Уникум. Тайная дверь - Билик Дмитрий - Страница 8

– Ты чего на ужин не ходил? – спросил долговязый. – Там котлеты сегодня огонь.

– И опять без сладкого, – пробурчал Дима.

– Неохота, – соврал я.

– А что это у тебя? Договор? – не унимался Рамиль.

– Ага. Сказали ознакомиться и подписать. Вот не знаю, что делать.

– Если уж ты здесь, – стягивал с себя гетры толстяк, – то все уже решено. Ставишь закорючку и учишься.

– Мне всего четырнадцать. Я раньше документы никогда не подписывал.

– Вполне совершеннолетний, по нашим прикидкам, – тужился высокородный сосед, – теперь сам несешь за себя ответственность.

– Ага, я тоже удивился, – вставил Рамиль. – Но ничего, подписал. Как видишь, живу и здравствую на школьных харчах.

– И ты четыре пуда серебром заплатил? – спросил я.

– Не-а, – легкомысленно отмахнулся тот, – это же получается больше двух лямов. Я отработку подписал. Это ту, где после школы надо будет поработать на Конклав.

– Беднякам выбирать не приходится, – философски заметил сосед, скидывая потные вещи в бельевую корзину.

– Ой, Димон, захлопнись, за тебя вообще двоюродный дядя заплатил. Вся наша разница – что ты на него батрачить будешь. Вот и все.

– Я же тебе по секрету, – покраснел Дима, но кроме пыхтений ничего не добавил.

Перебраниваясь, соседи взяли полотенца и ушли в душ. А я расправил постель и залез наверх. Есть хотелось неимоверно, даже живот сводило. Но я не собирался совершать ошибку и выходить из комнаты. Надо было подумать, что делать с этим треклятым договором.

С одной стороны, Козлович огорошил меня новостями. По всему получалось, что это и не школа вовсе, а прям концлагерь. За территорию не выходи, учись хорошо, да еще и дуэли у них какие-то разрешены. Помнится, что у Пушкина, что у Лермонтова на них была смертельная аллергия. Страшно, ох, как же страшно!

С другой стороны, невиданный и чужой мир невероятно манил. Домовые, гоблины, гремлины и, могу поклясться, много кто еще. Я не строил иллюзий: магический мир был опасен. Здесь с четырнадцати лет уже приходилось отвечать за себя. Но вместе с тем ни Рамиль, ни Дима не выглядели несчастными. Один такой же, как и я, – обычный пацан. Другой – представитель некой родовитой, судя по всему, фамилии.

Но существовал еще один немаловажный фактор. То самое ощущение всемогущества, когда Павел Сергеич дал поуправлять мне смерчем. Пусть и крохотным, но самым настоящим. Я в жизни подобного не испытывал. И, что еще интересно, я почувствовал себя особенным. Не обычным пацаном из неблагополучной семьи, а действительно важной частью чего-то большего. Мыслей было очень много. И выстроить их в логическую и последовательную цепь почему-то не получалось.

Мне казалось, что я всего лишь моргнул. А когда открыл глаза, то удивился произошедшим переменам. В комнате темно, за окном тоже, на противоположной, одиночной кровати посапывает Рамиль. Его я определил по костлявым ногам, торчащим из-под одеяла.

Я сел на кровати. Вот тебе и подумал. Желудок предательски заурчал, напоминая, что кушали мы с ним очень давно. Теперь терпеть придется до самого утра.

– Максим, ты проснулся? – раздался шепотом голос, в котором я узнал Диму.

Сам высокородный представитель славной фамилии Байковых тут же вырос передо мной.

– Спускайся, мы с Рамилем тебе поесть принесли. Еле домовых уболтали, вообще из столовой ничего выносить не разрешается.

Меня дважды уговаривать не пришлось. Я аккуратно спрыгнул на пол и оказался наедине с четырьмя бутербродами на тарелке и стаканом холодного чая. Никаких блюд высокой кухни: черный хлеб, масло, сыр, но мне казалось, что ничего вкуснее я в жизни не ел.

– Ты будешь со мной? – предложил я Диме, который смотрел на мой поздний ужин глазами голодной и побитой собаки.

– Если только один, – дал себя уговорить Байков и тут же жадно вцепился в хлеб.

Судя по его комплекции, покушать он любил. Просто с обменом веществ не повезло. Я вот мог трескать все что душе угодно. И ничего – ни жира, ни мышц. А у Димы все откладывалось в бока.

К чести Байкова, он и вправду съел лишь один бутерброд, а с тремя остальными я расправился лично. Не сказать чтобы наелся, однако чувствовал себя уже значительно лучше.

– Ты по поводу договора не переживай. Это стандартная практика, – стал объяснять мне Дима. – Обучение мага – дело хлопотное, не всегда дешевое. Не все ученики магами, опять же, становятся.

– А что если меня и вправду выгонят? Как с договором быть?

– Отработаешь в каком-нибудь министерстве мелким служащим ровно столько, сколько проучился. Повезет – так там и останешься. В нашем мире много обычных людей без силы. А ты уникум, как-никак.

– Уникум, – повторил я, будто сам себя в этом убеждал. – А ты откуда знаешь?

– Козлович проболтался. Так что не переживай. Конечно, тебе трудно придется. Ты из обычной семьи, не магической. Поэтому и подготовки никакой. Но и это ничего. Здесь таких почти половина. И многие из них точно на второй курс перейдут… Ладно, – Байков грустно посмотрел на пустую тарелку, – я спать. Завтра день сложный: руноведение и алгебра. Специально они эти предметы в один день, что ли, ставят?

Я залез наверх, а Дима разделся и по-стариковски принялся ворочаться, пока наконец не затих и тихонечко не захрапел. Ко мне же теперь и сон совсем не шел. Нет ничего хуже, чем задремать днем. Бодрая ночь гарантирована. Тем более меня манила стопка бумаг, лежащая на третьем, «моем» столе. Тот самый договор. И чем дольше я смотрел, тем тверже становилась решимость.

Спуск со «второго этажа», попытка тихого перемещения к столу, нащупывание ручки и подпись договора заняли от силы полминуты. Зато наверх я залезал со странным чувством уверенности в правильности сделанного выбора. Завтра начнется моя учеба в школе. Завтра я сделаю первый шаг, чтобы стать магом.

– Шафидуллин, Байков, Кузнецов, подъем! Рыбки проснулись в саду, птички щебечут в пруду, а кого-то ждут не дождутся на алгебре.

Утром голос Барановича-Козловича был еще более противным. Я машинально засунул голову под подушку, прижав ее к уху, и только потом сел в кровати. Не время спать. Сегодня первое утро в моей новой магической жизни.

– Кузнецов, что решил? – дернулась бородка куратора.

– Подписанный договор на столе. С отработкой после окончания школы.

– Верный выбор. Держи.

Только теперь я обратил внимание на синий рюкзак с золотой эмблемой – колючей веткой куста и пистолетом сверху – под мышкой Козловича. Куратор протянул его мне. Внутри оказался школьный костюм такого же насыщенного синего цвета, белая рубашка, ремень, пара носков и ботинки.

– Прошу никого не опаздывать к завтраку, – сказал Козлович, выходя.

Чистя зубы прихваченной из дома щеткой в огромной уборной-душевой, я понял, что уже стал чем-то вроде местной знаменитости. Полуодетые парни сонно заходили внутрь, но сразу же просыпались, увидев новенького. Слава богу, никто не предпринял попыток заговорить со мной, поэтому я быстро умылся и поспешил в комнату одеваться.

Форма сидела на мне как влитая. Даже поразительно. Я никогда не мог похвастаться хорошей одеждой. В силу роста штаны всегда были чуть короче, чем следует. Кеды рвались быстрее, чем у дяди Коли возникало намерение купить новые. Футболки растягивались и висели безразмерным мешком. Сейчас же я выглядел, как какой-нибудь актер из молодежного сериала про вампиров. Мне бы еще рожу соответствующую, чуть смазливее, так было бы совсем отлично.

– Рамиль, какие сегодня уроки? – я положил рюкзак на стол, взглянув на учебники.

– Сегодня день то что надо, – кисло отозвался сосед. От вчерашнего весельчака не осталось и следа. Я его понимаю. Не все стоически переносят утро. – Алгебра, литература, заклиналка, геральдика и два руноведения.

Заинтригованный, я сложил нужные учебники и стал дожидаться соседей. Дима, несмотря на то, что пришел из душа последний, собрался довольно быстро. А вот Рамиль все копался, пытаясь оттянуть неизбежное. Но наконец и он оделся, закинул учебники в рюкзак и с тяжелым вздохом махнул нам рукой.