Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира - Страница 14

Ужас от вида Бобо забылся, энтузиазм Евгении захватил меня с головой. Какой увлекательной может быть жизнь. Эти люди творят будущее нашего мира, и мне выпал шанс быть рядом!

Мы обогнули лестницу и направились к неплотно прикрытым дверями, откуда доносились звуки рояля. Приятный женский голос пел популярный романс Креймлиха "А я ждала тебя на берегу". В последний момент Дитмар обогнал Евгению и толкнул тяжёлые створки.

Первым, что я увидела, был рояль на фоне большого окна и объятая светом женская фигурка в драматической позе. При нашем появлении с широких диванов поднялись трое мужчин, четвёртый, за роялем, остался сидеть.

— Наша последняя гостья — Верити Войль, — объявила Евгения.

А я не смогла вспомнить, когда успела назвать мажисьерам свою фамилию. Ведь и шофёр Дюваль обратился ко мне "дамзель Войль". Это звучало так естественно, что я даже не задумалась: откуда он знает. Вчерашняя ночь слилась в сознании в сумасшедшую карусель. О чём говорили, что спрашивали, какие глупости творили, что я могла выболтать и выдать о себе среди угарного веселья и безобразия "Золотого гусака", теперь оставалось только гадать. Может быть, ничего. У магнетиков свои способы. Поэтому сьер В. К. и требовал их сторониться. Но что бы Карассисы ни знали обо мне, их это не оттолкнуло.

Евгения, сама любезность, поспешила представить остальных гостей.

Долговязый, лопоухий человек с костистым лицом оказался модным драматургом Говальдом Тьери, маленькая темноволосая женщина в сером, как у меня, костюмчике, — его женой Иолантой. Лысеющий доктор антропологии Роберт Барро едва превосходил её в росте. Живописец Доден Кройцмар и сам был живописен: большой, грузный, но толстяком не назовёшь, грива смоляных волос, бордовый пиджак, ворот рубашки распахнут, под ним шейный платок с жемчужной булавкой. Кройцмар сидел отдельно от других, любуясь певицей, похожей на фирамскую статую. Его модель и муза Ливия Этелли. Так отрекомендовала девушку Евгения — кажется, с долей иронии.

Все гости были обычными людьми, не магнетиками. Кроме, пожалуй, пианиста. Слишком изысканным казался его силуэт, словно вычерченный грифелем на бледном листе окна. Вьющиеся волосы до плеч подозрительно поблёскивали серебром. Сколько должен прожить мажисьер, чтобы поседеть?

Евгения разрешила мои сомнения.

— А это наш дядя Герхард.

В ответ пианист слегка наклонил голову и взял пару аккордов.

Герхард Карассис. Очевидно назван в честь знаменитого предка, лидера Раскола и первого сопредседателя Магистериума от партии натурологов.

— А где остальные? — удивился Дитмар.

Ответил ему профессор Барро:

— Мажисьер Элассьяр пригласил своих друзей посмотреть лабораторию внизу, — в голосе учёного проскользнула нотка желчи.

— Роберт, дорогой, не обижайтесь, — Евгения ласково коснулась его руки. — Наши мальчики готовят сюрприз для гостей. Вы всё увидите.

— Вам понравится, — уверил Дитмар. — Пойду взгляну, как там дела.

Открылась дверь, и две служанки вкатили тележку с закусками.

— Очень кстати! У нас как раз всё закончилось, — Евгения взмахом руки указала на фуршетный стол, заставленный полупустыми блюдами. — Давайте подкрепимся, а потом отправимся на экскурсию по саду!

— Так мы, собственно, уже, — живописный Кройцмар отсалютовал ей бокалом. — А впрочем, не грех и повторить. Ливи, крошка, ты не принесёшь мне пару тарталеток… тех, с красной рыбой и творожным сыром? Да, и пожалуй, эклеров с печенью. И мяса, мяса побольше… Ну, ты знаешь.

— Конечно, котик, — певица приблизилась, слегка покачивая бёдрами, и у меня перехватило дыхание.

Таких красивых женщин не бывает.

Чистая золотисто-смуглая кожа, точёное лицо, огромные тёмно-карие глаза в тени пушистых ресниц, сочный рот — нежность и чувственность в каждой чёрточке. И сложена идеально. Не по современной моде, которая велит женщине быть узкой и плоской, а так, что глядишь и сразу понимаешь: если существует на свете образец, с которого боги стихий лепили лучших из нас, так это он.

Она.

Даже лёгкая грациозная Евгения рядом с подругой Кройцмара казалась угловатым подростком.

Каждый мужчина в этой комнате должен смотреть только на Ливию Этелли, мечтать о ней, сражаться за неё, стремиться завоевать. А больше всего шансов на это у… Я невольно поискала глазами Дитмара. Ах, да, он вышел. Но скоро вернётся.

Горло сдавило. Каких-то полчаса назад в клубничных грёзах я видела себя его женой. Смешно и глупо. Шёпотом спросила у Евгении, как попасть в дамскую комнату, и выскользнула из гостиной за миг до того, как слёзы неудержимо покатились по щекам.

Прогулку начали с заднего двора. Зелёные лужайки, очаровательные беседки в приморском стиле, небольшие водоёмы, живописные композиции из дикого камня, деревья и кустарники, — всё это отлично просматривалось сквозь кристальной чистоты окно во всю стену Садовой гостиной, как назвала её Евгения. Понятно — почему. Казалось, между комнатой с лёгкой светлой мебелью и садом за окном нет преград. Как же чудесно, должно быть, каждый день любоваться этой красотой, а потом просто распахнуть дверь, выйти наружу и вдохнуть свежий воздух, пахнущий травой, цветами и зноем.

Снаружи было тепло. Так тепло, что сразу захотелось расстегнуть жакет, а лучше снять совсем. Над лужайкой порхали бабочки, солнце ласкало лицо, и заноза пустой, придуманной ревности, саднившая в груди, растаяла, как льдинка.

Ленивец Кройцмар экскурсии предпочёл общество фуршетного стола и дяди Герхарда, а свою темнокудрую натурщицу поручил заботам профессора Барро. И это был мудрый выбор. Сам Кройцмар отнюдь не мечта девушки. Но едва ли высокая грациозная Ливия променяет его на коротышку Барро, даже если тот костьми ляжет. Рядом с ней бедняга профессор выглядел комично — щуплый, лысоватый, глаза навыкате, нос клювиком, круглые очки, галстук-бабочка. Типичный кабинетный червь. Его опека убережёт красавицу от внимания более перспективных кавалеров — если таковые объявятся. Драматурга Тьери можно не брать в расчёт. С ним жена, и судя по взглядам, которые она бросала на певицу, Иоланта начеку.

По белой галечной дорожке Евгения повела нас вглубь сада, где среди деревьев проглядывало алое, розовое, жёлтое, белое…

— Тюльпаны! — Ливия захлопала в ладоши.

На ней было длинное платье и накидка из перьев — не самый подходящий наряд для прогулок по саду.

— Нарциссы, — еле слышно выдохнула Иоланта. — У вас словно вечная весна… или лето?

— Пожалуй, и весна, и лето, — Евгения улыбнулась, явно довольная произведённым эффектом. — Мы любим тепло.

— А разве мажисьеры не боятся солнца? — живо спросила Ливия.

Духи земли! А я ещё стыжусь своей прямоты.

— Это заблуждение, дамзель Этелли, — отозвался профессор Барро сухим наставительным тоном. Так мог бы обращаться гувернёр к своей воспитаннице. — Сила, основанная на природном магнетизме, достигает пика ночью, при тройном полнолунии, и немного слабеет днём, но к солнцу большинство магнетиков относятся совершенно так же, как и мы с вами, обычные люди, лишённые дара. Евгения, прошу простить меня за эту неучтивую сентенцию.

Он поклонился хозяйке дома.

Та отмахнулась:

— Что вы, Роберт, какие пустяки! Идёмте дальше. Впереди много интересного.

Дамзель Этелли сладко улыбнулась профессору:

— Зовите меня Ливией.

— С удовольствием, — Барро предложил спутнице руку, но держался при этом подчёркнуто чопорно, явно не собираясь играть роль безнадёжного воздыхателя — скорее мудрого усталого опекуна взбалмошной девицы.

Ливия тут же доказала, что в самом деле такова. Деревья расступились, открыв освещённый солнцем взгорок, сплошь затканный разноцветным цветочным ковром. Сиреневые, фиолетовые, голубые, белые, розовые, красные, жёлтые…

— Гиацинты!

Оставив профессора, Ливия устремилась навстречу новому чуду.

— Какая прелесть! Я сорву один, — она протянула руку к стеблю, увенчанному соцветием-конусом из маленьких колокольчиков — лиловых, в тон её накидке.