Южное направление (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 29

— Мы уложились?

— Почти, — кивнул Горбунов. — Вы проговорили не пять минут, а семь.

Будущий академик смотрел на меня, как на вора, крадущего самое драгоценное достояние его патрона — время.

Время-время. Бедному Книгочееву не удастся съездить в Архангельск. Туда-сюда не меньше десяти дней, а то и больше, а в Крыму бывший жандарм мне нужнее. Проще дать команду в Архангельск, и Ольгу Константиновну со всем бережением дня за четыре-пять, вместе с имуществом привезут в Москву. А домик пока постоит, за ним присмотрят. Я даже немного задержу отправку в Крым, чтобы супруги успели обнять друг дружку и поговорить.

Вообще, это Книгочеев и виноват, что меня определили в командировку. По принципу — если на сцене висит ружье, то оно должно выстрелить. Так и здесь. Сообщил мне Александр Васильевич о том, что его супруга приходится сестрой одной из важных персон белой армии, так на тебе, езжай в Крым, товарищ Аксенов. Шантажировать белого генерала жизнью сестры не стану — неприлично, но вот письмецо для любимого брата она напишет, попрошу.

По сути, снова пойти в тыл врага, уже в третий раз. Конечно, я бы без это обошелся, но кто меня спрашивал? Пойду. Так, есть ли у меня дела требующие немедленного решения? Вроде и нет. Кстати, надо бы что-то с бронепоездом решить. Он ведь со всей командой так и числится за особоуполномоченным ВЧК Аксеновым. Ладно, скажу Артузову, пусть себе возьмет, нехай катается на нем по фронтам изображая своего дядюшку, от которого, можно сказать, Артуру и досталась должность начальника ОСО ВЧК. Временно! Вернусь, заберу обратно. Правда зачем может понадобится бронепоезд начальнику внешней разведки, пока не знаю, но вдруг да понадобится. Предположим, в Париж съездить или Берлин на встречу с резидентом. Шучу. Европейская колея не особо подойдет для русского бронепоезда.

Путешествие (м-да, слово-то какое) в Крым заняло дольше времени, нежели путь в Архангельск. Вначале мы с Книгочеевым добирались до Таганрога, где коллеги из особого отдела пристроили нас на принадлежащий местному греку с любопытной фамилией Папагеоргий рыбацкий баркас с мотором. Несмотря на национальность и смуглость, грек показался мне чем-то похожим на моего старого знакомца Ферапонта, проводившего меня по звериным тропам в Архангельск. Подозреваю, что грек не только выполняет задания чекистов, но еще и подрабатывает на белую разведку. Но это так, только подозрения, у меня работа такая.

Чекисты из Таганрога подрядили дядьку бесплатно, но я пообещал заплатить ему пару червонцев, благо денег нам отвалили прилично — сто золотых монет. Уж как сумел постарался равномерно распределить их в одежде, а часть отдал Александру Васильевичу.

Дизельный двигатель постоянно глох, владелец судна то и дело начинал его ремонтировать, а на одних парусах скорость уже не та. Сутки нам понадобились, чтобы выйти в Черное море, еще трое, чтобы добраться до южного берега. За это время вода в анкерах протухла, а на копченую рыбу и лук я уже и смотреть не мог. Но пришлось и пить воду, и жевать рыбу напоминавшую подметку (не пробовал, но больше не знаю, с чем сравнить). Перетерпели мы с Книгочеевым и это (а бедняга Александр Васильевич еще и морской болезнью мучился всю дорогу).

Еще повезло, что болтавшийся у берегов Крыма миноносец не стал тратить боеприпасы на нашу лоханку, а Папагеоргий не завез нас в расположение белых, высадив точно там, где нас уже ждал представитель местного партизанского отряда.

Я даже не знаю, кто готовил нашу поездку, как он передал сообщение о приезде гостей из столицы, но огромное ему спасибо.

Красный партизан сообщил, что его зовут Иваном, фамилию не назвал, а мы, разумеется, и не спрашивали. Судя судя по тельнику, выбивавшемуся из-под кожаной куртки, парень был из матросов. И лицо до боли знакомое. Кажется, это лицо я видел на фотографиях, только выглядело оно значительно старше. Еще этот человек как-то связан с Архангельском, с льдинами и прочими прелестями севера — сиянием, льдинами. Нет, не помню. Может быть, вспомню потом или читатели подскажут.

Иван привел лошадей, чтобы мы без помех горной тропой добрались до дома нашего человека в Коктебеле, в котором находится перевалочный пункт для партизан и явка подпольщиков.

Тощий матрас, подушка, набитая старой соломой.

Я выбрался из чуланчика и уныло полез наружу умываться и все такое прочее.

Дом очень странный — соединение двухэтажного деревенского дома с рыцарским замком. Каменные стены, обвитые деревянными балконами и переходами. А еще лестницы… Внешние, внутренние. Внутри галерея, с которой можно попасть в бесчисленные чуланчики и комнатушки предназначавшиеся для гостей.

Во дворе длинный стол рассчитанный на добрую сотню гостей, но по нынешним временам здесь немноголюдно — выглядевшей старше своих лет хозяин щеголявшей в широченных шароварах и косоворотке, с хозяйкой, круглолицей женщиной деревенского вида, и ухаживавший за садом немолодой хромоногий татарин, да мы с Александром Васильевичем Книгочеевым. Впрочем, сам Книгочеев в настоящее время отсутствовал, так что за стол садилось четверо. Да, в какой-то из отдаленных комнат жила мать хозяина, но она болела и за общий стол не садилась.

Коренастый хозяин — мужчина с пышной седой шевелюрой и седой бородищей, одетый в нечто напоминавшее греческий хитон, да еще и в любую погоду ходивший без штанов, чем-то напоминал Карла Маркса. Говорят, пока в Крыму стояли красные, некоторые несознательные элементы так и обращались к нему — товарищ Маркс, на что он терпеливо поправлял — не Маркс, а Макс.

Да, вы угадали — это Максимилиан Волошин. Великий поэт. Для меня, по крайней мере. Казалось, он и его странный дом являлись неким утесом, вокруг которого разбивались бурные волны нашего времени. Дом в Коктебеле не тронули большевики в семнадцатом. Председатель ревкома даже выдал ему охранную грамоту и на дом, и на библиотеку. Не тронули дом ни немцы, вторгнувшиеся в Крым весной восемнадцатого, ни белые, вместе с интервентами сменившие немцев. Потом опять красные, снова белые. Товарищ Макс умудрялся вступаться за красных перед белыми, перед белыми — за красных. В январе двадцатого даже вызволил из Деникинской контрразведки поэта Иосифа Мандельштама, которого обирались расстрелять как большевистского шпиона.

А нынешней весной находившийся в Одессе Волошин получил разрешение местной ЧК на выезд из города морем и благополучно прибыл в захваченный белыми Крым.

Из своей истории я помнил, что даже после окончательного освобождения Крыма и установления на полуострове Советской власти, его не тронули ни Бела Кун, ни бабушка Земляка, а дом в Коктебеле не был ни отобран, ни уплотнен, а так и остался своеобразным Домом Творчества, где уже в двадцатые-тридцатые годы бывали сестры Цветаевы, Мандельштам, Александр Грин и Алексей Толстой.

Уже не раз говорил, что испытываю слабость к Серебряному веку, прочитал о нем много книг и достаточно много знал о его представителях. Но то, что в доме Максимилиана Волошина была подпольная явка, не знал. Не знал, зато теперь знаю. И еще я знаю, что именно «неразгаданный сфинкс Серебряного века» подыскал мне конспиративную квартиру в Севастополе, куда уже отправился Книгочеев, и куда сегодня отправлюсь я.

Глава 15. Слащев-Крымский

Для поездки в Севастополь Максимилиан Александрович раздобыл волов. Глядя в мои вытаращенные глаза — я-то считал, что за два червонца, выделенные хозяину на аренду транспорта, можно отыскать что-нибудь поприличнее, Волошин ухмыльнулся:

— Лошадей нынче не достать, либо подъели, либо в армию мобилизовали, автомобили тоже реквизированы.

— А морем?

— Пароходы с семнадцатого года не ходят, на веслах мы будем недели две добираться, на паруснике опасно. У Севастополя корабли стоят — и наши, и союзников, попадемся какому-нибудь Бладу, потопят. Я в мае из Одессы чудом дошел, а два раза чудеса не случаются.