Художник Константин Васильев - Доронин Анатолий Иванович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/25
- Следующая
Есть у Васильева выразительная работа «Старец», запечатлевшая необычайно емкий образ, сильный характер. И даже не верится, что это не портрет с натуры, а синтез наблюдений живописца. Приходится только удивляться, как мог молодой человек схватить, понять не пережитое еще им состояние духа старца и убедительно выразить его, донести до зрителя.
Возможно, именно это тонкое понимание внутренних движений человека помогло художнику проникнуть в духовную сущность каждого из былинных героев.
Константин до последних дней жизни с упоением работал над своей ключевой, былинной, темой. Он обратился к народной образности не только потому, что здесь свое национальное наследие, но прежде всего потому, что в ней действительно сокрыты нетленная красота, величие духа, непреходящая мудрость.
Художник сразу же поставил перед собой задачу — изучать былины только по записям, сделанным с напевов известных сказителей. Ведь в любом, пусть даже самом талантливом переложении, былина теряет свою первозданность, народную особинку.
Наиболее заинтересовал Васильева древнейший слой русского былинного эпоса — княжеско-дружинный, или богатырский. Сюжеты этих былин большей частью восходят к Киевской, Черниговской Руси и Новгороду, лежавшему на «Великом пути из варяг в греки». После падения Киева былинные песни были перенесены «дружными» певцами в Суздальско-Ростовскую Русь и еще дальше на север, к Белому морю.
Былины эти во многом историчны и повествуют о воинских подвигах дружинников-богатырей в боях со степными кочевниками: хазарами, половцами, печенегами. Правда, народ, продолжая петь старые песни о битвах богатырских с врагами, был тревожим новыми врагами — татарами. Их образы заступили в песнях место печенегов и хазар. Даже само название героя-воина «храбр» под влиянием внешних условий заменилось татарским — «богатырь» (от монгольского boghatur).
Древняя Русь в течение многих веков находилась как раз на пересечении путей литературного общения между Востоком я Западом. И не случайно, едва углубившись в исследование былинного эпоса Киевской Руси, Васильев стал открывать для себя поразительные вещи. Узнал, например, что древнерусские дружинные певцы поддерживали тесные связи с певцами и поэтами Западной Европы, в особенности со скандинавскими скальдами. Нашел исторические свидетельства того, что при дворе Ярослава I, то есть еще в XI веке, находились известные слагатели песен — скальды Зигварт и Гаральд. Предположив на атом основании, что существовало какое-то взаимное проникновение культур, художник вовсе не случайно занялся в дальнейшем изучением скандинавского эпоса и подтвердил свою догадку, установив сходство некоторых былин со скандинавскими сказаниями и песнями.
Для Константина былинная тематика — то направление в творчестве, которому он посвятил наибольшее число своих талантливых полотен. Здесь работы маслом, рисунки, пастель, есть подготовительные эскизы и большая картина, около четырех метров в длину. Художник не просто иллюстрировал былины, он жил в этом близком ему, хорошо знакомом мире. И всякий раз, приступая к осмыслению нового героя, Васильев искал особый ход, необычный ракурс, манеру подачи, чтобы картина его непременно активно воздействовала на зрителя, заставляла его сопереживать этому образу всей глубиной чувств. Каждую работу былинного цикла он насытил предметами-символами, характеризующими дух, устремления героев.
Самый юный из богатырей по былинному преданию — Алеша Попович. Его Васильев изобразил рядом с краской девицей, с гуслями в руках. Привалившись к дереву, он веселит девушку звонкими песнями.
В сознании народном богатырь этот приобрел черты не только храброго воина, но и эдакого удалого молодца, балагура, волокиты, а порой и хитреца, способного (в былине «Алеша Попович и Тугарин»), нарядившись каликой перехожим, одолеть если не силой, то находчивостью лютого Тугарина Змеевича. Удивительное обаяние героя картины невольно вызывает теплое расположение к нему зрителя, точно это уже не рожденный творчеством художника персонаж, а давний и хороший знакомый, любимец общества, представление о котором сложилось у нас невесть когда, еще из первых детских сказок, сопутствовало всю жизнь и только сейчас обрело вдруг зримое выражение.
Интересно, что сам художник добрался, как ему казалось, до истоков происхождения образа Алеши Поповича. Вообще об историчности былинного эпоса свидетельствовали многие летописные памятники, к которым обращались Константин и его ближайшие друзья. В одном из них, повествующем о гибели ростовского богатыря Александра Поповича вместе с другими семьюдесятью «храбрами», сообщающем также о многих других его воинских подвигах, просматривалось явное сходство этого героя с былинным Поповичем. Правда, в активе летописного героя не значилось амурных подвигов, по-видимому, это уже плод поэтической народной фантазии, имевшей свое суждение о «поповском сыне». Зато, как стало известно Константину, уменьшительное Алеша произносилось в прежние времена как от Алексея, так и от Александра, что служило новым подтверждением версии. Народ, опоэтизировавший своего героя, придал ему, по мнению художника, особые отличительные черты, выразив свои чаяния, сердечные и духовные порывы.
Васильев, несомненно, должен был отразить именно былинное толкование героя. И если Васнецов в картине «Три богатыря» ставит Алешу в один ряд с Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем, вызывая у нашего современника вполне определенный стереотип восприятия былинных героев, то Васильев отводит этому богатырю более скромное место: по народному разумению.
Совершенно иначе представлялся ему образ Добрыни Никитича: олицетворение вежливости, изящного благородства и неустрашимой отваги. Само имя «Добрыня» уже обрисовывает нрав богатыря. Дух этого героя, страдания его сердца за все живое на земле выражены в трех строках, специально выписанных художником из былины:
Как же мне не заступиться за родных своих, За родных собратьев, сердцу близких?.. За своих собратьев, за весь белый свет?..
Сохранилось несколько вариантов картины «Бой со змеем». В каждой из них Добрыня Никитич совершает свой ратный труд. Он не Дон-Кихот: перед богатырем реальный враг во плоти — коварный Змей Горыныч. Тяжек и долог бой. И кто-то из бьющихся навсегда должен остаться в чистом поле сраженным, и, пока жив Добрыня, не отдаст он и пяди родной земли, не пустит на северную Русь силу змеиную.
Есть пастельные варианты этой картины, есть работа, написанная маслом. И в каждой из них мастерски передано предельное напряжение боя. Огонь, выпущенный из пасти змея, не только обжигает и плавит кольчугу воина, он будто воспламеняет сам воздух, убивает все живое. Но неумолим усмиряющий блеск стали в руке «храбра» и нет у него другого выбора, кроме победы…
Илье Муромцу, старшему из русских богатырей, отводится особое место в народном былинном эпосе и сказках.
С именем Ильи связано множество интересных эпизодов и самых невероятных историй. Это обстоятельство подвигнуло Васильева на создание четырех картин об Илье Муромце. В одной из них, написанной маслом, Илья, разгневанный тем, что великий князь Владимир больше жалует князей да бояр, чем богатырей, в гневе сшибает с церквей маковки и кресты. Видимо, народ через образ своего заступника-богатыря выражал недовольство действиями князя Владимира, напрямую связывая всякие новые веяния с активным насаждением непривычного в ту пору христианства.
Лицо воина — во гневе, в руках лук со стрелой. Художник выбрал необычный ракурс для картины: плоскость изображения словно наклонена от нас назад под небольшим углом. И мы вынуждены смотреть на богатыря как бы снизу вверх. Воин предстает величественно, масштабно.
Столь же непривычный ракурс найден художником и в другой картине, где Илья Муромец подан во всем своем парадном боевом облачении. Он решителен и строг, в руках все тот же лук, но теперь он уже направлен прямо на зрителя. И хотя мы понимаем, что это всего лишь живописный образ, а не живой герой, невольно отступаем в сторону и смотрим на него сбоку, столь правдоподобно изображен богатырь.
- Предыдущая
- 12/25
- Следующая
