Хорошие манеры Соловья-разбойника - Донцова Дарья - Страница 9
- Предыдущая
- 9/10
- Следующая
– Верно, – согласилась я, – а когда взрослеешь, удивляешься: оказывается, мама-то молодая. Подожди! Орехова мать Веры, фанатки Аллы?
– Ну да, я с этого начал, а ты меня перебила и погрузилась в воспоминания, – пробурчал Николай, – ты права. Она умерла.
– А почему ее дочь не Орехова, а Марамамакина? – спросила я.
Глава десятая
– Лампа, ты достойна премии за свой вопрос, – рассмеялся Махонин. – У девочки был отец! Ребенок, как правило, носит его фамилию.
– Отец Веры Иван Марамамакин? – уточнила я.
– Скажем так, этот мужчина записан ее отцом, – сообщил начальник отдела компьютерного поиска, – а уж от кого училка ребенка родила, знала только она сама.
– Стой, стой, – зачастила я, – директора нашей музыкальной школы звали Иван Алексеевич Марамамакин, у него была жена Людмила Павловна, очень милая дама. Она у нас не работала, но часто приходила к мужу. Красивая, хорошо одетая, никакой обожаемой советскими дамами «химии» на голове. На фоне педагогов она казалась райской птицей в стае куриц. Но если директор записал Веру как свою дочь, значит, он ее отец. Ну и ну!
– Тебя удивляет факт измены мужа супруге? – осведомился Махонин.
– Нет, – возразила я, – во все времена есть люди, которые не хранят верность партнеру по браку. Но Иван Алексеевич глава школы, скорей всего он был коммунистом. Поход «налево» мог спровоцировать развод с женой и, как следствие, развал семьи, потерю руководящей должности. В СССР строго соблюдали так называемый моральный кодекс строителя коммунизма. Пошарь в интернете, думаю, он там есть. Когда кого-то из граждан СССР собирались отправить в составе делегации в соцстрану, кандидатуры тех, кто поедет, всегда обсуждали на парткоме. Если выяснялось, что один из предполагаемых делегатов замечен в адюльтере, секретарь партийной организации заявлял:
– Сегодня он жене изменил, а завтра Родину продаст.
И вычеркивал фамилию сластолюбца из списка. Это правило распространялось как на мужчин, так и на женщин. Поэтому любовники старательно скрывали свои отношения, не хотели неприятностей ни дома, ни на работе. Иногда правда выплывала наружу, и тогда возникала война местного масштаба. Изменников могли побить их вторые половины, порой пары разъезжались, жена отправлялась к своей матери, или муж сбегал на дачу. Но посторонним о разрыве не сообщали, делали вид, что все в порядке. Получение новой квартиры, путевки на море, продвижение по службе и много чего еще зависело от морального облика человека. Мне трудно представить, что какой-то мужчина посмотрел на Анелию как на женщину. Но я рассуждаю с позиции ребенка, которому Орехова с энтузиазмом ставила колы. Интересно, почему Вера сменила фамилию, но оставила отчество? Если она затаила обиду на отца, то должна была стать Ореховой.
– Вера получила десятилетнее образование, – прервал меня Николаша. – Но есть нюанс. Девочка – инвалид. Она училась в так называемой «лесной школе». Что за болезнь у нее, я пока не выяснил. Вера получила паспорт на фамилию Марамамакина. Недуг не помешал ей поступить в институт, выучиться на редактора и работать в военном издательстве. Замуж Вера вышла за генерала, переехала жить к нему, супруг был значительно старше ее. После его кончины Вера устроилась в архив и работала там до своей смерти от инфаркта. Единственный странный шаг с ее стороны – смена фамилии за пару лет до смерти. Анелия Орехова умерла в июле, а в сентябре ее дочь стала Арамакиной.
– Марамамакина – Арамакина, она просто убрала часть отцовской фамилии, – вздохнула я. – Знаешь, Николаша, будь Анелия жива, я не согласилась бы ехать к ней ни за какие коврижки.
– А и не надо! Сходи к законной жене Ивана, – тут же предложил Махонин, – это Людмила Павловна Будкина. Живет она в паре шагов от тебя, на соседней улице, за пять минут ты легко дойдешь. Дом называется «Лебединое озеро».
– Знаю, – обрадовалась я, – это многоэтажная башня за забором. Сквозь него видно, какая у них красивая детская площадка. Киса очень хотела там играть. Но жильцы запрещают пускать посторонних. Горки, качели и все прочее только для местных ребят и для тех, кого приглашают их родители. А почему Людмила Будкина? Муж-то у нее Марамамакин?
– После смерти Ивана Алексеевича вдова вернула себе девичью фамилию, – объяснил Николай.
– Какая-то странная чехарда, – пробормотала я. – Вера тоже сменила фамилию.
– Я договорился с Людмилой, – сообщил Махонин, – позвонил ей до того, как соединился с тобой. Просто подумал: если муж признал девочку от любовницы, то жена точно знает о существовании незаконнорожденной. И какие чувства к Арамакиной она испытывает?
Забыв, что Махонин меня не видит, я кивнула:
– Возможно, добрые, но скорее всего не очень.
– Значит, она расскажет про Веру все, что знает! Без прикрас! Ой! – воскликнул Николаша.
– Очки опять разбил? – спросила я.
– Нет, раздавил, – расстроился мой собеседник. – Одна пара упала, а я не заметил, решил на стуле до подоконника доехать и прокатился по оправе. Капец ей!
– У Энтина для тебя всегда есть набор вторых глаз, – напомнила я. – Мой тебе дружеский совет: хоть раз в месяц передвигайся по комнате на ногах. А то они отсохнут за ненадобностью. Во сколько мне завтра надо прийти к Людмиле?
– В восемь! Утра!
– Ты уверен? – удивилась я.
– Да. Она так сказала!
– Ну ладно, – согласилась я, – заведу будильник на шесть тридцать.
– Зачем вставать в такую рань? – спросил Махонин. – Полвосьмого поднимешься, не опоздаешь. Идти тебе пять минут черепашьим шагом.
– Надо умыться, причесаться, одеться, наложить макияж, позавтракать, – перечислила я, – за тридцать минут я не успею.
– Как у вас все сложно, – хмыкнул Коля, – хорошо, что я родился не женщиной! Сплошное неудобство и трата времени на всякую ерунду.
– Ой, мама! – закричала Роза Леопольдовна. – О господи!
– Все, пока. До встречи завтра в офисе, – скороговоркой выпалила я и помчалась в коридор.
Краузе была в гостевом санузле, который превратился в фабрику по производству косметики. Кроме няни там оказался Макс, он успел вернуться домой, пока я говорила с Махониным. Муж стоял спиной к двери и молчал. А Роза заламывала руки и твердила:
– Ну… ну… ну…
– Что случилось? – спросила я.
Вульф повернулся ко мне:
– Привет. Как это тебе?
– Что? – не поняла я.
– Не видишь? – рассмеялся супруг.
– Куда смотреть надо? – уточнила я.
– Смотреть в глаза, – рявкнул Макс и рассмеялся. – Фразочка из старых кинофильмов и современных дурных сериалов. Но в этом случае она очень даже актуальна.
Я уставилась на Вульфа.
– Ну? – спросил муж.
– Зачем, зачем, зачем… – простонала Краузе, – ну, зачем?
– Лампудель, ответь, – попросил Вульф. – Как я выгляжу?
– Обычно, – ответила я.
– Да? – уточнил супруг. – Ты уверена? Я не похорошел?
– Ты всегда прекрасно выглядишь, – сказала я.
– Я в противогазе, – расхохотался муж.
– Его на тебе нет, – удивилась я.
– Просто я вспомнил старый анекдот, – проговорил сквозь смех Вульф. – Пришел мужик с работы, женушка его в прихожей встречает, спрашивает: «Как я тебе?» Он в затылке почесал: «Платье новое?» – «Нет». – «Волосы покрасила?» – «Нет!» – «Губная помада другая?» – «Нет!» – «Так что изменилось-то?» – «Я в противогазе перед тобой стою».
Макс опять расхохотался.
– На его лоб посмотрите, – прошептала Краузе. – Над глазами что?
– Ничего, – ответила я. – А что там должно быть?
– Я в противогазе, – пропел Вульф.
– Брови! – выкрикнула Краузе. – Роскошные такие, соболячьи! Черные. Где они?
– Нету! – подпрыгнула я. – Макс! Что ты сделал со своим лицом?
Глава одиннадцатая
– Ужас! – запаниковала Краузе. – Катастрофа.
– А по-моему, нет проблем, – заявил Макс, – никто и не заметит. Лампа-то не заметила.
Роза начала всхлипывать.
- Предыдущая
- 9/10
- Следующая