Бесы - Достоевский Федор Михайлович - Страница 67

• Предыдущая
• 67/154
• Следующая

– Опять! – проскрежетал он зубами. – Всё равно! Я вызван и пользуюсь правом. Я хочу стрелять в третий раз… во что бы ни стало.

– Имеете полное право, – отрубил Кириллов. Маврикий Николаевич не сказал ничего. Расставили в третий раз, скомандовали; в этот раз Гаганов дошел до самого барьера и с барьера, с двенадцати шагов, стал прицеливаться. Руки его слишком дрожали для правильного выстрела. Ставрогин стоял с пистолетом, опущенным вниз, и неподвижно ожидал его выстрела.

– Слишком долго, слишком долго прицел! – стремительно прокричал Кириллов. – Стреляйте! стре-ляй-те! – Но выстрел раздался, и на этот раз белая пуховая шляпа слетела с Николая Всеволодовича. Выстрел был довольно меток, тулья шляпы была пробита очень низко; четверть вершка ниже, и всё бы было кончено. Кириллов подхватил и подал шляпу Николаю Всеволодовичу.

– Стреляйте, не держите противника! – прокричал в чрезвычайном волнении Маврикий Николаевич, видя, что Ставрогин как бы забыл о выстреле, рассматривая с Кирилловым шляпу. Ставрогин вздрогнул, поглядел на Гаганова, отвернулся и уже безо всякой на этот раз деликатности выстрелил в сторону, в рощу. Дуэль кончилась. Гаганов стоял как придавленный. Маврикий Николаевич подошел к нему и стал что-то говорить, но тот как будто не понимал. Кириллов, уходя, снял шляпу и кивнул Маврикию Николаевичу головой; но Ставрогин забыл прежнюю вежливость; сделав выстрел в рощу, он даже и не повернулся к барьеру, сунул свой пистолет Кириллову и поспешно направился к лошадям. Лицо его выражало злобу, он молчал. Молчал и Кириллов. Сели на лошадей и поскакали в галоп.

– Что вы молчите? – нетерпеливо окликнул он Кириллова уже неподалеку от дома.

– Что вам надо? – ответил тот, чуть не съерзнув с лошади, вскочившей на дыбы.

Ставрогин сдержал себя.

– Я не хотел обидеть этого… дурака, а обидел опять, – проговорил он тихо.

– Да, вы обидели опять, – отрубил Кириллов, – и притом он не дурак.

– Я сделал, однако, всё, что мог.

– Нет.

– Что же надо было сделать?

– Не вызывать.

– Еще снести битье по лицу?

– Да, снести и битье.

– Я начинаю ничего не понимать! – злобно проговорил Ставрогин. – Почему все ждут от меня чего-то, чего от других не ждут? К чему мне переносить то, чего никто не переносит, и напрашиваться на бремена, которых никто не может снести?

– Я думал, вы сами ищете бремени.

– Я ищу бремени?

– Да.

– Вы… это видели?

– Да.

– Это так заметно?

– Да.

Помолчали с минуту. Ставрогин имел очень озабоченный вид, был почти поражен.

– Я потому не стрелял, что не хотел убивать, и больше ничего не было, уверяю вас, – сказал он торопливо и тревожно, как бы оправдываясь.

– Не надо было обижать.

– Как же надо было сделать?

– Надо было убить.

– Вам жаль, что я его не убил?

– Мне ничего не жаль. Я думал, вы хотели убить в самом деле. Не знаете, чего ищете.

– Ищу бремени, – засмеялся Ставрогин.

– Не хотели сами крови, зачем ему давали убивать?

– Если б я не вызвал его, он бы убил меня так, без дуэли.

– Не ваше дело. Может, и не убил бы.

– А только прибил?

– Не ваше дело. Несите бремя. А то нет заслуги.

– Наплевать на вашу заслугу, я ни у кого не ищу ее!

– Я думал, ищете, – ужасно хладнокровно заключил Кириллов.

Въехали во двор дома.

– Хотите ко мне? – предложил Николай Всеволодович.

– Нет, я дома, прощайте. – Он встал с лошади и взял свой ящик под мышку.

– По крайней мере вы-то на меня не сердитесь? – протянул ему руку Ставрогин.

– Нисколько! – воротился Кириллов, чтобы пожать руку. – Если мне легко бремя, потому что от природы, то, может быть, вам труднее бремя, потому что такая природа. Очень нечего стыдиться, а только немного.

– Я знаю, что я ничтожный характер, но я не лезу и в сильные.

– И не лезьте; вы не сильный человек. Приходите пить чай.

Николай Всеволодович вошел к себе сильно смущенный.

Он тотчас же узнал от Алексея Егоровича, что Варвара Петровна, весьма довольная выездом Николая Всеволодовича – первым выездом после восьми дней болезни – верхом на прогулку, велела заложить карету и отправилась одна, «по примеру прежних дней, подышать чистым воздухом, ибо восемь дней, как уже забыли, что означает дышать чистым воздухом».

– Одна поехала или с Дарьей Павловной? – быстрым вопросом перебил старика Николай Всеволодович и крепко нахмурился, услышав, что Дарья Павловна «отказались по нездоровью сопутствовать и находятся теперь в своих комнатах».

– Слушай, старик, – проговорил он, как бы вдруг решаясь, – стереги ее сегодня весь день и, если заметишь, что она идет ко мне, тотчас же останови и передай ей, что несколько дней по крайней мере я ее принять не могу… что я так ее сам прошу… а когда придет время, сам позову, – слышишь?

– Передам-с, – проговорил Алексей Егорович с тоской в голосе, опустив глаза вниз.

– Не раньше, однако же, как если ясно увидишь, что она ко мне идет сама.

– Не извольте беспокоиться, ошибки не будет. Через меня до сих пор и происходили посещения; всегда к содействию моему обращались.

– Знаю. Однако же не раньше, как если сама пойдет. Принеси мне чаю, если можешь скорее.

Только что старик вышел, как почти в ту же минуту отворилась та же дверь и на пороге показалась Дарья Павловна. Взгляд ее был спокоен, но лицо бледное.

– Откуда вы? – воскликнул Ставрогин.

– Я стояла тут же и ждала, когда он выйдет, чтобы к вам войти. Я слышала, о чем вы ему наказывали, а когда он сейчас вышел, я спряталась направо за выступ, и он меня не заметил.

– Я давно хотел прервать с вами, Даша… пока… это время. Я вас не мог принять нынче ночью, несмотря на вашу записку. Я хотел вам сам написать, но я писать не умею, – прибавил он с досадой, даже как будто с гадливостью.

– Я сама думала, что надо прервать. Варвара Петровна слишком подозревает о наших сношениях.

– Ну и пусть ее.

– Не надо, чтоб она беспокоилась. Итак, теперь до конца?

– Вы всё еще непременно ждете конца?

– Да, я уверена.

– На свете ничего не кончается.

– Тут будет конец. Тогда кликните меня, я приду. Теперь прощайте.

– А какой будет конец? – усмехнулся Николай Всеволодович.

– Вы не ранены и… не пролили крови? – спросила она, не отвечая на вопрос о конце.

– Было глупо; я не убил никого, не беспокойтесь. Впрочем, вы обо всем услышите сегодня же ото всех. Я нездоров немного.

– Я уйду. Объявления о браке сегодня не будет? – прибавила она с нерешимостью.

– Сегодня не будет; завтра не будет; послезавтра, не знаю, может быть, все помрем, и тем лучше. Оставьте меня, оставьте меня наконец.

– Вы не погубите другую… безумную?

– Безумных не погублю, ни той, ни другой, но разумную, кажется, погублю: я так подл и гадок, Даша, что, кажется, вас в самом деле кликну «в последний конец», как вы говорите, а вы, несмотря на ваш разум, придете. Зачем вы сами себя губите?

– Я знаю, что в конце концов с вами останусь одна я, и… жду того.

– А если я в конце концов вас не кликну и убегу от вас?

– Этого быть не может, вы кликните.

– Тут много ко мне презрения.

– Вы знаете, что не одного презрения.

– Стало быть, презренье все-таки есть?

– Я не так выразилась. Бог свидетель, я чрезвычайно желала бы, чтобы вы никогда во мне не нуждались.

– Одна фраза стоит другой. Я тоже желал бы вас не губить.

– Никогда, ничем вы меня не можете погубить, и сами это знаете лучше всех, – быстро и с твердостью проговорила Дарья Павловна. – Если не к вам, то я пойду в сестры милосердия, в сиделки, ходить за больными, или в книгоноши, Евангелие продавать. Я так решила. Я не могу быть ничьею женой; я не могу жить и в таких домах, как этот. Я не того хочу… Вы всё знаете.

– Нет, я никогда не мог узнать, чего вы хотите; мне кажется, что вы интересуетесь мною, как иные устарелые сиделки интересуются почему-либо одним каким-нибудь больным сравнительно пред прочими, или, еще лучше, как иные богомольные старушонки, шатающиеся по похоронам, предпочитают иные трупики непригляднее пред другими. Что вы на меня так странно смотрите?

• Предыдущая
• 67/154
• Следующая