Война (СИ) - Валериев Игорь - Страница 17

– Нужны люди, Ваше превосходительство. Лучше всего из Уссурийских казаков.

– У меня вернулась из экспедиции охотничья команда поручика Арсеньева. Владимир Клавдиевич набрал к себе в отряд настоящих сорвиголов. На его счету кроме топографических съемок несколько уничтоженных банд хунхузов. Лучше его команды не найдёте.

Фамилия поручика меня зацепила, но почему не понял.

– Что же давайте подумайте, как нам провести аресты и обыски. Только сначала надо решить вопрос с отправкой футляра с документами Государю, – произнёс я.

– Тимофей Васильевич, документы отправим завтра в Хабаровск на поезде. Если даже сегодня задействовать фельдъегерскую службу, мы ничего не выиграем по времени. Поездом будет быстрее.

– Я понял, Ваше превосходительство.

– И, господин полковник, не пора ли Вам привести себя в порядок. Насколько я знаю, ваша форма находится у Константина Константиновича. А я пока отдам приказ прибыть сюда поручику Арсеньеву.

Тяжело вздохнув, я поднялся из-за стола и, приняв стойку смирно, коротко кивнул головой.

– Господин Исидзака Дутомо, как видите следственное действие по опознанию вас, как одного из группы подданных Японского императора пытавших господина Артемьева, служащего кабинета Его Величества Николая Второго прошло не в Вашу пользу. Коллежский секретарь Вас уверенно опознал. Поверьте, для суда присяжных его показаний будет достаточно, чтобы осудить вас к смертной казни через повешенье, – произнёс по-русски я, и отметил, как дрогнули веки японского шпиона.

– Я являюсь подданным микадо и не подлежу вашему суду, – на чисто русском языке твёрдо ответил тот.

– Ошибаетесь, господин Исидзака. Изменения в законодательстве Российской империи позволяют привлечь Вас к уголовному преследованию по статье «Шпионаж». Вам ещё повезло, что во Владивостокской крепости не объявлено военное положение. Иначе вы бы уже болтались в петле по приговору военно-полевого суда, – веско произнёс я.

– Неужели Вы думаете, что я буду сотрудничать с вами? – с усмешкой произнёс Дутомо.

– Ну что вы! Я так плохо об офицерах японского Генерального штаба не думаю. Вы, вернее всего, из какого-нибудь самурайского рода, для которого понятия честь и преданность являются не просто словами. Как мне сказал один из ваших подчинённых капитан Наито: «Вы умрёте». Но в отличие от него я могу вам предложить умереть, как офицеру, будучи расстрелянным, либо…, - я замолчал, вспомнив Артемьева.

В эту ночь во Владике силами охотничьей команды Арсеньева и жандармской крепостной команды было проведено несколько операций. Задержали Шкуркина при передаче ему денег, Исидзака Дутомо, массажиста, который и не думал покинуть город.

Взяли японского коммивояжера с документами на имя Иванага Какудзю, который, вернее всего, проходил по третьему отделу Морского Генерального штаба, и ещё несколько лиц из списка, надеясь получить от них информацию после ареста.

Не все задержания прошли спокойно. Двое казаков из отряда Арсеньева были ранены, причём один тяжело. Особенно было обидно, что это произошло при аресте служанки коменданта крепости. Судя по всему, девушка была из самурайского рода, так называемая – онна-бугэйся. Заколками в своей причёске она воспользовалась на все сто процентов.

В общем, перевезённый во Владивостокский госпиталь Артемьев, благо Арсеньев очень неплохо ориентировался в Миллионке, а с Цзучаном мы обговорили вариант, что могу прийти и не я, был плох. И больше в моральном плане.

– Тимофей Васильевич, зачем всё это! Я же предатель! Мне лучше умереть! Я под суд не пойду!

– Пётр Владимирович, дорогой мой, о каком суде, Вы, говорите. Выбросьте эти глупости из головы. Да, мы проиграли определённый этап в тайной войне, но поверьте, к Вам никаких претензий нет. Я даже не знаю, как бы я повёл на вашем месте. Не уверен, что выдержал бы столько же, сколько и вы.

– Это правда?! – глаза Маклера вспыхнули надеждой.

– Правда, Пётр Владимирович! Так что после выздоровления Вам два месяца отпуска. А после этого продолжим службу.

– Какой из меня служащий?! – грустно улыбнулся Артемьев, показывая свои обмотанные бинтами ладони.

Во время допроса агент полностью лишился большого и указательного пальца на правой руке, а также мизинца и двух фаланг на безымянном пальце левой руки.

– Руки в нашей службе не самое главное. А голова у Вас светлая. А за битого, как говорится, двух небитых дают.

Прервав воспоминания, я посмотрел злым взглядом на Исидзака.

– Хотя, я слишком добр к Вам. После того, что вы сотворили с моим агентом и пытались проделать со мной, я приложу все усилия, чтобы вас банально повесили, – сдерживая ненависть и цедя каждую букву, произнёс я.

Посмотрев мне в глаза, японец тихо произнёс:

– Я майор от артиллерии Исидзака Дзэндзиро.

– А мне всё равно! Для меня Вы студент-стажер Токийской коммерческой школы…

Я лежал и страдал от морской болезни на койке в каюте парохода «Ангара», который был во Владивостоке переоборудован в плавучий госпиталь Российского общества Красного Креста, и теперь направлялся в Порт-Артур. Во время этого рейса бывший пароход-крейсер «Москва» должен был зайти в Мозампо, куда мне так надо было попасть. Так что мне с оказией очень повезло.

Первоначально этот пароход, когда Морское ведомство выкупило его у Добровольного флота, хотели переоборудовать во вспомогательный крейсер. Даже установили на него по шесть 120-мм и 75-мм орудий Канэ. А адмирал Алексеев, будучи генерал-губернатором Маньчжурского военного округа и морскими силами Тихого океана, наметил использовать переименованную из «Москвы» «Ангару» как свою личную яхту-крейсер, так как пароход славился роскошной отделкой кают и салонов.

Но потом в ведомстве решили, что в Тихоокеанской эскадре отсутствует плавучий госпиталь. Орудия ушли на укрепление оборонной способности Владивостокской крепости, а эскадра получила госпитальное судно на триста пятьдесят две койки. На нём я и отправился в дальнейший путь из Владивостока.

Бортовая качка усилилась, заставив меня сесть на койке.

«Ну почему мой вестибулярный аппарат так и не может привыкнуть к такому издевательству над организмом?! Надо чем-то занять себя, а то опять придётся с ведёрком обниматься», – подумал я, пересаживаясь к небольшому столику, на котором лежали бумаги.

Попытавшись сосредоточиться на записях, ушёл мыслями в воспоминания об операции «Цунами», как я её назвал для себя.

На общем фоне борьбы с разведкой Японии её можно было назвать успешной. Вся беда была в том, что мы воспользовались во Владивостоке трудами и плодами моих китайских «друзей». Без информации от них ничего бы не было. А так удалось взять резидента первого отделения Генерального штаба майора Исидзака Дзэндзиро, который проживал в крепости, как студент-стажер Токийской коммерческой школы.

Коммивояжер с документами на имя Иванага Какудзю оказался старшим офицером третьего отдела Морского генерального штаба капитаном второго ранга Иноути Кинтаро.

Мой не состоявшийся мучитель и убийца капитан Наито оставил после себя в фотоателье множество фотографий офицерского состава крепости и экипажей кораблей. Как выяснилось, он специализировался на групповых снимках преимущественно военнослужащих. Брал за снимки меньше, чем другие фотографы, и военных, желавших сниматься именно у него, всегда было хоть отбавляй. В большом чемодане, который обнаружили в тайнике, фото были разложены отдельными группами с пояснительными записками. Приличное количество записей при обыске изъяли и у студента с коммивояжером.

Здесь столкнулись с ещё одной проблемой. Практически все толмачи, которые состояли на службе в крепости, были именно толмачами. Устную речь они ещё хоть как-то переводили, но вот с письменностью у них дела были швах, можно сказать, вообще никак. Про дешифровку записей говорить было просто грустно.