Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 86

Озёрный край, уединенный храм,

Куда чужому не войти вовеки,

Где замолкают времени ветрА

И не бурлят эпох шальные реки,

Где вечности прозрачный, тихий мрак

Насквозь пронизан звездными лучами,

Там мы с тобой пробудем до утра,

И вечная любовь пребудет с нами.

Безмолвие, полное таинственных слов, и прозрачный мрак… Эм едва не задохнулся от переполнявшего его грудь волнения. Он испытывал нечто необъяснимое и невыразимое. То, что невозможно было выразить словами. Он был в этом таинственным храме. В храме сердца своего повелителя, своего возлюбленного. И боялся даже вздохнуть, чтобы не нарушить священное безмолвие. Не осквернить прозрачный мрак, полный таинственной, неизреченной любви… А за решетчатым окном автозака мелькали жалкие лачуги пригорода Агазе, затем потянулись улицы поприличнее, и, наконец, машина покатила по широкому бульвару, в конце которого возвышался белый президентский дворец, свернула в боковые ворота и остановилась у одного из подъездов со стороны океанского побережья. – Выходи! – послышался снаружи голос охранника. Пройдя по безлюдным коридорам дворца, они оказались в комнате, обставленной с кричащей роскошью. Звериные шкуры на полу, статуэтки африканских божков, антикварная европейская мебель в стиле рококо, позолота на стенах, огромная хрустальная люстра, роскошный диван, кожаные кресла с резными подлокотниками… Комната была полна прохлады, льющейся из кондиционера. Два парня остановились посреди комнаты, ошалело оглядываясь по сторонам. Рядом стояли двое дюжих охранников в бежевой форме и малиновых беретах. Саша поддерживал Эма, который с трудом держался на ногах. Наконец, обе створки двери в торце распахнулись, и в комнату вошел высокий чернокожий человек с надменным лицом. Он шагал, высоко поднимая ноги, почти строевым шагом, и выпятив грудь колесом. На нем был военный мундир с орденами и золотыми аксельбантами. Не хватало разве что эполетов.

Этот тип выглядел в точности как африканский диктатор из комедийного фильма. Но это была не комедия. Саша, которому уже довелось побывать в Агазе, узнал президента Таго Нбеку. Происходящее казалось сюрреалистичным. Похищение, полет на самолете, зловонная африканская тюрьма, а теперь дворец диктатора и сам диктатор. В мундире с золотыми аксельбантами.

Всё стало на свои места. Всё стало ясным. Похититель. Причины похищения. Но только сейчас Саше стало страшно. Нет, он боялся не комичного Нбеку. Просто только сейчас до него дошло, что он оказался в той самой стране, где именно из-за него началась гражданская война. Саше подумалось, что его похищение было возмездием. Хотя он и не был ни в чем виноват. Разве только в том, что родился на свет. И попался на глаза двоим одержимым, сошедшимся из-за него в смертельном клинче и ввергнувшим в кровавый хаос целую страну. Это было неправдоподобно, до ужаса, до дрожи. И оттого страшно. Саша стоял, глядя прямо в глаза Нбеки – темно-карие, со сверкающими белкАми. Взгляд Нбеки был одновременно и завороженным и плотоядным. Саше был хорошо знаком такой взгляд. Именно так смотрели на него многие клиенты. Сначала их взгляд был равнодушным и почти разочарованным: мальчик-шлюха оказался не таким уж красавцем, ну разве что глаза необычные, и непонятно, почему о нем с таким восторгом отзывались другие. Но очень быстро возникал вот этот взгляд, каким на Сашу смотрел сейчас Нбека. Только африканский диктатор почему-то перемахнул через первую стадию. Сразу перейдя ко второй – к стадии похоти. И это придало Саше уверенности. Лицо и тело шлюхи почувствовали себя в своей стихии. Они давно научились вести себя так, чтобы завораживать мужчин. В то самое время, когда душа могла путешествовать среди серых туманов и бездонных озер. Нбека шагнул к Саше. Их теперь разделял только шаг. От Нбеки исходил запах туалетной воды – очень дорогой, изысканной, но слишком терпкий, слишком густой, как будто чамбийский диктатор вылил на себя сразу флакон, если не два. Нбека совершенно не напоминал властителя, он был клоуном. И в устремленных на него серых глазах диктатор видел бесстрашное презрение. Этот парень-шлюха, подстилка двух главных врагов Нбеки, был сильнее. В нем была таинственная сила, притягивающая и пугающая. Нбека хотел одновременно и уничтожить этого парня, и обладать им. На второго, черноволосого, изможденного итальянца, он даже не смотрел, этого второго в тот миг и не существовало вовсе, был только один – повелитель серых озер. В котором было нечто нечеловеческое. Нбеке вдруг пришли на ум древние легенды о белых львах… Как ни странно, Нбеку привела в чувство низменная банальность, а именно: вонь, исходившая от двух грязных парней. Нбека сморщился и замотал головой. После чего отдал какой-то приказ охране и быстро вышел, точнее, вылетел из комнаты. Сашу и Эма вытолкали прочь, снова посадили в металлический ящик и привезли обратно в тюрьму. Но на сей раз их поместили в другую камеру с относительными удобствами. Тут была кровать, две старых, хромых табуретки и стол, тоже хромой. И, о чудо, стояло ведро, в русском тюремном просторечии – параша. После предыдущей камеры параша казалась высшим достижением цивилизации. На столе стоял кувшин с водой, которая хотя бы не была тухлой. Кормили их два раза в день. Еда была невкусной, но сносной. Раз в три дня водили в душ. Пару раз являлся врач. Он принес Эму и Саше какие-то таблетки, которые довольно быстро уняли диарею. Так прошло несколько дней. Саша и Эм мало разговаривали друг с другом. У них не было ни депрессии, ни апатии, было странное спокойствие. Они часами молча смотрели друг на друга, держась за руки. Почти не целовались. Каждый из них открывал в другом таинственные миры. Мир Саши был полон туманов, призраков, блуждающих вдоль серых озер, загадочных храмов, в которых жил непостижимый мрак. Мир Эма был ярким, полным любви и страсти, а еще – жажды обрести покровителя и защитника. И Саша понимал, что неведомые высшие силы уготовали эту роль именно ему, и он не сможет отказаться, не погубив Эма. Хотя его сердце и отдано другому. И он не знал, как войдет в этот мир другой – Йен, с его глазами, похожими на тяжелые, свинцовые волны. Но ведь в его мир каким-то непостижимым образом уже проник Старший с его черным огнем. Как эти трое, такие непохожие друг на друга, будут жить в краю серых озер и туманов? Саша не знал. Он погружался в эти мистические (или шизофренические) раздумья и почти забывал о том, что находится в африканской тюрьме и понятия не имеет, что с ним будет дальше. Освободят ли его или же он здесь погибнет? Он испытывал страх за Эма, но почему-то был уверен, что пока Эм смотрит на него, то ничего плохого не случится, словно мир серых озер был надежным укрытием не только для души, но и для тела. И еще Саша боялся за Старшего. Тот ведь тоже сейчас в тюрьме. И на него, наверняка, давят. И, возможно, не выпустят живым. Нет! Сама эта мысль казалась недопустимой, чудовищной. Саша был уверен, что Старший – несокрушимая скала, он обязательно выстоит, потому что иначе и быть не может. И Саша думал о Йене. И тоже боялся за него. Боялся, что Йен – вспыльчивый, импульсивный, сотворит нечто безумное, непоправимое… В какой-то миг Саша поразился происшедшей с ним метаморфозе. Он, прежде отчаянно бежавший любой ответственности, перекладывавший ее на других, теперь был переполнен этой самой ответственностью за трех человек, каждый из которых был ему дорог по-своему. Ирония судьба заключалась в том, что Саша был бессилен что-либо предпринять. Или почти бессилен. Но он помнил слова Старшего: в любой момент всё может измениться. И когда во внеурочное время загремел замок, Саша понял, что эта перемена пришла. В камеру вошел тюремщик в серой робе в сопровождении двоих мрачных детин в бежевой форме и малиновых беретах. Их снова доставили во дворец Нбеки, все в том же металлическом ящике на колесах. На сей раз во дворце их повели по темной узкой лестнице в подвал. Это не сулило ничего хорошего. Для того, чтобы отпустить на волю, не водят в подвалы. Они остановились перед железной дверью. Ногти Эма впились в сашину ладонь. Ни тот, ни другой не знали, что их ждет за этой дверью. Наконец, она с тяжелым скрипом открылась. – Вперед! – раздался мрачный голос одного из охранников. Саша, на мгновение замерев, шагнул в неизвестность, ведя за собой Эма. *** Лхомо (граница Бенина и Чамбе), май 2008 года Три забрызганных грязью джипа с ревом двигались через экваториальный лес, по грунтовой дороге, размытой после тропических ливней. Стекла джипов были затемнены и невозможно было сказать, сколько человек в них находится и кто эти люди. Время от времени на пути автомашин попадались деревни. Чем ближе была граница, тем беднее эти деревни становились: ветхие хижины, босоногие дети, с воплями бегующие за джипами, угрюмые местные жители в лохмотьях… В этих краях не было туристов. Совсем неподалеку, в лесах, засели чамбийские повстанцы, против которых армии Бенина и Чамбе время от времени совершали карательные рейды. Но от этих рейдов страдали не столько повстанцы, сколько местное население, и без того влачившее нищенское существование. Население, до которого никому не было дела и которое выживало как могло – многие века и даже тысячелетия. Пусть на всей планете был