Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 42

— Ты один в доме?

— Один! Одному и умирать!

— Тогда я принесу тебе еду и питьё. И буду говорить с тобой, пока ты здесь!

— Тебе не страшно, христианин?

— Смерть ко всем придёт, человече! Приближать её не стоит, но и бежать от неё не след!

— Ты рассуждаешь как настоящий уорк! Я поговорю с тобой!

Они обошли все дома в селе, успокаивая людей, обещая им помощь. Считали живых, определяя, сколько продовольствия надо запросить. Считали больных, считали мёртвых. Мертвецы были почти в четвёртой части домов, требовалось прямо сейчас их вынести и похоронить. Монахи и ертаульные взяли в руки крюки и пошли делать работу мортусов. Пусть некоторые семьи не хотели отдавать родных, но солдаты обеспечили эту неприятную миссию с помощью угрозы оружия.

Доктор и лекарь осматривали живых, определяя заболевших, отделяя их от здоровых. А монахи сняли страшные маски, и, взяв еду для голодных, пошли по домам. Они говорили с людьми. Иногда использовали переводчиков из экспедиции, но чаще всего люди их понимали и так — отношения с русскими имели многовековые корни.

Местный дворянин — Магомед Карданов умер через три дня. Отец Памфилий был с ним рядом. Разумовский простился с достойным человеком, князь сам выкопал уорку могилу и, вместе с Памфилием, похоронил его. А потом, оставив одного из подчинённых, знающих кабардинский язык, Андрей и его люди отправились дальше — чума ещё свирепствовала.

Молодой руководитель экспедиции видел свой долг в том, чтобы помогать кабардинцам. Когда началась эпидемия, он уговорил своего друга Уалия-Пшишхо Кабарды Татарханова и других князей-пши отправить их семьи в Моздок и Кизляр, где они были в безопасности, также поступили многие уорки из окружения этих вельмож. Теперь местная знать, не волнуясь за своих родных, могла спокойно ездить по поражённым моровой язвой селениям, участвуя в наведении порядка вместе с русскими солдатами, врачами и монахами.

В деревне чума забрала примерно третью часть жителей, двух монахов, и Доронина. Лекарь сразу понял, что болен. Едва ощутив небольшое недомогание, он отделился от остальных и, молча, ожидал дальнейшего развития событий. Ещё двое суток медик работал с больными, стараясь облегчить их страдания, но строго избегал общения со здоровыми. Потом, лёжа в муках на циновке, он говорил и говорил ещё три дня, пока не угас. С ним рядом часто сидел Шутен и слушал рассуждения лекаря — немолодой медик много замечал и внимательно смотрел за больными.

— Карл Иванович, я не верю, что моровая язва передаётся миазмами[63], как считают в учёном мире! Иначе умирали бы вообще все, а живых много! Посмотрите, заболевают те, кто живёт рядом, вместе. А их дальние соседи не заражаются, даже если они видели своих ближних больными! Может быть, даже — вся беда в насекомых! Я нечаянно разрезал свой балахон и не заметил этого! И меня укусила вошь! Обычная вошь! Может быть, именно в ней дело? Вши ведь живут в тряпках, шерсти! В Москве же зараза пошла именно из суконных рядов! Карл Иванович, Вы меня слышите? Как Вам моя мысль, Карл Иванович?

— Я Вас прекрасно слышу, Яков Порфирьевич! Не волнуйтесь!

— Не забудьте, Карл Иванович! Надо проверить это! Вошь! Вошь! — у Шутена текли слёзы под маской, стёкла, прикрывающие глазницы, запотевали, а протереть их он пока не мог. Мир был словно в дыму. Запах серных шашек, которыми окуривали госпиталь, проникал даже через набитый травами клюв маски. Шутену было очень жарко в промасленном балахоне, который не пропускал воздух, порой, казалось, что молодой врач уже горит в аду.

Перед Шутеном умирал близкий человек, они были рядом четыре года, как начинающий медик выпустился из корпуса и прибыл в Азовский пехотный полк, где Доронин служил уже двенадцать лет. Они прошли вместе сражения и дружеские пирушки, стали друзьями и теперь безотказный добродушный обжора и выпивоха лекарь умирал, выполняя свой долг. Выполнял его до конца, думая только о медицине и спасении людей.

Только за несколько минут до смерти, он попросил позаботиться о жене и детях, которые ждали его в Астрахани. Но, умирая, он опять твердил: «Вошь, Карлуша! Вошь!».

Когда эпидемия утихла, отряд свернул лагерь и отправился в другую деревню, бороться с чумой. Выжившие провожали своих спасителей, стоя на околице и с тоской глядя им вслед.

Жизнь начала возвращаться в кабардинские селения, даже муллы не могли заставить князей воспротивиться строительству двух монастырей на землях Кабарды. Люди помнили, кто спасал их, кормил, успокаивал и провожал в последний путь.

К концу 1774 года с моровой язвой в Кабарде было покончено, удалось не допустить распространения болезни на новые поселения в прикубанской и калмыцкой степях. Однако потери населения в Кабарде и среди новосформированного Чумного Ертаула были большими. Разумовский запрашивал значительные средства на оказание помощи кабардинцам, оставшимся ещё и без урожая, который собрать в условиях эпидемии было практически невозможно.

Пришлось указать Андрею, что оказанием простой продовольственной помощи здесь не обойтись, и задачу включения Кабарды в империю это не решит. Так что его план был доработан в части направления расходов. Кабардинских крестьян начали массово переселять, в основном на Дунай, Волгу и Таврию. Это дало нам ещё порядка пятнадцати тысяч поселенцев в год. Переезд осуществлялся за выкуп, так что и уорки тоже были довольны.

Выкупались также и освободившиеся земли, где строилось два монастыря, и линия крепостей от Анапы к Моздоку и дальше к Кизляру, которые должны будут обеспечить наш контроль над территорией. Земли приобретались достаточно значительные, и вокруг крепостей и монастырей размечались участки под строительство деревней и сел по стандартной переселенческой программе.

Многие местные дворяне соглашались обменять свои земли на наделы в наместничествах и начали активно вербоваться в нашу армию, особенно в кавалерию. Дети влиятельных князей отправились в Петербург и Москву для обучения в корпусах. Казалось, что Андрею удалось решить поставленную перед ним задачу.

Я всё-таки расстался с Волконской. Пусть прекрасная полячка была замечательна в постели, но навык выматывания моих нервов непрерывными требованиями всяческих благ у неё был как-то переразвит. В общем, я не выдержал, к тому же поиски невесты для меня уже подходили к концу. Идея породниться с императорской фамилией Священной Римской империи была похоронена князем Кауницем — цесарским канцлером, который испытывал к России стойкую неприязнь из-за наших турецких приобретений и позиции по Польше. Его влияние на внешнюю политику Империи после успеха в организации брака между дочерью императрицы Марии-Терезии и французским дофином было определяющим, что ставило крест на наших планах сейчас улучшить отношения с соседом.

Так что, волей-неволей пришлось делать ставку на дружбу с Пруссией, и к процессу поиска мне невесты был активнейшим образом подключён Фридрих Великий, к которому я по-прежнему выказывал максимальное уважение и преданность.

Константин Маврокордат уже как год вёл сложную международную интригу по стравливанию Оттоманской и Римской империй. Причём цель его была отнюдь не в простом веде́нии военных действий между нашими соседями, а скорее в получении нами различных преимуществ в этой назревающей сваре. Аккуратно подогревая аппетит Кауница к территориальным приобретениям в Османских владениях, он с другой стороны пугал этими намерениями своих турецких визави.

Мухсинзаде Мехмед-паша смог сохранить свою голову после подписания Варненского мира благодаря тем нашим с мамой противоречиям, что начались в русской политике сразу по его заключению. Все наши публичные споры и последующий панинский мятеж общественное мнение в Османской империи считало исключительно его заслугой. И даже включение в состав России Молдавии позиций Великого визиря не ослабило. А успехи Мехмед-паши по возращению под контроль Стамбула бунтующих вилайетов[64] ещё более укрепили его авторитет.