Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 104

====== 46. ПОСЛЕДНИЙ ШАГ ======

ГЛАВА 46. ПОСЛЕДНИЙ ШАГ Москва, май 2008 года – Я знаю, что вы очень любили причинять боль другим, Геннадий Владимирович, – произнес безликий. – В каком-то смысле были мастером боли. Ну, а теперь вы сами узнали, каково это. – Ошибаетесь, – Мурзин говорил с трудом, он сидел, неестественно выпрямив спину, лицо было напряженным. – Афган, Кандагар. Йемен, Аден. Не впервой. – Там было больнее? – с любезной улыбочкой осведомился безликий. – Хреновее, – отрезал Мурзин. Безликий озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять, что тот имел в виду. Но решил не уточнять. – Если хотите, можно повторить, Геннадий Владимирович. Или попробовать что-нибудь новенькое. – Вам решать. – Как же с вами тяжело, – вздохнул безликий.- Вы упрямы как баран. Вам же предлагали нормальную сделку. Вам постоянно шли навстречу. Даже Силецкий, и тот пытался с вами договориться. Теперь вам устроили темную. Что вы еще хотите? Чтобы вас отправили в камеру к браткам? Так мы отправим. Даже не сомневайтесь. И тогда то, что с вами уже сделали, покажется вам легким массажем. К чему это упрямство? Все равно мы получим ваши акции, как вы не понимаете? – Не получите, – Мурзин смотрел куда-то в пустоту. – Не получите. – Думаете всё выдержать? – Нет. Не думаю. У всего есть предел. – Вот это правильный ответ. Тогда логично спросить: на что вы в таком случае надеетесь? – На лучшее, – процедил Мурзин. – Тоже правильный ответ. Но неконкретный. Послушайте, Мурзин, у вас нет выбора. Если даже вы окажетесь сверхчеловеком и всё выдержите (а вы не выдержите) или даже если вы здесь умрете (а это возможно), всё равно акции уйдут нужным людям. – И как? – Мурзин равнодушно улыбнулся, даже не взглянув на безликого. – Да очень просто. Точно также как убиенный младший Силецкий получил расписку от вашего возлюбленного Забродина, а потом использовал ее для шантажа. Есть масса всевозможных препаратов, после которых вы поставите подпись под каким угодно документом. И, разумеется, в присутствии независимых свидетелей. – Вы за кого меня принимаете? За испуганного мальчика? Я не Забродин, который на тот момент ни черта не смыслил в жизни. – И тем не менее… – И тем не менее вы до сих пор не прибегли к этому средству. Почему же? Ведь это так просто. Что-нибудь вколоть мне, заставить подписать бумажки… К чему тогда вся эта канитель с пытками, допросами? – Просто мы хотим чтобы все было по честному, – широко улыбнулся безликий. – Это правильный ответ, – вернул Мурзин безликому его же слова. – Потому что вы знаете, что моей подписи, даже в присутствии якобы независимых свидетелей недостаточно. Эта подпись ничего не будет значить без целого ряда юридических процедур, которые удостоверят, что она поставлена мною по доброй воле и в здравом рассудке. Ведь акции хранятся на депозите вовсе не в российском банке, тогда вы давно бы их получили. А с европейским банком такие штучки не пройдут. Вы, конечно, можете попытаться, но громкий скандал гарантирован. Вам-то и вашим боссам здесь, в Москве, на скандал плевать, это ясно. На вас и так клейма негде ставить. Но вот ваших французским друзьям, которым эти акции предназначены, скандал совсем не нужен. Он может все испортить. И, не забывайте, есть еще Хейден. – Хейден? – угрюмо переспросил безликий. – Да, есть. И во многом благодаря его стараниям вы оказались здесь. – Знаю. Но знаю и то, что он тоже не горит желанием расставаться со своим пакетом. Я знаю это даже лучше вас, потому что сам пытался вырвать у него этот пакет. Так вот, Хейден точно воспользуется этим скандалом, чтобы насолить французам, которых он ненавидит. А Хейден – это не безвестный русский бизнесмен Мурзин. Хейден – это публичная личность. Или медийная персона, как принято сейчас говорить. Он постоянно находится на виду, и ему ничего не стоит раздуть вселенский скандал. И тогда проблемы будут гарантированы и французам, и вашим боссам здесь, в Москве. Выдав эту тираду, Мурзин устало ссутулился, словно израсходовал все силы. Но в его глазах по-прежнему полыхало темное пламя. – Предпочитаете гнить на зоне до конца своих дней? – индифферентно осведомился безликий. Мурзин промолчал, снова уставившись в пустоту. Им вдруг овладела отрешенность, и в голову пришла странная мысль: уж не Младший ли научил его этой отрешенности? Младший, так легко уходивший в свои таинственные миры. Вот только у Мурзина таких таинственных миров не было. Он всегда предпочитал реальность. Жизнь здесь и сейчас. Однако на сей раз ему казалось, что он как будто погружается в серую бездну, в которой царствует его Младший… Младший. Он был сейчас где-то далеко. Мурзин даже не знал, жив ли Младший, но почему-то был уверен, что жив. Жив! Если было бы иначе, он почувствовал бы. Пусть даже он не верит ни в Бога, ни в черта, но Младший – это особенное, Младший не принадлежит только этому миру, и Мурзин ощущал непостижимую мистическую связь со своим Младшим. С которым был так жесток и порой несправедлив, но которого безумно, отчаянно любил. И ради которого жил. Только ради Младшего. Мурзин не боялся смерти. Но он боялся за Младшего. – Думаете о своем Забродине? – невыразительный голос безликого показался Мурзину омерзительным скрежетом. Он вздрогнул, но снова промолчал. – Это правильные мысли, – ухмыльнулся безликий. – Забродин – ваше уязвимое место. И, не буду скрывать, удар будет нанесен именно по нему. Только не тешьте себя надеждой, что его просто убьют. Силецкий, конечно, этого хочет, но ему не позволят. Пока, во всяком случае. Хочется увидеть, насколько вам дорог Забродин. И мы это увидим. – Снова запугиваете, -лицо Мурзина было бесстрастным, но черное пламя готово было вырваться из глаз. – Да, запугиваю, – кивнул безликий. – И это не пустые угрозы. Скоро вы в этом убедитесь. *** Лхомо, май 2008 года Он удивился и насторожился, когда Старший объявил, что в доме появится еще один раб. В их доме. В доме, который он привык считать своим. Потому что сам был в этом доме своим. Жизнь была отлажена как часовой механизм и не требовала перемен. В ней всё было на месте, всё имело свой смысл и своё предназначение. Вплоть до изощренных и жестоких сексуальных игр. Зачем нужен ещё один раб? Старшему захотелось новизны? Но в их доме регулярно появлялись парни для сексуальных забав. Шлюхи, которым хорошо платили за участие в жестких сессиях. Зачем такую шлюху вводить в их дом? Шлюху… Когда Владимир показал ему фото шлюхи, он потрясенно застыл. Ему казалось, что он сходит с ума. Что мир рушится. С фотографии на него смотрел сын. Его сын. Да. Это был он. Точно, он. Круг замкнулся. Прошлое настигло его. Нет, почему прошлое. Это было и настоящее, просто существовавшее как будто в параллельном мире, за которым он время от времени наблюдал долгие годы. Трусливо прячась за мусорным баком. – Эскортник, – с ухмылкой объяснял Владимир, не замечавший, что творится с его собеседником. – Причем как раз по вашей Теме. Ребята из СБ узнавали, говорят, что он из тех, кого жестко чморят, а он от этого кайф ловит. Ну, и бабло рубит нехилое, причем львиную долю сутенер себе забирает. Говорят, нереальная блядь из тех, что в Теме. Босс сразу запал, как только увидел. – Как.. его… зовут? – язык прилипал к гортани и с трудом ворочался. – Забродин Александр Владимирович. Так, кажется. Да какая нахрен разница, как его зовут? Подстилка и есть подстилка, – хмыкнул Владимир, не подозревая, что его слова проходятся по сердцу собеседника словно острый нож. Забродин Александр Владимирович. Незнакомая фамилия. Незнакомое имя. И… чужое отчество. Чужое. А чего он хотел? Думал, что она даст сыну его отчество?.. Он, наконец, узнал имя собственного сына. 22 года спустя. Лишь благодаря стечению обстоятельств. Так и не решившись вылезти из-за мусорного бака. Прячась за этим баком, он даже не разглядел, что его сын остался один и стал блядью – в самом прямом смысле этого слова. Он не винил сына – он винил себя. За свою трусость. И злился на себя за то, что не мог понять: почему он оказался таким трусом? Он же участвовал в военных операциях, много раз смотрел смерти в лицо, а тут – страшился вылезти из-за мусорного бака. И вот… за все приходится платить. Сын сам пришел к нему, пусть даже и не подозревает об этом. И никто не подозревает. Никто. Его прошиб холодный пот. Если Старший берет его сына в дом в качестве раба, значит… Значит… Его передернуло при мысли о том, что может произойти. Нет. Нет. Никогда. Вот это – никогда и ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Значит, Старший должен обо всем узнать. Выхода нет. И если ему придется уйти, то он уйдет. Снова уйдет. Снова спрячется за мусорный бак и будет наблюдать. Ему не привыкать