Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 44

— Ха-ха-ха! Удивил и порадовал! Всё?

— Так мало, что ли? И то ж, считай, три завода новых ставить! — похоже, я нашёл себе дельца от Бога. Столько придумал всего и всё для дела. Что-то сам изобрел, а что-то углядел и оценил. Так что я его идеи принял, и денег распорядился выдать на его проекты. И новый предложил — горшки разукрашивать, чтобы всякий сразу мог понять, какое у его банки содержимое. Он загорелся. Торговец, однако! Чую, скоро у меня проблема снабжения армии нормальной провизией решиться!

Теплова же пришлось с поста главы канцелярии Правящих Особ снимать — устал он, да и душа другого просила. Он по собственной инициативе стал заниматься лесным хозяйством. Сначала это было для него отдушиной в веренице государственных проблем, решение которых было возложено на него. А теперь именно деревья стали для Григория Николаевича главной заботой, ради которых он отодвигал даже свою голубую мечту — стать новым Юстинианом, и создать кодекс законов Российских.

Он действительно устал, почти смертельно, если потерял нить управления и уже даже думать нормально не мог. Что же, Адам Васильевич Олсуфьев, который руководил Императорским приказом, пока неплохо справлялся с текущим управлением хозяйством, открытым оставался только вопросы о новых предприятиях и расширении старых, ну и подборе для них персонала. Частично проблему закрывал Иван Эйлер, хорошо себя зарекомендовавший в промышленных кругах, но таких связей и опыта, как у Теплова не было ни у кого.

Так что я взял с Григория Николаевича слово оставаться моим консультантом по данному вопросу и спокойно перепоручил ему руководство Лесной палатой, где он мог предаваться любимому делу и приносить пользу государству. Однако я попросил его, перед переходом на столь желанную ему должность, завершить одно чрезвычайно важное дело, за которое пока никто другой в реальности даже взяться не мог.

Я попросил его отправиться на Урал, где явно царило беззаконие и даже безумие, и справиться в таких условиях мог только искушённый в интригах, деловых отношениях и психологии человек, которым он, без сомнения, являлся. Теплов не стал упираться и изъявил готовность отправится туда.

Вообще, проблема с кадрами была одной из основных. И если с управленцами она пока худо-бедно решалась, то с учёными и исследователями дело было худо — мало у нас их было. Да ещё и направление работы наши исследователи выбирали совсем не те, что требовались. Вот недавно, пришлось заставить Кирилла Лаксмана прекратить свои путешествия и исследования дикой природы и заняться химией. Изучать живой мир и открывать новые растения и животных сейчас в мире науки было так же престижно, как и открывать новые вещества и химические реакции, а насколько интереснее путешествовать, чем сидеть в лаборатории и дышать ядовитыми испарениями…

После смерти Ломоносова у нас остался только один приличный химик — Иван Леман, который преподавал химию в корпусах и просто не успевал заниматься наукой. Леман активно жаловался на свою занятость и невозможность прославить своё имя в истории. Его в этом поддерживал и сам Леонард Эйлер. Они пеняли в основном на отсутствие нормального университетского образования в стране — Московский университет в без заботы властей вначале совсем захирел, а после чумы вовсе закрылся. Просили меня учёные наши завести хоть один полноценный университет в стране, и начать самим жрецов науки воспроизводить.

Смысл в их словах, конечно, был, однако я пока не видел такой необходимости — и в корпуса-то преподавателей искали по всей Европе, а уж на Университет где их столько набрать… Такое заведение просто оттянуло деньги, ресурсы, а результат бы был весьма нескоро. Пока пусть немногие наши таланты в Европе учатся, всё равно этого не избежать — сколько там ещё перенимать!

Но именно химия должна была стать одним из краеугольных камней развития России. У нас уже сейчас вполне прогнозировался, например, дефицит селитры — пороха мы делали всё больше, а она там важнейший компонент. У меня в голове засело, что в будущем она изготавливалась путём химических реакций, да ещё в количестве, позволившим ей стать популярнейшим удобрением. Да и в металлургии — как работать со сплавами без знаний о материалах и их свойствах?

Так что я уговорил Кирилла Густавовича отойти от своих путешествий. Теперь стало попроще, вдвоём с Леманом они и преподавание смогли обеспечить и исследованиями заняться. А когда вернуться из Европы молодые офицеры, которые отправились туда учиться, ещё проще будет. Но пока придётся выкручиваться так.

В общем, химиков у нас пока наперечёт, а проблем много. Так что свою голубую мечту об использовании каменного угля в металлургии мне пришлось всё-таки отложить. Хотя о том, что в будущем металл плавят на каменном, а не на древесном угле я помнил, и задачу искать специалистов с повестки дня не снимал.

— Ещё косушку неси! — голос Зыкова прорезал ровный гомон трактира. Половой быстро принёс требуемое, но неодобрительно поглядел на поручика, который под один холодец начал уже второй графин. Причём тарелка стояла на столе нетронутой, похоже, что поручик Казанского полка вообще не хотел закусывать, а заказал еду, только чтобы получить выпивку. Чувствовалось, что Иван Зыков может сегодня создать большие проблемы заведению. Причём раньше поручик заглядывал в трактир только поесть, а хлебного вина́ никогда даже в рот не брал.

— Что смотришь?! — Зыков зло глянул на полового, и тот спешно отступил в зал. Иван снова налил и выпил, не чувствуя вкуса. Пил он так в первый раз в жизни… В голове стоял туман, но не от алкоголя, опьянения-то он как раз не чувствовал.

— Присяду, разрешите? — незнакомый мрачного вида полковник с изуродованной левой рукой, прищурив глаза, внимательно смотрел на него.

— Пожалуйста… — равнодушно ответил ему Зыков, снова налил себе, выпил и продолжал свою горькую думу. Как он, выпускник Инженерного корпуса, прошедший войну офицер, семьянин, у которого впереди была вся жизнь, такое себе сделал? Как же Евдокии-то такое сказать? Как же сынок Ванечка теперь? Поместье теперь отнимут… Что же это происходит? Как же теперь жить? Или…

— Что с Вами, поручик? — оторвал его от раздумий голос соседа по столу.

— Бывший поручик! — вторя своим мыслям, не думая, ответил Иван.

— Бывший? Странно слышать такое? Не хотите ли поделиться? — Зыков поднял вгляд на полковника, помотал головой, стряхивая туман перед глазами, и, неожиданно для себя, выложил всё как есть.

— Полковой трибунал за кражу постановил лишить меня чина, дворянства и передать суду губернатора! Так что…

— И что Вы украли, Иван Борисович? — Зыков не понял, что собеседник назвал его по имени, и продолжал рассказ.

— Средства на строительство солдатских казарм.

— Что, правда, украли?

— Нет, конечно! Я их премьер-майору Комаровскому передал! Просто он не отчитался, а я…

— А Вы ему поверили, а он всё отрицал?

— Да! Как же так, он же офицер! И полковник Раш всё знал! И тоже ничего не сказал!

— М-да, попали Вы, Иван Борисович, в переделку… — теперь, наконец, Зыков понял, что незнакомец знает его.

— Мы знакомы, Ваше Высокоблагородие?

— Мне Вас рекомендовали, и я заинтересовался Вашим делом. Я полковник Довбыш, может, слышали, Иван Борисович. — Зыков подобрался и резко протрезвел. В голове звенело. Про полковника Довбыша слышали почти всё — глава личной надзорной службы наследника Павла Петровича был ужасом любого казнокрада, который не одного генерала отправил на каторгу или на поселение.

— Ваше Высокоблагородие…

— Называйте меня Василий Миронович! И не волнуйтесь, я не на Камчатку Вас отправлять приехал! — успокаивающе улыбался ему полковник.

— Василий Миронович! Я… Не виновен я в том, что на меня наговорили! Но, не знаю я, зачем меня так оболгали! Комаровский и Раш никогда не были замешаны в казнокрадстве, офицеры честные и так…

— А поручик Марков?