Все друзья делают это (СИ) - Ручей Наталья - Страница 59

Никита бросил взгляд в мою сторону, и, кажется, хотел наплевать на борьбу, оставить брата в покое — с него бы хватило отметин. Но тот снова не пропустил его промаха и повалил на пол. Прижал локоть к горлу, наверное, надавил очень сильно, потому что послышался хрип Никиты.

— Давно хотел это сделать, — произнес Филипп, нависнув над братом. — Ты даже понятия не имеешь, как часто я представлял, как изменится мой мир без тебя. Я мечтал, что останусь один. И снова буду единственным и любимым сыном.

Никита лежал безучастно, как будто и не боялся, а я схватилась за перила и, пытаясь перебороть слабость, начала подниматься.

— Мне не было жалко игрушек — их было так много, что хватило бы на пару детдомов. Мне не было жалко денег родителей — я тогда понятия не имел, что такое жадность и насколько это вкусно и потрясающе, быть состоятельным, — продолжил Филипп свои откровения. — Мне просто хотелось больше внимания от папочки и моей новой мамочки.

Мне удалось подняться на ноги, но слова Филиппа словно окунули меня в желе. «Новой мамочки?». Как это, «новой мамочки?»…

Мужчина будто почувствовал мое изумление и отвлекся от пленника, взглянул на меня.

— Не делай вид, будто удивлена!

Я ничего не ответила. Просто смотрела на него и понимала, что он удивительно, невероятно похож на Ингу Викторовну, он просто ее копия! И он — ее сын, несмотря на ни что.

— Правда, удивлена! — выдохнул, не веря, Филипп. — Тебе что же, никто не сказал? Ни лучший друг, ни моя новая мамочка? За все эти годы?!

Он рассмеялся.

Угадал, и сам себе не поверил.

Смеялся он раскатисто, долго. Никита успел поправить свою прическу и подвигать челюстью, проверяя: цела ли. А он смеялся. Я успела спуститься вниз, приблизиться к ним и сесть рядом. А он смеялся. В гостиную выбежали Иван Петрович, Инга Викторовна и Костя. А он смеялся. В дверях гостиной, ахнув, застыла Ольга. А он смеялся. Никита закрепил на бедра слетевшее в бою полотенце. А он все также смеялся.

И только когда я прикоснулась к его руке, он оборвал безудержный смех и колко взглянул на меня.

— Когда Никита говорит о тебе, — сказала я напряженному мужчине и погладила не его, а маленького мальчика, затаившего надолго обиду, — он всегда говорит именно так — «брат». «Мой брат то», «мой брат се»… Для него ты брат, понимаешь?

Я бросила взгляд на Никиту и улыбнулась сначала ему, а потом Филиппу.

— Когда о вас говорит Инга Викторовна, ее глаза лучатся гордостью и любовью, а слова звучат именно так — «мои сыновья». «МОИ». «СЫНОВЬЯ». Только так. И никак иначе. Вы оба ее сыновья, понимаешь? Оба.

Филипп недоверчиво хмыкнул, дернулся, когда я сжала его ладонь, удивленно взглянул на наши пальцы, а потом медленно и словно нехотя убрал свою руку. Поднялся. И не глядя ни на кого, пошел прочь.

Два гулких шага. Три. Я чувствовала, что если он вот так и уйдет, то их отношения с Никитой не то, что не наладятся, а разлетятся вдребезги, окончательно. Не знаю, как будет дальше с родителями, но с братом они больше не сблизятся. Не будет этого шанса, все!

И я понятия не имею, что дернуло меня за язык. Наверное, та же интуиция или что- то странное и непонятное, что подталкивало ранее к Филиппу, намекая на высокие чувства.

— Почему ты прилетел на день раньше?! — крикнула я ему в спину.

Мужчина застыл.

Обернулся.

Взглянул на Никиту.

— Потому что впервые, — сказал он после раздумий, — меня попросил о чем-то… мой брат.

Филипп ушел.

Невольные зрители конфликта между братьями разошлись. Мы с Никитой поднялись к нему в комнату. Он скрылся в ванной, а я стояла у окна и бездумно смотрела на ворону, крутившуюся в чуть хмуром небе.

В ушах до сих пор стоял звук уходящих шагов Филиппа — именно так трещит старый лед, начинающий таять.

Чьи-то приглушенные рыдания вывели из оцепенения. Покрутив головой, поняла, что кто-то действительно плачет, но не в комнате, а где-то внизу. Плачет так, чтобы никто не услышал. Пытается перебороть эту слабость, и пока не находит для этого сил.

Неужели Ольга?

Ее новый ухажер мог понять, что девушка не просто ему не подходит, а до сих пор серьезно увлечена другим. Но даже если он оставил ее в коттедже, можно легко вызвать такси.

Сомневаюсь, что у нее не хватает денег.

Впрочем, она может плакать из-за того, что окончательно и бесповоротно потеряла Никиту. Какое-то время надеялась, но теперь-то понятно, что даже приблизившись к нему вновь, познакомившись с его родственниками, вернуть не смогла. Это серьезный повод для слез, согласна.

Я и сама, как подумаю, что мы с Никитой довольно скоро расстанемся… Если не из-за того, что он меня бросит, так из-за того, что я брошу его и уеду.

Наверное, понимание того, насколько сильна будет боль от этой потери и заставила меня выйти из комнаты. Никита был занят в душе, мне не было смыла к нему входить, так что…

Спустилась на первый этаж.

Рыданий уже не было слышно, но я все-таки вышла на террасу и… остановилась, увидев, как в кресле, свернувшись калачиком и спрятав лицо в ладонях, сидит Инга Викторовна. По хрупким подрагивающим плечам было понятно, что плакала именно она. Плакала, а теперь пытается успокоиться, и не может, потому что все равно прорываются всхлипы.

Я не знала, что делать.

Слезы пугают не только мужчин.

Наверное, самым правильным было бы, чтобы рядом с ней оказалась не я, а Иван Петрович. Но, судя по отдаленным звукам его голоса, он провожал гостей, и был занят. А женщина выбрала именно эту минутку, чтобы позволить прорваться эмоциям, чтобы супруг ничего не увидел.

Если бы это была моя ровесница и подруга, я бы приблизилась и обняла ее. Вот так просто и молча. Если бы это была моя мама, я бы сделала точно так же, только окутала ее своей нежностью. А Инга Викторовна…

Она хорошая, добрая и веселая, и она не должна сейчас плакать!

Пожалуй, именно это и подтолкнуло меня не сбежать, а сделать к ней шаг.

И еще один.

И уже осознанный — третий, под ее настороженным взглядом и попыткой скрыть слезы.

— Аня? Что… — попыталась она улыбнуться.

А я склонилась над ней, такой трогательной и слабой в эту минуту, такой юной и беззащитной, что так легко ранить словами, и обняла. Тихонечко, едва ощутимо, чтобы она в любую минуту могла освободиться, убрать мои руки.

— Знаете, — сказала я ей, — я думаю, все наладится.

— Филипп никогда меня не простит… — шепнула чуть слышно она. — Я думала, я надеялась… Я очень люблю его. Люблю как родного сына. Да он и есть мой родной! Ему же и двух лет не было, когда я вышла замуж за Ивана Петровича, и он был совсем маленьким крохой, и так похож на меня, что никто даже не сомневался… Но, возможно, с моей стороны было ошибкой не скрывать от него, что в его жизни была и другая мама… И что именно я стала причиной тому, что она умерла…

Какое-то время женщина молча смотрела на зеленые туи, машинально поглаживая меня по руке, а потом стала рассказывать.

Она была замужем за другим, но поняла, что ошиблась. К такому же выводу пришел и Иван Петрович, несмотря на то, что у него была не только супруга, но и маленький сын.

Жена угрожала, что покончит с собой, если Иван Петрович ее оставит. Он не поверил. Оставил ей недвижимость, машину, счет в банке и сына, которым она тоже пыталась его шантажировать.

Сына он очень любил, но надеялся, что сумеет все ему объяснить, когда он чуть подрастет. А еще он наделся, что бывшая супруга перепсихует, найдет другого мужчину и забудет о нем.

Как бы не так!

Сначала она каждую ночь звонила сама и устраивала истерики, вновь угрожая покончить с собой, если бывший муж не вернется. Потом, узнав о том, что он не только не ведется на провокацию, но даже женился вновь, наняла телефонных террористов, которые звонили ежеминутно и Ивану и Петровичу, и Инге Викторовне и либо угрожали, либо сыпали пошлостями.