Малахольный экстрасенс. Дилогия (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 72

Я положил руку на глазницу девочки.

– Будет немножко покалывать, но ты терпи, – попросил.

– Гут, – ответила она тихо.

Начали. Работал я не так быстро, как с пациентами с ДЦП – ну, так опыт совсем небольшой. Повозился. Да еще фотографы крутились вокруг, слепя вспышками. Но справился.

– Все, – сказал, обернувшись к залу. – Попрошу задернуть шторы – яркий свет детям сейчас противопоказан. Репортеров прошу снять вспышки с фотоаппаратов.

Удивительно, но все подчинились без звука. Немцы… Я по очереди стащил повязки с глаз детей. Они встали и закрутили головами. Люди в зале начали подниматься с мест.

– Как тебя зовут? – спросил я стоявшую рядом девочку.

– Лотта, – отозвалась она.

– Видишь того дядю? – я указал на надоевшего Хофмана.

– Да, – кивнула она. – У него волосы встрепанные. Ходить непричесанным неприлично, – добавила важно.

Зал взорвался хохотом. Хофман смутился. Воспользовавшись моментом, к детям подбежали родители. Пациенты стали им что‑то говорить, тыча во все стороны пальчиками. Матери вытирали слезы. Ко мне подошел седовласый репортер.

– Герр Мурашко, – попросил. – Мы могли бы снять вас вместе с исцеленными детьми?

– Если только без вспышек, – напомнил я.

– Выйдем из здания, – предложил репортер. – Там света достаточно.

Так и поступили. Принять участие в фотосессии захотели многие. Репортеры привычно выстраивали сцены. Руководство клиники и советская делегация застыли на ступеньках перед входом в клинику. Вот Шредер пожимает руку русскому целителю. Персонал клиники окружил гостей из СССР, и они оживленно беседуют. Исцеленные дети с экстрасенсом из Советского Союза. Семилетняя Лотта у меня на руках, мальчики прижались с боков. Благодарные немецкие матери обнимают целителя…

Так и провозились почти до ужина. В этот раз Шредер отвез нас в шикарный ресторан в центре Франкфурта. Кроме него принимающую сторону представляли уже знакомый нам Вольф и… Хофман.

– Наш ведущий специалист в области неврологии, – отрекомендовал его управляющий.

– Рад познакомиться, профессор, – сказал я, пожимая руку встрепанного. Он, к слову, так и не причесался.

– Можете обращаться ко мне запросто, – ответил Хофман. – Считайте, коллеги. Я обследовал исцеленных вами детей. Вы правы: рефлексы восстановились у всех. Пациентов ждет реабилитация, но это не вызывает опасений за их будущее. Как вы это делаете, герр Мурашко?

– Сам не знаю, – пожал плечами. – Господь Бог наградил меня даром, я его использую.

– Вы верите в Бога? – удивился он. – Будучи коммунистом?

– Я не состою и никогда не состоял в коммунистической партии. И не собираюсь в нее вступать.

– Господа! – прервал нашу беседу Шредер. – Прошу всех за стол.

Ужин прошел, что называется, в теплой и дружеской обстановке. Звучали тосты за советско‑немецкую дружбы, были шутки и много смеха. Хофмана подкалывали за его вечно встрепанный вид; профессор смеялся вместе со всеми. Было видно, что к шуткам насчет своей внешности привык. Владимир Сергеевич поблагодарил немцев за теплый прием и пригласил в Минск. Те обещали подумать. Я веселился вместе со всеми и ждал. Не зря. Улучив момент, Шредер отвел меня в сторону.

– Как смотрите на то, чтобы поработать в нашей клинике? – задал ожидаемый вопрос.

– А разрешат? У меня нет медицинского диплома.

– Это не ваша забота, – улыбнулся он. – Формальности беру на себя. Как и разрешение для вас с супругой проживать в Германии.

– Данке, – кивнул я. – Осталось уточнить вопрос с оплатой.

– Десять тысяч марок в месяц! – победно объявил он. – Как профессору и доктору наук.

– Не пойдет, герр Шредер, – покрутил я головой.

– Почему? – изумился он.

– Небольшой сеанс арифметики. Я в состоянии исцелить за день не менее двадцати детей. Предположим, работаю двадцать дней в месяц. Итого четыреста пациентов. Делим десять тысяч на четыреста, получаем двадцать пять марок. Двадцать пять марок за исцеление от неизлечимой болезни! Извините, но я не работаю за миску супа.

– Сколько вы хотите? – буркнул он.

– В СССР мне платят пятьсот рублей за пациента. По курсу Государственного банка СССР это тысяча двести пятьдесят марок. А теперь ответьте: почему немец должен платить мне в пятьдесят раз меньше? И какой смысл мне соглашаться на такие условия?

Он закашлялся.

– Вы хотите получать больше звезд Бундеслиги, – произнес с осуждением.

– Ну, так в чем вопрос? – лучезарно улыбнулся я. – Пригласите футболистов исцелять детей. Вместе порадуемся. Извините, но пора за стол. Коллеги заждались.

– Погодите, герр Мурашко! – ухватил он меня за рукав. – Я подумаю над вашими условиями. Кое‑что придется согласовать. Вы ведь не уезжаете завтра?

– Нет, – успокоил я. – Но через день планировал отправиться в Берлин. У меня приглашение из клиники «Шарите».

– Эти осси[13] не заплатят больше, – замахал он руками. – У них нет денег. Не спешите уезжать, герр Мурашко, мы договоримся.

– Буду ждать, – кивнул я.

– Получили от немцев предложение? – спросил Воронов, когда мы вернулись за стол.

– Да, – ответил я. – Все, как обещал. Они берут на себя формальности по нашему пребыванию здесь. Осталось уточнить вопрос оплаты, но, думаю, договоримся. Все будет тихо.

– Хорошо бы так! – вздохнул он.

– Не волнуйтесь, Владимир Сергеевич! – улыбнулся я.

Рано радовался…

Проснулся я от чувства тревоги. Разлепив глаза, полежал чуток, размышляя, что не так? И понял. В коридоре перед дверью в номер наблюдалось три ауры. Одну узнал сразу – Слизень, остальные незнакомы. Я вскочил и прошлепал босыми ногами к двери. Ауры стали ярче и четче. Они обрисовали тела незнакомцев. У одного в районе поясницы темнело пятно в форме пистолета. Твою мать!

Я метнулся в комнату и включил настольную лампу. Схватил трубку телефона и набрал номер портье.

– Это Мурашко из номера пятьдесят три, – сказал, когда тот откликнулся. – В коридоре за дверями моего номера наблюдаю трех грабителей. Один из них вооружен пистолетом. Похоже, замышляют недоброе. Прошу вызвать полицию.

– Вы уверены? – растерялся он. – В том, что это грабители?

– У вас в гостинице постояльцы часто ходят с огнестрельным оружием? Звоните! Не то буду жаловаться.

Положив трубку, я метнулся обратно к двери. Не благая троица тем временем завершила совещание и подошла ближе. Один из незнакомцев достал что‑то из кармана, похоже связку ключей и начал ковыряться в замочной скважине. Черт! Засова нет, не запрешься. Со внутренней стороны на замке лишь ручка, помогающая открыть дверь изнутри. Защелкивается замок автоматически. Если ключ или отмычка… Что делать? Нет, могу устроить злыдням за дверью по инфаркту с инсультом в придачу. Только вот нельзя. Сопоставить факты и прийти к выводу – как два пальца об асфальт. Кто в номере живет? Экстрасенс. Почему умерли нежеланные гости под его дверью? Дальше объяснять? В следующий раз КГБ (ребята явно оттуда) будут действовать иначе. Например, пригласят снайпера… Да и немцы не обрадуются появлению уникума на своей земле. Вот же гадство! За что не схватишься, того и не применить.

Замок щелкнул. Незнакомец в коридоре спрятал ключи в карман и нажал на ручку. Я навалился плечом на дверь. Он подергал за ручку, толкнул – не поддалось.

– Кто‑то удерживает дверь, – сказал подельникам.

– Это он! – подскочил Слизень. – Больше некому. Навались!

Он уперся плечом в полотно двери. Присоединился и третий кагэбист. Я мужчина не слабый, но тягаться с троими… Постепенно, сантиметр за сантиметром, дверь стала приоткрываться. Глаза мои адаптировались к полумраку, так что наблюдал это отчетливо. Черт! Где же кавалерия! Или портье в полицию не звонил? Внезапно в щель между косяком и дверным полотном просунулась рука, и я разглядел в ней небольшой продолговатый предмет. Баллончик с газом? Ну, нах! Перехватил руку левой и силой впечатал ее в косяк. В коридоре вскрикнули, пальцы гада разжались. Подхватив баллончик, я развернул его разбрызгивателем к коридору и нажал на кнопку. Белесая струя с шипением вылетела из емкости и скрылась в щели между дверью и косяком. Пара секунд – и баллончик пуст. Я зашвырнул его обратно в коридор.