
За лугом виднелась рощица. Немалая такая, местами с выломанными деревьями, кое-где с подпалинами. Но тоже ничего интересного. Интересное, оно за рощей было. Там стояли немцы. Похоже, не первый день уже. И огневые позиции были оборудованы, и блиндажи. Всё по ниточке, как у немчуры принято. Чуть левее стояла неполная батарея 75-миллиметровых пушек. Пять штук. Шестой не было. Видать, где-то по дороге потерялась. Аккуратно были уложены снарядные ящики, сверху замаскированные сеткой.
- Предыдущая
- 29/54
- Следующая