Лекарство от любви (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 7

Благодаря этой спешке уже к вечеру пятого дня он пересек границу Хельбиргена.

Здесь по-прежнему не было заметно ничего чрезвычайного — по крайней мере, если смотреть из окна экипажа; провинция жила обычной жизнью — шагали по улицам усталые после рабочего дня мастеровые, носились неугомонные мальчишки, с грохотом гоняя по булыжникам железный обруч, порою степенно, без спешки проезжала карета какой-нибудь важной персоны с задернутыми шторами, женщины развешивали на балконах и протянутых над узкими улочками веревках белье и поливали цветы в горшках, хлопали двери кабаков, впуская ранних любителей выпить, из витрин лавок соблазняли прохожих сыры и колбасы, кренделя и пышки, мужские и дамские наряды, сапоги и конская сбруя. Стражники — ну да, прохаживаются парами, как обычно. Никаких дополнительных солдат, никаких кордонов на улицах. Впрочем, от того, что грозит Империи со стороны совсем близких уже Беллиандских гор, никакие солдаты не помогут. Чем больше их выйдет против Изольды, тем больше пополнится армия ее рабов.

Вскоре Кай заметил и первые признаки этой угрозы. Надпись «Все, что тебе нужно — это любовь» углем на беленой стене дома в переулке. А вот еще одна, краской на мостовой прямо под ногами прохожих: «Изольда». Может быть, конечно, имеется в виду всего лишь девчонка из соседнего дома, по которой изнывает какой-нибудь юный недоумок… но судя по тому, как остановились, внимательно глядя на эту надпись, а потом куда-то заспешили — не иначе, докладывать начальству — двое стражников, им приказано относиться к подобным художествам со всех серьезностью. Что, интересно, они будут делать с надписью, подумал Кай. То, что на стене можно закрасить, но не будешь же красить брусчатку. Или будешь? Ведь не перекладывать же ее заново. Но прямоугольник краски на мостовой, пожалуй, скажет горожанам не меньше, чем сами замазанные буквы…

Еще одна недолгая остановка — ужин, смена возницы и лошадей. Еще одна ночь в пути под звездами. Вокруг ни огонька, нет даже луны, мощеную дорогу, струящуюся среди темных лугов и деревьев, освещают лишь тусклые масляные фонари крытой двуколки — но пассажиру одинокой повозки нечего бояться. Благословенный мир и порядок Империи, никакие разбойники не осмелятся напасть на путников на дороге, чьи камни заговорены Светлыми магами… Сворачивать с дороги на пыльные грунтовые проселки, правда, не рекомендуется. Но и необходимости в этом нет.

А потом было свежее, солнечное, пронзительно ясное утро — чуть прохладное, но обещавшее жаркий полдень, и сочно зеленели вокруг луга, и синело безупречной чистоты небо, и лишь впереди, над горизонтом, сияли в лучах юного солнца кучевые облака — но это были не облака, а заснеженные вершины Беллиандских гор. До этих снежных пиков, хорошо видимых в ясную погоду, на самом деле оставался не один десяток миль, но замок Изольды располагался, конечно, не там, среди безжизненных льдов, а гораздо ближе и ниже, где-то среди зелени уже недалеких склонов. А еще ближе, у подножия этих зеленых гор и холмов, лежал небольшой, почти игрушечный городок Кербельсбург, чьи красные черепичные крыши и медные шпили поднимались над щербатым гребнем городской стены — и в лучшие времена способной защитить разве что от мелкой шайки разбойных горцев, но не от серьезной армии, а за последние триста лет мира и торжества имперского закона и вовсе пришедшей в совершенный упадок. Хотя, самой собой, от Изольды опять-таки не спасли бы даже самые высокие стены. Достаточно ей просто приблизиться к любой крепости, и стражники сами откроют ворота.

Кай велел кучеру везти его в самую дешевую гостиницу. На поездку в гордом одиночестве он растратил почти все свои деньги — не только полученные от Игнуса, но и еще остававшиеся у него самого — и к тому же ему не хотелось осчастливливать своими деньгами человека, который на него донесет. Понятно, что донесут на него в любой из трех городских гостиниц — но пусть, по крайней мере, плата доносчику будет минимальной.

Хозяин крохотного отельчика на полдюжины номеров, втиснутого между двумя соседними домами — пухленький, лысенький, розовощекий, с лихо подкрученными усами — посмотрел на гостя долгим внимательным взглядом и осведомился с типичным для этих мест грассирующим акцентом:

— Осмелюсь спросить, сударь, вы к нам по делам или так, подышать горным воздухом?

— Не ваше дело, любезный, — грубо ответил Кай, поворачиваясь к нему в профиль. «Я это, я, не сомневайся!»

— Конечно-конечно, — торопливо согласился усатый. — Просто, видите ли, походы в горы сейчас запрещены, там дальше за городом кордоны. Я подумал, вы прибыли издалека и, может быть, не знаете…

«Вот не хватало еще, чтобы и он оказался тайным сподвижником Изольды, — подумал Кай, смущенный этой предупредительностью. — Или, чем демоны не шутят, даже моим поклонником. Который вместо того, чтобы бежать доносить на меня, вздумает заботиться о моей безопасности и водить стражу за нос…» Впрочем, он тут же понял, что следовать плану Игнуса в деталях вовсе не обязательно. Кто сказал, что попасть к Изольде можно только через тюрьму и побег? Если он отправится туда напрямую с проводником из города, так будет даже лучше…

— Вот как? Это неприятно, — сказал он вслух. — А с чего это вдруг? Какого Вольдемара им надо?

— Ну как… знаете же, что говорят… — ушел от прямого ответа хозяин, не глядя гостю в глаза.

— Неужели так прямо и перекрыли каждую горную тропинку? Не верю.

— Каждую или нет, нам то неведомо, — совсем смутился хозяин. — Мы люди законопослушные, нам сказано — нельзя, значит, нельзя… Но, правда, воздух у нас и здесь хороший, незачем в горы лезть, ноги ломать. И вид тоже. Я вам комнату на верхнем этаже дам, оттуда вид замечательный! Так что же, берете?

Кай расплатился за один день, получил здоровенный, словно от княжеской сокровищницы, ключ с прикрученным к нему проволокой деревянным кругляшом с цифрой 6, и поднялся по крутой скрипучей лестнице на самый верх. Не став любоваться «замечательным видом» из узкого окна, откуда можно было разглядеть кусочек горного склона (впрочем, постояльцам нижних этажей соседние дома и городская стена загораживали и это), Кай снял только шпагу, но не сапоги и завалился на кровать — ждать, когда за ним придут. Если бы он был азартен — и если бы ему было с кем спорить — он мог бы заключить пари, кто это будет — стражники или проводник.

Это оказались все-таки стражники.

В тюрьме Бенедикта, как положено, полностью обыскали, забрав все его вещи, но, вопреки его опасениям, не выдали взамен каких-нибудь лохмотья, а вернули после обыска всю его одежду, за исключением перчаток (на которые он, выходит, потратился все-таки зря). и пояса. Кая всегда забавляла эта уверенность тюремщиков, что пояса и шнурки следует изымать, дабы арестанту не пришла охота на них повеситься, хотя на скрученном рукаве рубашки это можно сделать с не меньшим успехом. Доселе, впрочем, он об этой уверенности был осведомлен лишь теоретически — хотя за ним охотились уже несколько лет, прежде ему сидеть в тюрьме не доводилось. Теперь, сидя на привинченных к стене нарах, крытых тощим, набитым прелой соломой тюфяком, он утешал себя прежней мыслью, что поэту всякий опыт может пойти на пользу — ну и главное, конечно, тем, что ему вряд ли придется задержаться здесь дольше чем на один день.

Одиночная камера в башне, куда его поместили, не была сырым и холодным казематом; она располагалась не в подвале, а довольно высоко над землей, хотя и не настолько высоко, чтобы в нее залетал свежий ветер с гор (ярдов двадцать, оценил Кай, выглянув в зарешеченное окно, выходившее на юг), и после полудня здесь было, напротив, жарко и душно. Кай с отвращением потел и обмахивался расстегнутой рубашкой.

Котомку у него также конфисковали вместе, конечно, со всеми рукописями, включая свежего «Одинокого волка», но это его не слишком огорчало. Его обличительные и юмористические вирши все равно ходят в списках по всей Империи — хотя, даже пропади они все до одного, он не счел бы это трагедией. А «Волка» он за минувшие дни заучил наизусть — как и те несколько десятков настоящих стихов, которые действительно ценил. Но вот дворянскую шпагу было в самом деле жаль. В свое время он выложил на нее четырнадцать золотых — по меркам соловья, тщетно пытающегося прокормиться собственными баснями, целое состояние. И ведь, главное, он заранее знал, что его арестуют — но что он мог с ней сделать? Продать — так деньги у арестованного конфискуют точно так же, как и оружие. Припрятать где-то в незнакомом городе? Попросить кучера остановиться на подъезде к Кербельсбургу и прикопать возле дороги?