Эскорт для чудовища (СИ) - Шварц Анна - Страница 34

Смоленский изгибает в ответ бровь.

— И ты пришла ко мне, решив, что сейчас-то ты можешь позволить мне стать отцом для девочки? — он издает смешок, а я прикрываю глаза, — я тебя правильно понял, Саша? Если бы не появился тот человек — ты не посчитала бы нужным это сделать?

— Нет. Не совсем, — я тяжело вздыхаю, — я думала об этом, когда узнала тебя получше, но…

— Хватит. Я не хочу больше тебя слушать, — холодно обрывает меня Кирилл, и встает из-за стола. Отсчитав несколько бумажек наличными, он кидает их на стол, оставив еду нетронутой. Я вздрагиваю, когда мелькает мысль, что он сейчас может уйти и сказать, что не станет мне помогать с Майей и не собирается ее признавать дочерью, но он внезапно продолжает:

— От тебя мне нужно только одно: где сейчас находится девочка? Адрес.

— Я отправлю тебе смс, — я хватаюсь судорожно за телефон, пытаясь открыть сообщения, — больница находится недалеко от моего дома. Но если ты не родственник — тебя не пустят внутрь.

— Мне не нужны твои рассуждения. Документы на нее давай.

— Они дома, — я поднимаю на Смоленского взгляд, — Кирилл, я вместе с матерью растила Майю все эти годы. Если ты собираешься вот так просто отобрать у меня документы на нее, и лишить нас общения, то я буду сопротивляться. Она — мой единственный оставшийся родной человек. И я пришла к тебе за помощью ради ее благополучия.

Он едва кривит губы в ответ. Взгляд остается темным и холодным.

— Не думала, что мне на это плевать? Но раз документы у тебя дома — ты отправишься со мной. Я хочу их увидеть. Пойдем, Саша.

— Держи, — произношу я дома, отдавая Смоленскому зеленый листок свидетельства о рождении.

Забрав его, он на секунду прикасается к моей заледеневшей от волнения руке горячими пальцами. Я наблюдаю за тем, как он вчитывается в даты и фамилии — высокомерный и равнодушный, похожий сейчас больше на незнакомца, чем на человека, которого я успела немного узнать.

И вот этому незнакомцу я вручаю заботу о безопасности Майи.

«Но у тебя нет выхода» — заунывно повторяет сознание в тысячный раз, — «разве у тебя были еще идеи?»

Нет. Все они начинаются с «если бы…», а, значит, совершенно бесполезны.

— Предположим, — произносит Смоленский. Он кладет свидетельство на стол, но не убирает руку — прижимает его указательным и средним пальцем. В глазах мужчины мелькает странная тень, словно он все это время провел не в самых приятных воспоминаниях, — судя по дате рождения, я вполне могу быть ее отцом.

Он делает паузу и поднимает на меня взгляд. Мне хочется передернуть плечами от ощущения холодка по спине.

— Впрочем, окончательно все точки над «и» расставит ДНК-тест. Я сделаю его сегодня и попрошу ускориться с результатами. Надеюсь, пары дней им будет достаточно.

— А у тебя еще есть какие-то сомнения, что это твоя дочь? — я смотрю на Смоленского, — вы крайне похожи. Майя, мне кажется, вообще ничего не взяла от Али.

— Похожи? — Смоленский приподнимает бровь, — в мире много похожих людей. Только на основании внешней схожести нельзя судить о родстве. Я помню о том, какой была твоя сестра… точнее, помню о ее изменах и способности лгать. Даже если бы не стоял вопрос с судом, где придется подтверждать свое отцовство, я бы все равно сделал этот тест. Мне нужны веские подтверждения, чтобы поверить, что это действительно мой ребенок, а не чей-то еще.

Черт. Я нервно заламываю руки. Конечно, он прав. Только впервые у меня закрадывается беспокойная мысль — что, если я все это время ошибалась? Аля же соврала мне, даже глазом не моргнув, что именно Смоленский сделал ей плохо… что ей стоило соврать и о ребенке?

Это значит, что в таком случае меня будет ждать катастрофа. Тогда я даже не знаю, как спасать Майю.

— Я заберу это с собой, — доносится, как сквозь вату, голос Смоленского. Я отрешенно замечаю, как он стучит пальцем по свидетельству, — это же копия?

— Да, — выдыхаю я, — я сделала на всякий случай.

Что же мне делать? Если обнаружится, что Смоленский не отец Майи, времени думать у меня не будет. К кому мне обратиться за помощью? Или просто забрать тайно Майю и уехать? Но меня будет искать полиция. А племянница должна ходить в садик, учиться в школе… мы не сможем скрываться. К тому же, мой бизнес — то, что нас кормит уже много лет. Я мало чего умею делать в жизни хорошо, я глупая. Второй раз так не раскручусь.

Господи, столько мыслей, что уши закладывает. Голова, кажется, сейчас взорвется.

Я прижимаю пальцы ко лбу, поморщившись. Это не фигуральное выражение.

— … Ты меня слушаешь, Саша?

А еще тон Смоленского доводит до белого каления. Я впервые чувствую себя абсолютно беззащитной перед кем-то, и вообще — перед обстоятельствами. От этого комната делает странный кувырок, и я, кажется, падаю в обморок.

Жаль, что нельзя отключиться на несколько часов, как в фильмах.

Смоленский успевает меня поймать: последнее, что я запоминаю — как он обхватывает меня за талию и спасительная темнота с запахом можжевельника накрывает меня.

В следующий момент я медленно открываю глаза. На моей футболке отпечатался запах парфюма Смоленского, но теперь я его чувствую немного иначе. Он теплый и уютный, как зимний вечер в доме посреди леса, как пуховое одеяло, которым укрываешься под треск камина.

Смоленский сидит напротив кровати, на старом стуле, который он притащил с балкона. Вытянув длинные ноги и сложив на груди руки. И, видимо, не подозревая, что я сейчас думаю о его запахе.

Эти отстраненные мысли в моей голове — просто спасение, минутка блаженного покоя за последние безумные дни.

— Ты нормально? — задает он единственный вопрос.

— Вроде да, — мой голос звучит сипло и слабо, — извини.

Я откидываю плед и поднимаюсь с кровати. Запоздало замечаю, что футболка и волосы немного влажные — Смоленский пытался, наверное, привести меня в чувство, побрызгав водой. Стоит мне выпрямиться, как мир снова сужается до маленького окошечка передо мной, и я неловко падаю. В этот раз на колени перед Смоленским. И успеваю вцепиться руками в его ноги, чтобы не упасть совсем уж позорно… лицом в него.

«Ты победитель по жизни, Саша!» — радостно кричит внутренний голос, — «вот это перфоманс!»

«Заткнись, пожалуйста» — отвечаю я мысленно со стоном.

— Мм-м, — тянет Смоленский задумчиво. Он наклоняется ко мне и, обхватив пальцами мой подбородок, заставляет приподнять лицо. Хотя темнота до конца не рассеивается, я все же вижу его глаза напротив, которые будто мерцают. Только из-за этого взгляда я остаюсь в сознании, — похоже, что не очень нормально. Тебе стоит лечь обратно.

Он проводит внезапно большим пальцем по моим губам, оставив легкий наэлектризованный след и вернув меня в чувство. Что он делает?..

— У тебя губы бледные, — продолжает он, задумчиво рассматривая меня, — и под глазами синяки. Не то, чтобы меня очень беспокоит твое здоровье, но ты вообще спала с тех пор, как вернулась домой?

Мне хочется тихонько засмеяться. «Не то, чтобы меня беспокоит твое здоровье, но я им все же поинтересуюсь». Вряд ли я ошибусь, сказав после нашего знакомства, что Смоленский только старается казаться плохим и холодным. За этой маской скрывается совершенно другой человек.

— Я немного поспала.

— «Немного» — это слишком мало для нескольких дней, — он внезапно наклоняется ко мне еще ближе, отчего я даже вздрагиваю, не понимая, чего он хочет. А когда он обнимает меня одной рукой, я чувствую, как начинает биться хаотично сердце в груди. Даже ладони теплеют после обморока.

Он что, собирается извиниться? Признать, что зря наехал на меня?

Я чувствую, как мое лицо чуть щекочут темные волосы Смоленского, и как приятно пахнет его шампунь.

Объятия. Надо же. Давно меня вот так не обнимали. За задницу схватить на свидании — святое, с поцелуями полезть — тоже, за талию подержаться — запросто…

Полет приятной мысли внезапно обрывается, когда Смоленский выпрямляется вместе со мной и ставит меня на ноги. Он тут же отстраняется, оставив на талии только ладонь, чтобы придержать меня.