Княжья травница (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 14

Поставив кувшин на стол, я без сил свалилась на топчан, схватившись за голову. Ох, ещё и температура. Не меньше тридцати девяти, даже рука уже не ощущает жара! Подняв взгляд на склянки и горшочки, пробормотала без особой надежды:

— Лихорадка.

Травы стали вспыхивать зелёным в каком-то, одном им известном порядке, но запомнить его и дотянуться до ингредиентов я уже не могла. Сдохну. Вот сейчас точно сдохну. Помру, стану скелетом. Кто меня похоронит? Разве что кикимора, если озаботится.

Жар душил, и я рванула воротник рубашки, чтобы освободить горло. Пальцы нащупали камушек, который дала старая цыганка, и сжали его машинально. Был бы крестик, я бы его сжала и молилась бы. А тут. Что мне сделать, чтобы прекратилась эта боль, чтобы лихорадка ушла? Как делали эти ведьмы, как лечили сами себя? Скосив глаза на голубой камушек, я с досадой подумала: толку с него, как с козла молока! Но зачем-то же мне его дали?

— Сделай же что-нибудь, — простонала, обращаясь к кулону, и закрыла глаза.

Сколько времени я так пролежала, стиснув в ладони камушек и мучась от головной боли, не знаю. Но, когда очнулась от полусна и с трудом открыла тяжёлые, как свинец, веки, в избушке уже поселились сумерки. Печка потухла, свечей я не зажигала. Надо встать. Надо попробовать встать.

Ноги и руки слушались. Я села на топчане, прислушалась к своим ощущениям. Ни жара, ни озноба. Головная боль утихла. Поднявшись так осторожно, будто боялась расплескаться, я снова прислушалась к внутреннему состоянию. Похоже, выздоровела. Даже странно. Да, говорят, во сне люди выздоравливают. Но не так быстро же! И не от жара в тридцать девять! Кулон. Я сжимала кулон в руке! Скосив глаза, удивилась: кулон был молочно-белого цвета, весь!

Значит, вот так вот.

Вот и отдала болезнь в камень. Правильно говорят умные люди: на практике теория учится лучше. Ещё один опыт в мою копилочку. Что ж, теперь можно дальше жить, зная, что я умею немного больше.

Хоть бы князю помогло.

Отвар корня и цветов репейника я приготовила быстро. У старой ведьмы было всё необходимое: железная перекладина, которую можно было вставить в дырочки в боках печи, крюк и подвесные котелки разных размеров. Для восьми русалок я взяла самый большой котелок. У меня вышло почти три литра масла, которое я слегка поварила на огне и поставила остужаться на порог. По-хорошему надо было настоять сутки, но я хотела уже сегодня отнести снадобье русалкам и покончить с этим.

Уже стемнело, когда я процедила масло через самую редкую ткань, которую нашла в сундуке ведьмы, перелила его в кувшин и понесла к реке.

— Привет, девочки! — бодренько бросила голым девицам, которые булькали на своём рыбьем языке, пытаясь расчесать гребнями непослушные космы длинных волос. Одна из русалок указала пальцем на мой кувшин:

— Снадобье принесла?

— А как же! Давайте, кто первая?

— Я, — поколебавшись, заявила русалка. — Это надо выпить?

— Нет. Макни свой гребень в кувшин и начинай чесать волосы с концов, — объяснила я ей. Русалка смотрела на меня с таким недоверием, что я фыркнула: — Дай, я покажу как!

Она быстро спрятала костяную расчёску за спину:

— Не дам! А то заставишь для тебя петь или полы мести в твоей избушке!

— Не надо мне петь, господи! А полы я и сама могу подмести, дай, говорю!

— Точно не обманешь?

Её рыбьи глаза смотрели с подозрением. Я подняла руку и положила её на горлышко кувшина, как на библию, сказала торжественно:

— Клянусь, что никогда ни одной из вас не сделаю ничего плохого!

Под тревожное бульканье подруг русалка протянула мне гребень. Обмакнув его в масло, я взяла одну из длинных светлых прядей и принялась чесать, распутывая. Дело пошло легко, и мне стало приятно, что нашла верное средство. Вот такая профессиональная гордость проснулась.

— Как дивно-о, — протянула своим скучным голосом русалка. — И впрямь чешет, как будто без усилия! Дай-ка я теперь.

— Идите, девочки, не бойтесь, — сказала я остальным. — Всё не расходуйте, масла немного надо. Но первое время каждый день используйте. А там ещё приготовлю!

— Неужели мы снова сможем петь при луне, как раньше?

А смывать это масло надо?

Чем оно так пахнет?

— Стой, не макай так глубоко, нам не хватит!

— Спокойно, девочки, хватит всем! Смывать не надо, пусть впитывается, а пахнет репейником и льняным маслом.

Полюбовавшись немного на хлопочущих со своими гребнями русалок, я с улыбкой повернула на тропинку к дому.

У меня появились первые постоянные клиентки.

Ноябрь 9 число

Дождь барабанил по крыше избушки. Я лежала с закрытыми глазами, кутаясь в одеяло, и вяло думала — как хорошо, что я убрала в кладовку насушенные грибы. Не промокнут. Буду суп варить из них зимой. Нава-аристый, вкусный... Как дома... Надо проверить, когда дождь закончится, как там мои клубни, моя псевдо-картошка. Поздно уже, конечно, выкапывать, но одну можно, на пробу.

Повернувшись на бок, подсунула край одеялка под щеку. По-хорошему надо бы встать, растопить печь, выпить чаю, но всё тело отказывалось следовать этому правильному плану. Хотелось поныть, похандрить, поплакаться. А некому.

Я всё ещё надеялась, что в один прекрасный день на моей полянке откроется портал, в котором я увижу небоскрёбы и машины. Я всё ещё надеялась, что смогу попасть домой, увидеть и обнять маму с папой, бабушку, потискать кошку. Я так хотела помыться в душе — просто отвернуть кран и встать под горячую воду. Так хотела зайти в МакДональдс и взять меню БестОф с большой Колой и большой картошкой фри, сначала нюхать это всё, а потом съесть, давясь от удовольствия!

На картошке фри я не выдержала. Рот наполнился слюной, и пришлось встать. Хватит страдать и валяться! Печь, чай, типа-картошка и. И надо сходить в город, навестить малышку. А потом вернусь и растоплю баньку. Жалко, что нет никакого алкоголя. И нагнать как, я не знаю .

Через полчаса я вышла из избушки. Накинув на голову капюшон чёрного плаща, посмотрела на небо. Дождь уже не лил, он моросил тихонечко. Серые низкие облака. Верхушки елей скребут эту мокрую губку. Холодно. Я закуталась в плащ и пошла к опушке, но через несколько шагов остановилась как вкопанная.

На опушке стояла женщина.

Я сразу узнала её. Это была прислужница покойной княгини — дородная тётка в сарафане и рогатой кике. Чёрт, я должна была к ней заглянуть тогда и забыла. А она не гордая, сама пришла. Видать, очень нужно зелье. И корзинку принесла. Вот откуда мне припасы носят, из города! Из княжьего терема!

Усмехнувшись, спрятала улыбку и направилась к прислужнице. Та дёрнулась было, но взяла себя в руки и поклонилась в пол, чуть не коснувшись земли пальцами. Сказала торопливо:

— Травница, прими подношение как знак искренности и уважения. Вот, видишь, пришла я... Зельица бы мне...

— Какого тебе зелья, женщина? — я спросила строго, играя свою роль проклятой ведьмы. Все мы здесь играем свои роли, и отступать от них нельзя.

Прислужница огляделась воровато и шепнула тихо:

— Так приворотного!

— Для тебя, что ли? — удивилась я. Ей лет сорок, если не больше, а туда же!

Приворотное зелье захотела!

— Да для дочки моей, — махнула рукой женщина. — Полюбила она княжьего брата, а он. Эх!

— А сколько твоей дочке лет?

— Так шестнадцать уж миновало, а она всё ждёт да рыдает, женихов видеть не хочет, только молодого князя ей подавай!

— Так поговорила б с ним, может, он на ней женится? Зачем приворотное-то?

Я покачала головой. Боже ж ты мой. Шестнадцать! Ну как так-то? Какой замуж в таком возрасте? Мне самой недавно было столько, в голове одни мальчики и фильмы с Фассбендером! Да что там говорить, даже в двадцать рано замуж. Но в этом мире всё быстрее идёт. И женщина, которой не больше сорока, уже глубокая старуха. А девчонка в шестнадцать — невеста.