Железная маска Шлиссельбурга (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 57

Екатерина и Анна Иоанновны пребывали за границей, и всем казалось, что больше эти женщины никогда не появятся в России. Вот только у истории свои планы. После неожиданной смерти от оспы в 1730 году императора Петра II, внука Петра I от казненного им сына царевича Алексея, возник острый династический кризис.

Кому занять освободившийся престол?!

Претендентов ровно четыре — по паре от каждого плана. Петр III Федорович, сын «дщери Петровой» Анны, умершей при родах младенец, его тетка Елизавета взбалмошна. Две сестрицы Иоанновны показались членам Верховного Тайного Совета предпочтительней, замужем ведь были, вдовицы. У старшей есть дочь Анна, но ее кандидатуру отвергли — нрав больно крутой. А вот среднюю Анну и выбрали императрицей, заставив подписать «кондиции» — условия, что превращали монархию из самодержавной в ограниченную. Дворянству игры в «парламентаризм» пришлись не по нраву — «верховников», князей Долгоруких и Голициных, царица Анна, после разрыва «кондиций», подвергла репрессиям, наказав род первых полностью.

Женщина была суровой, но умной — и пришла к выводу, что «потешным», что боготворили Петра Великого (то есть корня Нарышкинского), она сама может не понравиться, благо есть Елизавета, да в Голштинии внук подрастает. Мало ли что — но преображенцам и семеновцам нужен противовес. И сразу создала, как только вступила на престол, Измайловский полк, по имени сельца, что принадлежало роду Романовых. Офицерский состав набрали их остзейских немцев, которых «русские расклады» не волновали, нижних чинов надергали из разных полков, в основном однодворцев (беднейших дворян) из Малороссии, тем гарантировав их полную лояльность. Примерно так же укомплектовали и Конную гвардию.

«Потешные» полки постоянно враждовали между собой. Вопрос о первенстве даже между родными братьями всегда стоит остро. Но по отношению к «новоприбывшим» полкам гвардейцы Петра отнеслись резко отрицательно. Все правильно — ничто так не сближает интересы, как общий враг. Измайловцы и конногвардейцы платили им в ответ той же «монетой», хотя имели достаточно сложные отношения между собой — но тут вековые трения между кавалерией и пехотой, ничего не поделаешь — «каждый кулик свое болото хвалит».

Эта рознь отчетливо проявилась в дни переворота 1762 года. «Потешные» дружно выступили за Екатерину, а вот измайловцы заколебались. И присоединились к мятежу только из-за горячего участия капитана Рославлева и капитан-поручика Ласунского. Похожая картина оказалась и в Конной гвардии, где был всего один, но очень энергичный заговорщик, секунд-майор Хитрово. Поучавствовав в возведении на престол Екатерины, вся эта троица с удивлением обнаружила, что им место у власти не предусмотрено — Орловы близко не подпустили измайловцев и конногвардейца к трону. Оттого и организовали против них заговор, убить хотели Григория, чтобы не стала Екатерина Алексеевна «графиней Орловой».

Слухи поползли в столичном обществе нехорошие — царица спустила дело на «тормозах», бывших соучастников выслали в имения, а чтобы заткнуть рты издали манифест. Вот только межполковая вражда никуда не делась, и сейчас, под табачными клубами дыма и под звон стаканов с вином сошлись три десятка измайловцев, от капитана до сержантов (все же дворяне) разгоряченных слухами, обидами и алкоголем, в компанию к которым затесалось два конногвардейца.

— Иоанн Антонович достойный царь нам будет — умный, решительный, храбрый. И учтите — при нем фельдмаршал Миних, а в Москве фельдмаршал Салтыков. И примкнут к сему комплоту немало полков — «немка» прав на престол никаких не имеет, а сыночек ее тем более, уж больно на Салтыкова смахивает своим личиком.

— Ублюдку служить невместно, — среди измайловцев версия о незаконнорожденности Павла имела множество адептов, благо сама екатерина меняла любовников часто, а единственная пассия Петра Федоровича, несмотря на то, что ликом была ужасна, смогла родить только после гибели царственного любовника, когда ее выдали замуж. Так что ходившие слухи о бесплодии «голштинца» имели под собой твердую основу.

— Нас Гришка Орлов под пули подвел обманом, — конногвардеец поручик Новосильцев махом выдул стакан вина. — Поняли это поздно. А вот Иоанн Антонович нас пожалел — при себе оставил в конвое. Посетовал, что верных людей понапрасну кровь пролил. Мы сами с его манифестами вызвались в столицу ехать. За нами людишки из Тайной канцелярии… тьфу, какое мерзкое слово, впрочем «экспедиция» не лучше… Охоту устроили, нескольких уже загребли в свои пыточные. Но нас укрыли, добрых людей много, и с эскадроном связались. Вы как хотите, измайловцы, но мы в полночь решили подниматься и идти в Шлиссельбург. Катькино дело гиблое!

— А какой с виду Иван Антонович?

— Ванька ты, хоть и князь Одоевский, а он Иоанн! Царь, как не крути! А после тюрьмы многолетней, грозен для многих будет, кхе-кхе… Красив, лицо бледное, чуть зеленоватое — так подземелья глубокие, солнечного света нет, оттого глаза щурит. Строен, волосы русые, волнистые, красив — смущается иногда, ведь не целованный еще. Не пьет и не курит, не то, что мы с вами — настоящий царь, я так вам скажу, не «мадам Орлова»! Так что не прогадаем, а только выиграем!

— Понятно!

— Я за царя!

— Надоело «бабье царство»!

— К бесу всех Орловых! Они личину свою показали…

Гвардейцы немного отвели душу бранными эпитетами, но тут князь Волконский потряс императорским письмом. Все дружно закивали, кое-кто выкрикнул поручику:

— Читайте, князь!

Пододвинули сразу два подсвечника, убрали по сторонам бутылки с вином, даже подстелили холстинку — негоже царское послание за грязным столом читать. Молодой князь начал оглашать содержимое письма торжественным голосом в полной тишине:

«Я вас жду в Шлиссельбурге после полудня, мои верные измайловцы и конногвардейцы. Вы созданы моей бабкой Анной Иоановной, и не можете не хранить в сердцах память о матери своего полка. Всех тех из вас, кто присоединился ко мне, жалую следующими чинами, а князя Волконского поздравляю капитаном. Ему и надлежит принять полк, когда вы поднимитесь — близ сердца держать вас буду. Верю в вашу преданность — без нее нет смысла вам хранить память о матери, а потому нет чести и жить! Но в такое не поверю, пока собственными глазами убеждения не получу, не увидев ваши мундиры и знамена. Благосклонный к верным офицерам, сержантам, капралам и гвардейцам полка Измайловского, Иоанн Антонович, третий этого имени, император и самодержец Всероссийский».

Отзвучали слова князя, ставшего в одночасье капитаном, и наступила звенящая тишина. Из последних фраз венценосца дыхнула страшная угроза, которую все мгновенно осознали — «не будете верны памяти Анны Иоанновны, а, значит, и мне — полка более не будет». Но выбор есть иной, гораздо приятнее — стать рядом с императором, отодвинув «потешных» в сторону, и получив следующие чины. Риск есть немалый — но на войне завсегда убивают, а тут дело верное!

— Выступаем немедленно, — князь Волконский хмуро посмотрел на сослуживцев, — есть ли среди вас те, кто против?! Согласны ли вы подчиняться мне, пока не придем в Шлиссельбург?!

Все присутствующие, измайловцы и конногвардейцы, молча встали, склонив головы в согласии. Князь достал шпагу из ножен:

— Тогда идем по ротам! Цейхгаузы вскрыть, раздать ружья и патроны! Штыки примкнуть — недовольных бить прикладами, или колоть, если за оружие хвататься будут. Выступаем немедленно!

— Господа генералы! Нужно раздавить «Шлиссельбургскую нелепу» как можно быстрее, не теряя времени на бесплодные разговоры! Растоптать как мерзкую гадину, что пытается укусить нас ядовитыми зубами! Если мы это не сделаем сейчас — завтра погибнем!

Президент военной коллегии, генерал-аншеф граф Захарий Григорьевич Чернышев был сильно раздосадован собравшейся консилией — генералы трусливо, как побитые собачонки поджимают хвосты, смотрели друг на друга, не в силах принять решение.

До его прихода в кабинет они так и не приняли никакого прожекта как подавить мятеж, но зато теперь дело пойдет по-другому. С ним пришли генерал майор граф Алексей Григорьевич Орлов, побледневший после ранения, но отнюдь не ослабевший, с пылающим от ярости лицом. А с ним генерал-аншеф и сенатор Петр Иванович Панин, брат воспитателя цесаревича графа Никиты Панина, один из прославленных генералов, бивших прусские войска в недавней войне. Орловы и Панины искренне ненавидели друг друга, но внезапное появление воскресшего из небытия Иоанна Антоновича, заставило их на время забыть разногласия и объединиться.