Вернуть Веру (СИ) - Резник Юлия - Страница 32

В подъезде было промозгло и сыро. Еще и лифт пришлось ждать неприлично долго. Намокшая ветровка липла к телу, поэтому, войдя в квартиру, я первым делом от нее избавился. Настька огляделась, не совсем представляя, как дальше быть. Разуваться с собакой на руках было неудобно, а спустить на пол – рискованно.

- Давай я подержу.

Настька закивала. Вручила мне псину и быстро стащила кроссовки.

- Стас? А ты что здесь… - возникшая на пороге комнаты Вера обвела взглядом сначала меня, потом Настьку, а потом ее взгляд остановился на собаке, которую я продолжал удерживать на вытянутых руках.

- Стас заехал тебя проведать. А ты почему не в постели?!

Вера закашлялась. Отдышалась. Снова покосилась на пса.

- А это кто?

- Еще не знаю. Я… нашел его у магазина.

- Стас его у магазина увидел! И решил себе забрать. Но я, думаю, это не лучшая мысль. Кто за ним будет ухаживать, когда он на работе? Может, оставим щенка себе? Что скажешь, мам? Я всегда хотела!

Как раз в этот момент пес как-то извернулся, выскочил из моих рук и понесся через коридор, оставляя грязные следы на натертом до блеска полу. Настька помчалась за ним, на ходу клятвенно обещая матери все-все здесь убрать. Вера сглотнула. Зажмурилась… И, прислонившись к стене, растерла лицо ладонями.

- Ты не знаешь, почему каждый раз, как только ты возникаешь в моей жизни, в ней все начинает идти кувырком?

У меня не было ответа. Но я бы наверняка придумал что-то толковое. Если бы наш разговор не прервал звонок в дверь.

- Ждешь кого-нибудь?

Злиться на Гуляева у меня не было сил. Как и анализировать происходящее. Он был прав. Я не просто осипла, как думала изначально, а заработала впечатляющий ларингит. По крайней мере, так сказал врач, которого ко мне прислали родители, узнав от Настьки, что я приболела.

- Это Олег. Знаешь… Мы планируем пожениться, поэтому… Я буду тебе очень признательна, если ты ничего не скажешь ему о том… что между нами произошло.

Говорить приходилось шепотом. Голос пропал окончательно. И от того мои слова прозвучали излишне просительно и жалко. Я обернулась. Гуляев стоял в шаге от меня и выглядел таким… потерянным. Наши взгляды встретились, и время будто замедлилось. Из глубины квартиры до нас доносились звуки безудержного щенячьего восторга: лай, цокот когтей по полу и Настькин смех вперемешку с угрозами. И это все почему-то воспринималось будто сквозь вату…

- Ты же не любишь его.

Я усмехнулась. Закусила губу и, устало растерев лицо ладонями, прошептала:

- Серьезно? А что ты вообще знаешь о любви?

Где-то там, за пределами накрывшего нас куполом напряжения, Настька, наконец, поймала псину. Выскочила с ней в коридор, удерживая на руках, и что-то радостно защебетала. А я не слышала ее и все смотрела… Выискивала что-то в его глазах. Но потом открылась входная дверь, шурша пакетами, в квартиру вошел Вавилов, и я была вынуждена переключить внимание на него.

- Привет. Все нормально? – нахмурился Олег, переводя взгляд с меня на Гуляева и обратно.

Я кивнула. Приобняла его, улыбнулась и захрипела:

- Стас уже уходит. И забирает щенка… - покосилась я на дочь.

- Ну, мама! – возмутилась та.

- Все в порядке, Насть. Давай его сюда.

Настька смерила меня недовольным взглядом. Еще раз потрепала пса за ухом и нехотя отдала Гулеву. А тот… Он ведь даже не успел разуться. Только тонкую куртку снял. И знаете, я в общем-то была не против собаки, но почему-то мне казалось, что Стасу она сейчас нужнее, чем нам.

- Выздоравливай поскорее, - напоследок бросил он и ушел, впустив из подъезда в квартиру прохладу и сырость, заставившие меня поежиться.

- И зачем он приходил? – все еще подозрительно поинтересовался Вавилов.

- Был неподалеку, встретил Настьку у аптеки, ну и решил зайти…

- Странно это все.

- Что здесь странного? Он просто волновался о маме! Думал, ей хуже стало, раз врач приезжал…

Ах, вот оно что! Ну, что ж... Стас всегда был очень внимательным. Совершенно некстати у меня защипало в носу. И мерзкая такая… дробная дрожь прошлась по телу.

- Да ты еле на ногах стоишь! – дошло до Олега. – Марш в постель! Ты что-нибудь ела?

- Нет. И не хочу…

Я даже не стала включать свет. Забралась в кровать, перевернулась на бок к окну и, закусив щеку, чтобы не расплакаться, принялась считать про себя. Вообще я не часто себя жалела, а тут… Настроение было такое – хотелось обнять подушку и реветь, пока все глаза не выплачешь. Да… Мне очень жалко было… Себя. Его… Их. И Настьку почему-то тоже жалко, и даже ту бездомную, перевернувшую мне квартиру вверх дном, дворнягу.

А где-то вне этой жалости Настька орудовала шваброй, переговариваясь с Олегом, который, судя по звукам, взялся что-то готовить… Иногда они поочередно заглядывали ко мне, чтобы убедиться, что мне не стало хуже, а потом тихо, на цыпочках, возвращались к своим делам.

- Эй! Вер… Ты спишь?

Шмыгнув носом, я покачала головой и нехотя обернулась. Льющийся из коридора свет резанул по воспаленным глазам. Я зажмурилась.

- А я тебе суп сварил. Хочешь?

Я все же не выдержала. Всхлипнула. И отчаянно затрясла головой, несмотря даже на то, что есть мне ну совсем не хотелось.

- Да ты плачешь!

- Просто растрогалась… - прошептала я.

- Женщины, - закатил глаза Вавилов, поставил поднос на тумбочку, сел и, осторожно меня обняв, снисходительно потрепал по макушке. К нам заглянула Настька, но увидев, что к чему, тактично вышла из комнаты. Кое-как успокоившись, я съела половину тарелки, а как только вновь коснулась подушки – уснула, окончательно обессилев. Проснулась уже утром, когда Олег ушел. Зато нагрянули обеспокоенные родители. И хоть опять плачь… От того, какие они у меня замечательные. Заботливые и… самые лучшие. Наверняка ведь у папы куча дел, и встречи, и что-то важное… А он все бросил, чтобы приготовить мне, как в детстве, вафли, которые я даже не смогла съесть, потому что очень сильно болело горло. Зато как пахло в квартире выпечкой! И как мы потом смеялись… Хоть мама ругалась, что мне нельзя, и вообще…

А еще они, наконец, познакомились с Олегом… Не так, конечно, как планировали, но все же. И может, лучше, что все произошло довольно неожиданно. Меньше пафоса. Больше какой-то душевности. Маму покорило то, что Вавилов явился ко мне с цветами. Полной охапкой темно-вишневых хризантем. И то, что он, взрослый мужик, нервничал, когда понял, с кем ему предстоит знакомство. И то, как по-старомодному он попросил у них моей руки…

С папой… С папой было сложнее. Он, как всякий отец, был очень придирчив, и душу открывать не спешил.

Словом, это были такие… странные дни. Дни моей болезни. Я смотрела на родителей, проживших вместе тридцать пять лет, на их удивительно теплое отношение друг к другу и все отчетливей понимала, как отчаянно сильно хочу того же. Быть на одной волне с тем самым… предназначенным мне мужчиной. Говорить без слов… взглядами. И я смотрела на Олега в попытке представить наше будущее таким, как я хочу, и все вроде бы складно было. Но в то же время… Не знаю. Не могу объяснить. Что-то меня все равно терзало. В ответ на довольный взгляд Вавилова я слабо улыбалась и прятала где-то на его шее потекший нос. О, я стала ужасно сентиментальной! Господи, да я плакала каждый день! Мое настроением было таким же дождливым, как наступившая за окном осень… Кажется, тому все способствовало.

Особенно я растрогалась, когда, страшно стесняясь и нервничая, меня пришла навестить… Вероника Заяц. С ней была и Дашка. Растерявшись не меньше гостьи, я проводила их на кухню и предложила чай. А Вероника… она отнекивалась и бормотала что-то невнятное о том, что просто пришла сказать спасибо. За все… И апельсины принесла, хотя у меня, наверное, уже есть апельсины, и вообще мне не до неё…

- Вероник, сядь. Выдохни. И прекращай меня благодарить… Лучше расскажи, как у вас дела с ремонтом продвигаются.