Нерсиаль (СИ) - "Allarent Antares" - Страница 32

За моей спиной лезвие с чавканьем вонзилось в грудь Каи…

Нет…

Пожалуйста…

Пусть мне показалось…

В слабом свете мерцала секира, одна сторона глубоко засела в теле девочки, но сейчас всё оружие, как и остатки привратника, исчезали.

Тонкая золотая ниточка, державшая меня всё это время… с оглушительным треском оборвалась. Это треск надолго завладел мной, если не навсегда…

Это… Конец…

Комната закружилась, тело упало боком, а в полёте с губ сорвалось лёгкое "Лаисрен…"

Очнувшись в реальном мире, в соседней комнате, я не почувствовал ничего. Вообще. Тело не шевелилось, перед глазами темнота, а на них слёзы. Преодолевая себя, я перевернулся и с глухим ударом свалился с кровати. Но я его не слышал, вообще ничего не слышал, глаза открывались и закрывались до тех пор, пока не смог заметить слабые очертания двери.

"Это всё неправда! Не верю! Сон! Это обычный сон, скажите, что это обыкновенный кошмар!"

Хотелось закричать, очень хотелось, но я не мог. Губы не слушались, они шевелились, не производя ни звука. Руки и ноги лежали пластом, не двигаясь.

Вскоре дверь задрожала… но двери ведь не дрожат. Или дрожат?

Потом нагрянул свет, он бесцеремонно проник в мою обитель, но его было мало, ему не давали пройти полностью, кто-то вечно мельтешил, закрывая собой такой теплый свет…

В голове было пусто, настолько, что я утонул в этой пустоте и не мог вырваться из личного болота. Оно поглощало без компромиссов. Только тихий отзвук лопнувшей нити эхом доносился отовсюду.

— Кая…

***

Перед потупившимся взором проносились больничные коридоры. Мелькание ламп, белые халаты, чьи-то обеспокоенные лица, возбуждённые голоса — всё смешалось в одну жестокую картину.

— Но у нас никогда…

— Я понимаю, однако…

— Хроническое заб…

— Нужен курс реабилитации, парень поправится скоро, а вот девчонка…

— Мистер Дефтер, мы…

— Просто спасите моих детей!

Детей…

Я не должен был в это лезть. Это всё моя вина, Кая пострадала из-за меня. Герой? Придурок! Идиот, ужасный идиот…

"Ужасный, ужасный, ужасный, ужасный…" — голоса шептали, я тянул себя на дно, там мне и место… — "ужасный… брат."

— Кажется он в сознании, доктор!

Свет неприятно ослепил глаза, не хочу его видеть, не хочу…

— Быстрее, нужно…

Тонущий корабль погрузился в штормовые воды последней мачтой.

Туманная вселенная. Бледная дверь. Лёгкий шорох, идеально чистый и гладкий пол содрогается от резкого грохота. Я не спешил вставать. Вставать вообще привилегия только сильных, но дело не в том.

Пол был неровный, ослепшие глаза могли обмануть, но капельки тёплой, тёмной, обречённой крови так завораживающие стекали по шляпке гвоздя, что не хотелось отводить глаз. Но и это не в моей власти. Они всегда мешают, не дают насладится страданьем. Сильные руки оторвали от пола и понесли прочь. Кажется, не только руки были сильными… голос, да, он доносился, был слышим, но не услышен. Он говорил правильно и красиво, даже приторно. Как будто кто-то заменил твой горький шоколад на сладкий и заставляет есть круглые сутки. Но ты ведь не хочешь сладкий шоколад. Тогда почему заставляют?

Знакомый скрип, отворил до боли знакомую дверь, но её было мало. Боли было мало. Знакомого было мало.

Честные законы гравитации опустили наземь и заставили шагать. Я видел белый флаг победы у ставших родными ножек кровати и решился дойти. Нет, не затем, чтобы прилечь и отдохнуть. Я хотел прилечь и не вставать, заснуть и не проснуться, будучи погребённым в сознании грузом ошибок и слепоты. Может, поэтому всё качалось в тумане запотевшего стекла, а не отражалось в кристалле натёртого до блеска зеркала? Может, от того всё теряло краски, что я не желал их видеть или от того, что видеть их не дозволено?

В темнице вселенной жили не только сильные руки. Им на смену всегда приходили нежные и аккуратные. Если первые удавалось терпеть от их природной грубости, то вторые были противны донельзя в своей доброте, и потому любимы.

— Не морщись, Кей. Скоро всё пройдёт, да и ты скоро поправишься, правда, я слышала…

Я слышал, как дождь с новой силой принялся отбивать забытый человеком ритм. Окно давно усеяли бегущие на перегонки солдатики водной стихии. Я никогда не мог понять: нравится дождь или нет. Дождь не добр, не учтив, не думал быть кому-то угодным, он прост. Но вместе с тем сложен, ведь не помыслял о зле, не вышел из-под неба с целью пролиться на чужие раны. Он был. И в этом суть дождя.

«Я есть. И в этом суть моя. Только я. Ни пламени душевного огонь, ни сложных мыслей череда, не нить тупая в просветленье, ни дыханье смерти, окончанья бытия, не в силах заглушить мне гром дождя» — начерчено поломанным грифелем обгрызенного карандаша на дне подушки или, если философам угодно, на боку.

То пламя, вроде бы синее… Оно последние, что было, и в каждом сне являлось. Напоминало, измывалось, сражало воспоминаньями потерь. Всё с первых дней истории пошло неверно, я стал кусочком твари, тех омальзатов, что сам же убивал. Эмоции… дыра негатива безвозмездно кормила силой и не желала умирать. Я думал, что нашёл… нет, хотя бы путь к искомому ответу, я было вдруг решил, что отыскал. Победа, творчество, прозренье, но они мелькнули милою иллюзией и потерялись. Навсегда, оставив боль. И чёрт бы с ней! Но глупых ошибок, неверных суждений последствия изменить не дано, невозможно.

Вот она — цена мимолётных мгновений вдохновения, толкающих на решительность стремленья:

— Поражение.

Финал повторился, мечник вновь стоит у пепла, и снова опоздал. Может, я ошибся? Суть не во мне, а повторенье? Лучше не искать, я больше с этим не в ладах…

Врачи говорят, что произошло какое-то резкое хроническое обострение. Я провалялся почти неделю не в состоянии даже есть самостоятельно, а Кая… Она так и не проснулась, официально находится в коме, и не знаю я таких заболеваний. Только чудом её духовное тело выживает, но как долго? Месяц? Полтора? Врачи не дают прогнозов, лишь констатируют ухудшения. Теперь целыми днями сижу один в палате. Мохнатик… он тоже погиб из-за меня.

Я не имел права ставить под угрозу чужие жизни…

Нерсиаль не хотел слышать отговорок и доводов, что разума, что эмоций, он снова лёг в ладонь и… упал, отзвенев в траурной тишине.

Я бы обрадовался мерзкому говору металла, сошёл бы с ума… но разум устоял. Пережил испытание на прочность. Тем не менее, больше никогда не возьму клинка в руки, больше никогда не повторю ошибок, больше у пламени не было власти. Тело безвольно обмякло, мягко упав на подушку. Теперь ничто не имеет смысла, всё кончено, остаётся ждать конца.

Конца всего сущего…

С выпиской не стали долго затягивать, и уже спустя три дня я снова начал ходить в школу, так как каникулы не бесконечные. Обычные события, одинаковые люди, ничем непримечательные деньки тянулись не хуже очередной жвачной резинки под партой. Мир утопился в сером, он словно потерял краски, потерял остроту, насыщенность. Ты выходишь в него и не понимаешь, что делать. А раз не знаешь, то приходиться грести со всеми по полноводной спокойной реке жизни.

Я не исчез из духовного мира, но он перестал хоть как-то заботить, он пропал из меня.

Люди… нет! Настоящие зомби. Они были везде, носились по проезжей части на высоких скоростях, спешили куда-то по тротуарам, выглядывали из окон, выходили из зданий. Десятки, сотни обглоданных до кости голых тел. Они тащили свою черноту повсюду, плевались ей во все стороны, от них отпадали кусочки мяса, органы питались не кровью, а черной жижей, циркулирующей везде и повсюду, внутри и снаружи, тьма…

Теперь она была как родная, больше не нужно было обращать внимания на внезапно взбунтовавшихся ангелов и ечгилов, сражающихся за жалкие секунды жизни этих пропащих людей прямо на улицах города. Не хотелось и думать о причинах их поведения, а отвлекали они, лишь когда чьё-то израненное туловище отдельно от ног и рук приземлялось под ноги. Правда не всегда всё было так позитивно, однажды ко мне домой заявился ечгил.