Двое папочек для дочки (СИ) - Белильщикова Елена - Страница 21

— Не выдумывай. — Буркнула я. — Пойду я.

— Никуда ты не пойдешь. — Пожал он плечами.

— Это еще почему? — Взъерошилась, словно воробей, я.

— Потому что я так сказал. — Лекс и бровью не повел на мои подначки. Мне захотелось выругаться по — настоящему.

— Да пошел ты, пусти меня!

— Все ясно, значит по — плохому. Ну, прости, подруга. — Лекс всегда отличался недюжинной силой, и тот сильный мужчина, в которого он превратился из крепкого мальчугана, стал для меня сюрпризом. Он просто схватил меня на руки и понес вперед…

— Дом, милый дом. — Открыв дверь квартиры, а я должна признать, что ему пришлось изрядно помучиться, чтобы не выпустить из рук извивающуюся меня и одновременно попасть ключом в замочную скважину, Лекс сначала кинул на пол сумку, в которой что-то оптимистично зазвенело, а потом не слишком вежливо опустил на пол меня. Мы переглянулись, и я рванулась к двери. Но Лекс оказался проворнее. Он запер дверь и для надежности оперся о нее спиной, имея наглость нахально улыбаться. Мы оба тяжело дышали, запыхавшиеся от борьбы.

— Это похищение. — Попыталась зайти с другой стороны я.

— Ага. — Лекс безразлично пожал плечами. — Все как пожелает дама. Спорить не буду.

— Я на тебя в суд подам!

— Не переживай, папочка меня отмажет. Я же мальчик мажор, да? — Все проблемы с утроенной силой навалились на меня, и я шмыгнула носом. Дэма бы кто отмазал…

— Проходи, будь как дома. Только, будь умницей, сними с себя эту зеленую толстовку. Иди в ванную, я дам тебе халат, переодеться. И кроссовки можно выкинуть. Выглядишь паршиво, Лина.

— О, спасибо за комплимент. Насчет ванной не перегибай. Может мне раздеться догола и станцевать стриптиз? — Вяло отреагировала я на его командирский тон. Мне хватало мужчин командиров по жизни.

— Не хочешь халат, эротичная ты моя, могу одолжить свою рубашку. — Лекс помедлил, видя, что я не собираюсь подчиняться, и вдруг рявкнул так, что я подпрыгнула.

— Иди в ванную, я сказал! А то я тебя прямо здесь вытряхну из твоих тряпок силой. Не хочу отвечать перед твоими родителями, почему я тебя простудил!

— Идиот. Дибил. Ненормальный. — Зло прошипела я, сбрасывая промокшую толстовку.

— Что ты там сказала? — В голосе Лекса проявились жесткие нотки. И я вовремя закрыла рот. Нет, конечно, я обычно доводила его до белого каления очень быстро. Но мне не хотелось проверять, насколько я могу его выбесить сейчас — было не то настроение. Поэтому я поплелась в ванную, ругая себя последними словами, что выбрала для слез именно этот подъезд. В доме моего лучшего друга…

Лекс рылся в шкафу в поисках халата, и улыбался про себя. Вот так сюрприз! Он не был дома столько лет, и в первый же день встретил Лину. Она в буквальном смысле свалилась ему на голову. И он не мог сдержать непрошенное счастье, рвущееся из груди.

Прежде Лекс считал — Лина будет всегда. Подруга детства, товарищ по играм, его палочка выручалочка. Если существует любовь с первого взгляда, то он влюбился в нее уже когда боевая девчонка заехала ему мячом прямо в висок. А потом долго плакала навзрыд, пока он приходил в себя. В больницу ехать не пришлось. Лекс был истинным сыном своего отца военного. Упал, разбил колени, набил синяк? Никаких жалоб, надо терпеть. Но все-таки иногда становилось обидно… Обидно, что всех мальчиков утешали мамы. А него не было мамы. Почему? Потому что отец был задействован в секретном проекте "Вендетта" и на долгие несколько месяцев уезжал в Колумбию, работать под прикрытием. Операция было сработана четко, но задержать успели не всех бандитов. Кое-кто сумел скрыться… А мафия, как известно, не прощает предателей. Отца вычислили, но отомстили не ему. У него хотели забрать семью, но маленькому Лексу повезло. Мама спрятала его и тем самым спасла сыну жизнь. А вот сама — не успела. Не спаслась. Расплатилась за грехи мужа — кровью. Лекс до сих пор смутно, как в тумане, помнил осенний хмурый день, людей в черном вокруг, и отца, слишком крепко сжимающего его руку. Бросающего горсть земли на свежую могилу жены…

…Покушение на семью Алаевых было совершено ночью. Группой неизвестных мужчин в черных масках. Они не говорили по русскому, зато хорошо знали свое дело. Нападение было спланировано заранее и прошло как по нотам. Один выстрел в упор — и все кончено. «Зато не мучилась…» — шептали потом соседи, когда убитый горем отец и маленький сын, которого мама спрятала в подвале от убийц, собирались на похороны.

Лекс не плакал на кладбище. «Он ничего не понимает, слишком маленький еще…» — неловко говорили друзья отцу. Но не понимали — они. Он не плакал потому, что не мог.

Лекс не плакал, прячась в большом сундуке, под грудой тряпья. Потому что мама сказала, что надо молчать. Как маленький зверек он затаился и едва дышал от страха. А над головой крушили мебель, перерывали вещи, в поисках документов отца какие-то чужие люди. Кричали на чужом, незнакомом языке. И от этого становилось так страшно, что Лекс просто не мог плакать. Пройдут годы, но он так и не научится открывать свои эмоции. Показывать слабость. Давать волю слезам. Потому что внутри молодого мужчины до сих пор будет жить маленький ребенок, который шестым чувством понимает — искренние эмоции и слезы могут стать смертельными для него.

Маленький Лекс помнил, как после похорон, друзья пришли к отцу. Отказались оставлять папу одного. К нему в комнату тоже заходил дядя Макс, принес игрушку, сладости, но Лекс лишь взъерошился, как воробей, и потянул на себя плед, прячась от его глаз. Не желая, чтобы рядом был кто-то чужой. Он так ждал отца, но папа не пришел к нему той ночью. Просто не смог…

«Ник, перестань, ты не виноват… Хватит себя корить. У тебя остался сын. Он ждет тебя, приди к нему сейчас. Уложи спать, обними. Тебе станет легче…»

«Не могу… У Лекса ее глаза. Не могу…» — Из комнаты послышался сдавленный мужской всхлип.

«Только не смей переносить на него ее смерть!» — Голос друга отца казался жестким и бескомпромиссным. — «Ребенку сейчас непросто!»

«А мне? Что делать мне? Как дальше жить? Ребята сказали, что если бы Ольга не спрятала его в подвале, не замешкалась, то она могла бы сбежать… А так…»

«А так она пожертвовала жизнью ради вашего сына. Будь благодарен ей за это…»

«Я не могу… Не могу его видеть сейчас! Умом я понимаю, он не виноват в ее смерти, но сердцем…»

«Так. Успокойся. Я забираю его к нам на время, понял? Пока ты не придешь в себя. Моя жена позаботится о нем столько, сколько потребуется…»

«Не дури, я не смогу рисковать еще твоей женой, она же беременна… я не прощу себе, если они доберутся и до нее…»

«А тебя никто не спрашивает, друг. Завтра мы поедем в штаб. Напишешь заявление по собственному. И начнешь строить жизнь заново. Я помогу тебе в этом, слышишь? Я тебя не брошу. Мы с тобой с первого дня вместе. На спецзаданиях, в поле… Если бы ты не подписался на этот проект, на него кинули бы меня. Это просто чертова лотерея, так сложилось. Ты сам знаешь, что я в любой момент могу оказаться на твоем месте, Ник…»

Вскоре они с отцом уехали в другой город. Но начать жить заново на новом месте не получилось. И они вернулись. Через семь лет. Лекс помнил себя ершистым, замкнутым парнишкой, который отчаянно не хотел идти в гости к «другу отца». Зачем? С кем-то делить папу? Но как только Лекс переступил порог квартиры, все эмоции словно ударили ему в живот. Воспоминания о том, как ему были здесь рады, когда мир одного маленького мальчика рухнул. Как теплые руки подруги мамы обнимали его, прижимая к себе, не отдавая его кошмарам. Кошмарам, которые начали мучить его лишь тогда, когда они с отцом уехали из города.

«Лекс, это ты, как же ты вырос!» — Взволнованно проговорила подруга его мамы, и мальчик вдруг почувствовал, как непрошенные слезы подступили к его лицу. Он едва сдержался, чтобы не расплакаться, как ребенок. Особенно когда друг папы подхватил на руки, и весело смеясь, закружил по комнате.