Епископ ада и другие истории - Боуэн Марджори - Страница 14

Но разве это могло помочь?

Гектор Грейтрикс наделал долгов, его должны были арестовать и отправить в тюрьму, но он бежал на материк, и Алисия Балкли последовала за ним.

Хотя я никогда не отличался особой щепетильностью в подобных делах, меня от этого тошнило — мужчина был так мерзок, а женщина — так инфантильна, так чиста, так привязана к своему мужу…

Разразился ужасный скандал. Граф проклял Гектора; Ламбертсы взяли на себя заботу о брошенных детях и, как только получили известие об Алисии, посылали ей небольшое содержание, которое, вероятно, и было основным источником существования злополучной пары. Деньги перечислялись в банк Генуи, однако никто точно не знал, где на самом деле поселились миссис Балкли и ее любовник.

Благодаря сострадательному отношению Его Королевского Высочества, бывшего главнокомандующим войск в Индии, полковнику Балкли было разрешено вернуться в Англию по получении ужасной новости и прибыть в Лондон до истечения трех лет.

Он немедленно сложил с себя полномочия и вернулся с детьми в Молл Плейс.

Заявив, что не намерен преследовать беглецов, он просто сказал, что если Грейтрикс когда-нибудь вернется в Англию, то один из них через несколько дней будет мертв; и мистер Ламберт, отправляя очередной перевод, сообщил об этом, посоветовав своей несчастной сестре и ее любовнику держаться подальше от родной страны, опасаясь дальнейших скандалов.

Я избегал возможной встречи с полковником Балкли. У меня не было ни малейшего желания видеть этого сломленного и оскорбленного человека, чьей блестящей карьере наступил конец, а остаток жизни, казалось, не предвещал ничего, кроме горечи и унижений. Казалось бы, на этом история должна была бы закончиться, с изгнанниками на чужбине и преданным, брошенным мужем уже не могло случиться ничего нового, что могло бы изменить их положение и каким-либо образом свести их вместе.

Но кто бы мог предположить, какой поворот уготовила им судьба?

Полковник Балкли прожил дома не более двух лет, когда Англию поразила эпидемия оспы; среди первых жертв были жена и дети лорда Калверса; сын от первого брака, никогда не отличавшийся крепким здоровьем, скончался; старый граф, которому в тот момент было за семьдесят, не смог перенести это потрясение, и через несколько дней после похорон своего младшего сына скончался сам.

Поместья и капитал, то и другое было привязано к графскому титулу, унаследованным Гектором Грейтриксом, ставшим графом Калверсом и одним из самых богатых людей в Англии.

Графа Калверса вызвали в Лондон его адвокаты, в тот же день приехал из Молл Плейс и снял дом на Дувр-стрит, в Мэйфэйре, неподалеку от городского особняка его светлости, Калвер Хауса, полковник Балкли.

Гектор нашел пристанище в Париже. Его по-прежнему сопровождала миссис Балкли, но не по причине привязанности, как я полагал, а из-за содержания, до сих пор бывшим единственным средством к их существованию. Я вздрогнул, представив себе, какой должна была стать Алисия Балкли.

О разводе не было произнесено ни слова, но сейчас люди стали спрашивать, почему полковник Балкли не дал жене развода и не позволил выйти за ее любовника; однако эти люди не знали Гектора.

Неожиданно я получил приглашение его светлости посетить его в Париже; в то время у него было не так уж много знакомых, пользовавшихся уважением, а я, пока он шел по стезе греха, стал вполне респектабельным членом общества. Поэтому, полагаю, это приглашение выглядело сомнительной честью.

Я поехал, как и следовало ожидать, отчасти из любопытства, отчасти, потому что это тешило мое самолюбие, отчасти же — испытывая легкую жалость к Алисии Балкли.

Денег у него, конечно же, было уже больше, и я нашел их в элегантном отеле.

Гектор изменился к худшему — его прежняя красота поблекла, равно как и утонченность его манер; но он все еще оставался достаточно обаятелен, да поможет ему Бог.

Она была с ним.

Впоследствии я узнал, что она родила троих детей и всех их потеряла в лихорадочной жаре Италии, а кроме того, никогда не было так, чтобы иная женщина не делила с ней внимание ее возлюбленного; часто они даже жили под одной крышей. Думаю, она познала все унижения, какие только возможны для утонченной женщины, живущей с подлым, жестоким мужчиной; не существовало такого ужаса и убожества, с какими ей не пришлось бы столкнуться…

Я едва сдерживал любопытство — во что превратилась та самая кукла из Мойл Плейс, с ее пришепетыванием, муслином и младенцами?

Она была, — и это, пожалуй, самое ужасное, — гораздо красивее, с пышной грудью и плавными изгибами плеч и бедер, — хотя ей было всего восемнадцать; она лучше одевалась и говорила правильно; одновременно веселая и невыразимо несчастная. В ее тоне слышалась бравада, но взгляд был взглядом побитой собаки, старающейся избежать плети.

Когда мы остались одни, она опустилась передо мной на колени с такой внезапной страстью, что я не успел ей помешать — миссис Балкли с Мойл Плейс — и — на колени!

— Скажите мне, — взмолилась она, — Уильям дает мне развод? Вы привезли мне послание от него?

Я был вынужден ее разочаровать.

Она расплакалась.

— Если бы я была свободна, Гектор мог бы жениться на мне до своего возвращения в Англию — это единственная моя надежда.

— Неужели, мадам, — с жалостью сказал я, — вы в это верите?

Она все еще не избавилась от иллюзии, с которой женщины так медленно расстаются, — что они имеют какую-то власть над мужчиной, который когда-то любил их или был их любовником, и лелеяла надежду отчаяния, что муж даст ей развод, и она вернет себе хоть что-то, утраченное ею, под именем леди Калверс.

Даже самая глупая женщина вряд ли могла искать утешения в такой жалкой надежде. Я не смог удержаться, чтобы не сказать ей, когда заставил подняться с колен: «Мадам, разве ваше общение с его светлостью не дало вам представления о том, что он за человек?»

— Да, конечно, — с горечью ответила она. — Но ведь не может же он при столь сильно изменившихся обстоятельствах бросить меня…

Она цеплялась за остатки того, от чего отказалась сама; в ее глазах отразился панический ужас, когда она добавила, что теперь ей нечем его удерживать — прежде его удерживали деньги, присылаемые Ламбертами, и, Господи помилуй, деньги, — подарки от ее итальянских любовников, которых он ей навязал; она с таким неистовством призналась, что заплатила этими деньгами за похороны своего последнего ребенка, что я испугался за ясность ее рассудка.

— И, тем не менее, — пробормотал я, — вы желаете продлить общение с таким чудовищем? Я удивлен, что вы до сих пор не покинули его, хотя бы, ради другого человека.

Она молчала, и я добавил:

— Возможно ли, чтобы вы любили его?

— Нет, — ответила она, — я никогда никого не любила, кроме Уильяма и моих дорогих, милых детей.

Но я усомнился, чтобы она понимала, что такое любовь, и, думаю, в течение многих месяцев она не испытывала никаких иных эмоций, кроме страха.

Стараясь облегчить ее страдания, я спросил, как может она бояться чего-либо больше того, чем то, что с ней уже случилось.

— Я боюсь ада, — ответила она.

— Мне кажется, — сказал я, — что ад там, где его светлость.

Но нет; для нее, все еще остававшейся в душе благочестивой, почтенной английской аристократкой, это было предпочтительнее, чем жизнь, покрытая позором, если его светлость оставит ее; она полагала, своим неразвитым, невежественным умом, что если выйдет замуж за своего возлюбленного, то ее вину все забудут; и я знал, что для многих будет именно так.

Я посоветовал ей расстаться с ним и жить на деньги, которые посылали ей Ламбертсы, но она слабо улыбнулась и покачала головой; она знала, — говорила она с ужасным акцентом, — о своей слабости, и видела себя, в случае, если его светлость оставит ее, опускающуюся все ниже и ниже, пока не окажется на улице, а затем — в богадельне.

Я не мог вынести дальнейшего разговора с нею. Я обещал поговорить с его светлостью, но, естественно, ни на что не рассчитывал; на следующий день я увидел его, сидящего за завтраком и играющего со своими собаками, но он не дал мне возможности исполнить обещание, поскольку его интересовали только его собственные дела.