Цапля для коршуна (СИ) - Калинина Кира - Страница 1

Лена

Честное слово, Лена не собиралась устраивать веселые посиделки сама с собой! Кому в здравом уме придет в голову отмечать годовщину самого несчастного дня своей жизни? Но на глаза попалась бутылка кофейно-сливочного ликера, забытая в углу кухонного шкафчика, и Лена решила: хватит этой беде место занимать.

— Вообще-то я не пью, — сообщила она чайным чашкам на нижней полке. — Только по праздникам, и то чуть-чуть. Могу целый вечер с одним бокалом просидеть. Спортивное прошлое, знаете ли. Зидан не даст соврать!

Где-то во Франции, а может, в Испании Зинедину Зидану наверняка икнулось. Но что поделать? Любила Лена странные присказки.

— Логичнее, конечно, подождать до дня рождения, — рассуждала она, не дрогнувшей рукой доставая простенький винный бокал. — Но зачем настроение себе портить? Знаю же, сразу плакать потянет. Лучше уж сегодня. И чтобы больше не вспоминать!

Она вскрыла бутылку, включила древнюю магнитолу и расположилась за столом напротив окна. За окном была зима, шумела скоростная автострада и в лиловых сумерках наливались светом уличные фонари. В этот день ровно год назад Рома сказал, что любит другую. И неважно, что они жили вместе уже три года и весной собирались пожениться, а Ромины родители давно называли Лену дочкой — та, другая, "красивая и смелая", как пелось в старой песне, ворвалась в его жизнь ярким метеором, зачаровала, заворожила, увлекла за собой. "Я не могу без нее, — несчастно признался он в тот вечер. — Прости меня". Милый, добрый, заботливый… Другого такого не найти.

Крутобокую бутылку с выпуклой эмблемой Рома купил с внеочередной премии незадолго до прошлого Лениного дня рождения, потому что из всех видов спиртного она по-настоящему любила только сливочные ликеры. Но любила на расстоянии, твердо убежденная, что никакая отрава не стоит таких денег — даже самая сладкая.

Рома хотел побаловать Лену на праздник. Жаль, праздновать пришлось уже без него… А ликер так и простоял сиротинушкой целый год.

Наливая в бокал густую жидкость цвета молочного шоколада, Лена загадала: добью бутылку, оставлю прошлое за спиной, и начнется у меня новая жизнь, и будет в этой жизни и любовь, и счастье, и хорошая денежная работа, и все на свете…

— Да-да, — возразила Лена — теперь уже не чашкам, а своему благоразумию, — я помню, что даже от бокала мартини меня развозит, но неужели за вечер пол литра не уговорю? — А потом добавила без видимой связи: — Мне через три недели тридцать один стукнет. Кому я, такая старушенция, нужна буду?

Лена отбросила пораженческую мысль и отсалютовала бокалом своему отражению в черном стекле бутылки:

— За большие перемены!

Отражение усмехнулось в ответ и внезапно показалось чужим. Пожалуй, этот бокал — четвертый, кажется? — был все-таки лишним. Кухня перед глазами завертелась, фонари за окном вспыхнули, как сверхновая…

В следующее мгновение Лена обнаружила себя на четвереньках на каменном полу. Да, натурально каменном — сером, холодном. Широкие плиты были уложены так плотно, что зазоры между ними едва угадывались. Лена ясно видела эти зазоры, но когда подняла голову и встретилась взглядом со своим расколотым отражением, в глазах помутилось, в висках бешено застучала кровь. Нет-нет-нет! Не может быть с четырех бокалов ликера белой горячки.

Или может?

Прямо перед Леной стояло большое напольное зеркало, и оно было разбито, только по краям тяжелой черной рамы скалились осколки — будто зубы неведомого хищника. А из зеркального оскала ошеломленно смотрели чужие глаза — большие, серо-зеленые, темные, как сумрак в хвойном лесу.

Эльфийская принцесса в изгнании — только острых ушек не хватает.

Почему в изгнании? Потому что изгнана с родной кухни!

Не веря самой себе, Лена медленно повела рукой перед лицом, и в зеркале, заслонив невозможные лесные глаза, возникла узкая белая кисть — с зажатым в пальцах листом бумаги…

Ноги подло подогнулись, и Лена плюхнулась на пол, вяло отметив, что на ней не мягкие домашние брюки, а синяя шерстяная юбка, широкая и длинная. Ну и ладно. Ясно же, что это сон или бред, и все, что ни происходит, надо принимать как данность.

Сразу стало спокойно — как бывает в состоянии глубокого шока, когда уже ничему не удивляешься. Кот зеленый мимо пролетел, или комната вверх ногами перевернулась? Подумаешь! Чего на свете не бывает. Чужое лицо, чужая одежда, чужая тонкая рука — и что там в руке?..

Лена не спеша расправила смятый листок, мелко исписанный незнакомыми закорючками, и как полагается во сне, закорючки обрели смысл:

"Здравствуй, моя дорогая незнакомая подруга! Прости, что обращаюсь к тебе так вольно, но нам предстоит поменяться телами, а значит, мы станем друг другу ближе, чем сестры…"

Лена фыркнула. Сестра у нее уже была. Старшая, замужняя, с двумя детишками и кладезем жизненной мудрости. Другие сестры Лене определенно не требовались. Но сон оказался занятным, не каждый день такое пригрезится.

"Прежде всего, хочу попросить у тебя прощения. Признаю, что поступаю с тобой жестоко и несправедливо, но дочитай это письмо до конца, и ты поймешь, что у меня просто не было выбора. А пока позволь представиться: Леннея Дювор ин-Скир".

Сознание на секунду погасло — будто кто-то выключил Лену, как свет в чулане, но сейчас же включил. Она даже испугаться не успела. Только зажмурилась от неожиданности, а открыв глаза, уперлась взглядом все в то же зеркало: острые стеклянные клыки вокруг беззащитно голого фанерного задника, рама резная, под старину, и в ней, диссонансом, — пять разноцветных камней величиной с голубиное яйцо.

По бокам зеркала горели то ли торшеры, то ли фонари: круглые белые шары на крепких, основательных ногах. Света от них было как раз довольно, чтобы, пусть с трудом, но разбирать бисерный почерк. Лена подумала, что сто лет не читала рукописных писем.

"Наш род — род рэйдов Дюворов ин-Скиров — один из знатнейших родов Гадарии, а древностью и славой превосходит королевский. Мой отец Аспер Дювор возглавлял ведомство дорог и мостов и был членом королевского совета, мой брат Тобиас служил в лейб-гвардии, я готовилась к свадьбе с Оскаром, сыном рэйда Вилема Бринна ин-Райма, и приятелем брата. Но в один миг наша жизнь рухнула из-за подлого предательства".

Надо же — лейб-гвардия, короли, рэйды какие-то. Глюк в стиле фэнтези.

Строчки в глазах стали размываться, Лену клонило в сон. Забавно: ей хотелось спать во сне. Хотя с четырех бокалов немудрено.

Сидеть на полу было жестко и холодно, и она огляделась в поисках местечка поудобнее. Два фонаря дальше по коридору отмечали вход в комнатушку без окон. Там очень кстати обнаружилось что-то вроде топчана, застеленного клетчатым пледом. На него Лена и приземлилась, пристроив голову на подушку в кружевной наволочке.

Да, читать лежа гораздо удобнее:

"Насколько я поняла, в твоем мире отрицают магию, хотя ваша техника весьма на нее похожа. А значит, ты не придешь в ужас от наших летающих повозок, говорящих зеркал и ходячей мебели. Магия — явление исключительно полезное, но самих магов в Гадарии всегда держали под строгим контролем. Чтобы не делали дурного людям и не пытались захватить власть. Вернее, так было до недавнего времени, пока нашему новому королю не взбрело в голову сперва снять энтоли (управляющие браслеты) с собственных магов, а потом выпустить эдикт "Об освобождении". Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что теперь магам разрешено выкупать себя у хозяев. Мой отец, как и все разумные, ответственные люди, был против и не раз обсуждал с друзьями из совета близорукое решение короля Лаэрта. Это были просто разговоры, клянусь! Мой отец никогда не поднял бы руку на его величество! Но этот подлец, неблагодарное чудовище, жалкий раб…"