Безнадёжная любовь (СИ) - Смелик Эльвира Владимировна - Страница 4

***

Утром, когда предательски брошенное Лёсиком ведро, гулко ударило где-то в районе макушки, и вибрирующий звон (ему казалось, звенело не ведро, а его голова) расшвырял и вытряс наружу все даже самые смутные и потаенные мысли, преодолев первый приступ великой злобы, он вдруг осознал, что больше всего на свете желает покинуть этот мир. Нет, он вовсе не собирался покончить с собой из-за случайно упавшего на голову ведра. Просто он хотел уйти от того, что считалось и смело называлось окружающими его жизнью, в которой ему приходилось укрываться зелеными и красными одеялами, помеченными в уголках белыми бирками с инвентарными номерами, в которой на множестве полок его совсем не его комнаты лежала лишь пачка чужих сигарет, в которой на голову падали дырявые жестяные ведра. Опять ведра! Вообще-то, оказывается, это ужасное потрясение.

Звон и вибрация раскололи сознание на две части, тут же поссорившиеся друг с другом.

Эй! Тебе захотелось красоты и уюта? Тебя не устраивает жестяное ведро? Ты думаешь, что гораздо приятнее было бы, если бы тебе на голову упала прекрасная греческая ваза с изображением фрагментов из древних мифов? Глупец! Представь, сколько бы тогда было черепков. От рукотворного великолепия, пережившего множество поколений людей, и от неразумной, сотворенной природой головы, которая не ценит свой и без того короткий век. А тут — оба практически здоровы и отделались лишь непродолжительным звоном в ушах и покореженных ушках. И, чувствуешь, после хорошенькой встряски все встало на свои места, и ты наконец-то осознал, как никчемна и глупа твоя жизнь, и пора бы исправиться, взяться за ум.

Ну, довольно! Довольно! Ты, зануда, тоже ведь из того мира, который хочется покинуть. А ты помнишь, как было хорошо, когда ее руки касались волос? А помнишь, она чуть не плакала, когда увидела меня подонком? Она не поверила в это. Потому и пришла. Я не думал, что она останется и полночи пронянчится со мной. А я все говорил и говорил, потому что боялся: если я замолчу, она встанет и уйдет. Я не мог ее отпустить. А когда она заснула, убаюканная моей пустой болтовней, я бережно уложил ее и даже закутал одеялом. Ты не представляешь, какое это блаженство — доброта и ласка. Нет, не та ласка, к которой ты привык.

Ха-ха! Ты ли это?

Конечно, я! Кто же еще? Будто ты не знаешь. Дурак! Ничего ты не понимаешь. Я хочу быть с ней.

Боже мой! Вот так новость! Ты считаешь, она единственная, с кем ты когда-либо хотел быть? Мой жаркий мальчик, ты все также мил и циничен, а говоришь о какой-то новой жизни. Не ты ли в самое первое свидание наплевал в романтическую душу этой наивной, доверчивой девочки?

Почему я самому себе должен объяснять? Рядом с ней я сам становился романтичным идиотом. Знаешь, в какой-то мере это казалось даже приятным. Но ты представь меня вдохновенно бродящим по таинственным ночным улицам и украдкой целующимся среди кустиков с благоухающими цветочками.

Хватит! Хватит! Не то меня стошнит. И ты, конечно же, поспешил открыть ей свою истинную сущность? Это стало для нее жутким ударом. Она едва не разревелась. Ты заметил?

Она едва не дала мне по морде… Почему я задумываюсь сейчас? Почему я никогда не думал раньше? Она ведь, действительно, не единственная. Почему мне, цинику и подонку, было так приятно, когда меня гладили по головке, словно маленького мальчика? Почему мне снова хочется увидеться с ней?

До чего же все-таки странные эффекты дает падение на голову ржавого жестяного ведра!

Первое запланированное свидание, как и положено, решили начать с прогулки, а дальше — видно будет.

— Мне надо Чоне пару слов сказать. Дойдем, а? — прозвучали первые романтические признания, и прогулка получилась отменная: через пустырь и узкую полосу деревьев, до склада.

Наверное, Ане стоило остаться снаружи, скромно постоять где-нибудь в сторонке, подперев стенку, но Богдан, не задержавшись у дверей, потащил ее в «свою берлогу», лихо схватил что-то с полки, она не успела разглядеть.

— Я сейчас. Ты подожди здесь.

Он, как и обещал, вернулся быстро. Аня сидела на столе. Он снял с гвоздика клетчатую рубашку, надел поверх футболки и подошел к ней.

— Я готов.

Но к чему он был готов, так и осталось невыясненным, потому как, спрыгивая со стола, Аня не очень-то рассчитала траекторию полета и точку приземления. Неожиданно для себя она попала точно в его объятия и… Слово за слово, точнее, поцелуй за поцелуй… В общем, зря он надевал рубашку.

«Ты сегодня совсем другой, — захотелось сказать ей. — Я еще не знала тебя таким. Нет, знала, знала. Когда увидела тебя в первый раз, в самый первый раз». Но она ничего не говорила. Ей было сладко и жарко. Она забыла про свой прежний страх. Его руки. Его губы. Что с ней происходит, когда они касаются ее?

Она не пыталась остановиться, оттолкнуть его, застыв на установленной границе, она не могла, в безрассудном желании дойти до конца, познать то, что раньше никогда не испытывала, но что обязательно когда-нибудь должно было случиться, но не с ним, не сейчас. Нет, нет, нет! Именно с ним и именно сейчас. Пусть потом она, возможно, раскается и пожалеет, но бог с ним, с «потом».

У него все-таки хватает сил замереть в решающий момент. Он вопросительно смотрит на нее, а она отчаянно шепчет: «Пусть!»

«Я так хочу. Может, это плохо, постыдно, грешно? Но…».

А впрочем, нужны ли тут слова, когда рядом есть он?

Она обнимает его, прижимается щекой к его груди, целует, опять целует, и вдруг затихает, только теплое дыхание касается его кожи.

— Ты спишь?

— Нет. Думаю.

— О чем?

Жутко интересно узнать, о чем могут думать люди в такой момент.

— Я никогда не видела моря ночью.

Он был готов на большее. Ну, хотя бы достать звезду с неба.

— А сейчас — ночь? — на всякий случай уточнил он. — Тогда пойдем.

— Куда?

Он плохо видел ее в темноте, но хорошо слышал ее голос.

— На городской пляж? Очень романтично! — в ее словах пряталась усмешка, а на губах, он чувствовал, наверняка, ехидная улыбка. — Далеко мы не уйдем.

— Тогда уедем.

— На чем?

— Увидишь.

Она и не подозревала, сколько еще сокровищ таит в своих недрах бывший склад.

Захвати пару одеял и жди меня у дверей.

Он ушел по длинному, освещенному далекими отблесками коридору, а она послушно застыла возле белой стены, оглядываясь по сторонам.

Где-то совсем близко раздался шум, взревел мотор. Яркий луч света вырвался из-за угла.

— Держи! — он бросил ей куртку. — Садись!

Она не видела ничего вокруг, и вовсе не потому, что они неслись стремительно и быстро, отчего предметы по сторонам, и без того скрытые темнотой ночи, превращались в единую бесконечную летящую навстречу полосу. Она не хотела ничего видеть, она прижималась к его спине и рисовала на ней теплыми пальцами только ей одной понятные знаки. Она даже немножко удивилась, когда они вдруг остановились, а потом, скинув куртку и босоножки, почти с закрытыми от удовольствия глазами, неслышно ступая по мягкому песку, пошла в ту сторону, откуда доносилось до нее пряное и свежее дыхание огромного, ласкового существа, живущего миллионами жизней.

Маленькая волна бесшумно накатилась, лизнула ноги, позвала.

Аня незаметно для себя забрела уже по колено. Было очень приятно идти, ощущая кожей мягкое, упругое сопротивление воды. Кругом прозрачная темнота, тихий шелест, шепот.

Внезапно что-то черное, увесистое тяжело прочертило воздух и пошло на посадку. Как жаль, что камни не умеют плавать! Они звонко ударяют о воду, рвут ее ровную поверхность и падают на дно, а при этом вокруг разлетаются миллионы хрустальных брызг, которые неожиданным холодом колют кожу и мгновенно впитываются в одежду.

Аня смахнула с лица соленые капли. Ее изумленный крик, встретивший падение камня, наверное, еще витал где-то по побережью. А некто стоял на песочке и улыбался.